Из истории кризиса русской буржуазно-либеральной историографии. А. А. Корнилов
|
Скачать 2.45 Mb.
|
|
ГЛАВА III РАБОТА А. А. КОРНИЛОВА С ПРЕМУХИНСКИМ АРХИВОМ. «СЕМЕЙСТВО БАКУНИНЫХ». Еще в студенческие годы, в 1882 г. Корнилов впервые встретился с одним из членов многочисленного бакунинского семейства Павлом Александровичем Бакуниным, братом знаменитого анархиста425. «Я, – вспоминал впоследствии Корнилов, – сразу же почувствовал, что этот непохожий на обыкновенных людей человек, несомненно опирается на какие-то прочные и устойчивые духовные основы, дающие ему ту особую импонирующую своеобразность и независимость, которые сказывались и в разговоре его и во всем облике»426. Аналогичное ощущение возникло у Корнилова и при знакомстве с братом Павла Александровича, А. А. Бакуниным427. Однако дружеские отношения с «последними Бакуниными» завязались у него значительно позже – во время совместного отдыха в Крыму, в 1898 г. «С удовольствием, – писал он Н. Е. Вернадской428 – хожу к старикам Бакуниным и довольно часто. Иногда мы с П. А. беседуем о философии и житейских материях по нескольку часов сряду»429. Тогда же Корнилов познакомился с «главной хранительницей семейных преданий» Натальей Семеновной Бакуниной430, женой Павла Александровича, и узнал от нее о существовав богатейшего собрания писем и других документов семейства Бакуниных. В это время архив находился как раз в Крыму, в имении П. А. Бакунина Горная Щель. И Корнилов, давно уже решивший порвать с государственной службой и посвятить себя научно-литературной работе, не мог, очевидно, отказать себе в удовольствии познакомиться с ним, хотя бы в самых общих чертах. Архив же этот должен был произвести на него самое сильное впечатление, даже при беглом (125) знакомстве. Впоследствии Корнилов описывал его следующим образом: архив состоял в основном из писем, причем они были разложены и сшиты в хронологическом порядке в довольно толстые томики, из которых каждый заключает в себе 200–300 почтовых листков, мелко исписанных, иногда даже крест накрест, часто на иностранных языках431, и таких томиков за некоторые годы образовалось два или даже иногда три»432. В состав архива входили письма, начиная с 1810 г. (письма и бумаги XVIII в. попадались в виде исключения). В переписке 1810–1820-х годов существовали значительные пробелы: в 1826 г. отец братьев Бакуниных, Александр Михайлович, уничтожил письма декабристов, с некоторыми из которых, особенно с одним из зачинателей этого движения, А. Н. Муравьевым, он был весьма близок. От конца 20-х – начала 30-х годов сохранилась в основном переписка Бакуниных – родителей с детьми. Основные же богатства архива начинали, накапливаться с середины 30-х годов: переписка членов семьи между собой, с близкими им Беерами, с членами кружка Станкевича – все это «сохранялось систематически»433. Корнилов не рискнул сразу же обратиться к столь ложной и трудоемкой работе, как разбор премухинских «сокровищ»: как раз в это время, в конце 1890-х вдов, он наконец оставил службу, материальное положение его было крайне сложным, да и научные интересы лежали в иной области. Однако архив он запомнил и уже в 1901 г. попытался воспользоваться его материалами для одной из своих работ434. К решению же создать семейную хронику Корнилов пришел, по его собственному свидетельству, в 1904 г.435, – к этому времени он окончательно «развязался» со своими трудами по «крестьянскому делу». В начале июня 1904 г. Корнилов сообщил о своих планах Н. С. Бакуниной и попросил у нее и у А. А. Бакунина (П. А. Бакунин скончался в 1900 г.) разрешения и «благословения» на работу с материалами, хранившимися в Горной Щели. Наталья Семеновна сразу же выразила полное согласие436, А. А. Бакунин был более сдержан; его главным образом смущал вопрос том, насколько личная жизнь семейства Бакуниных (126) может быть интересна широкой публике. Впрочем Корнилову быстро удалось доказать ему «научное общественное значение» задуманной работы и впоследствии А. А. Бакунин немало помог историку своим устным комментарием документов и личными воспоминаниями437. Что же заставило Корнилова взяться за эту работу? Прежде всего исключительное богатство ценного и свежего материала438. Кроме того, очерк об Арцимовиче, написанный в начале 1900-х годов и явившийся весьма удачным результатом обработки именно личного архива, вполне мог подвести Корнилова к мысли о хронике, – хотя сейчас для нас очевидна огромная разница и в характере, и особенно в масштабе работы. Но были, несомненно, и причины более общего характера. В русской исторической науке начала XX в. заметно возрос интерес к проблемам общественного движения «после декабристов». В 1900–1910-х годах публиковались письма и сочинения Белинского, Герцена, Станкевича, Грановского и Киреевского с подробными биографическими очерками и солидными комментариями, различные сборники документов исследования, посвященные эпохе 1830–1840-х годов. Причем большинство этих многочисленных изданий было выдержано в либеральном духе: их создатели искали – и находили – в изучаемой эпохе корни того либерального движения, к которому в начале XX в. принадлежали сами. Подобные «родственные» чувства, несомненно, воодушевляли и Корнилова в его замыслах. Те «светлые впечатления», которые он вынес из общения со стариками Бакуниными, еще больше усугублялись ощущением некоей духовной преемственности. Очень емко эту мысль выразил И. И. Петрункевич, который в 1913 г. писал Корнилову, что для него хроника Бакуниных – «это история собственной души в ее самом источнике». «В моем нравственном существе, – пояснял он, – никому я не обязан в такой мере, как Павлу Александровичу (Бакунину. – А. Л.), а он без Бакуниных и семья их без него едва ли могут быть поняты»439. Сам Корнилов отмечал в предисловии к I тому хроники: «Из непосредственного общения с А. А. Бакуниным и (127) через посредство такого представителя последующего поколения, как И. Ив. Петрункевич, мы (члены кружка Ф. Ольденбурга. – А. Л.) почерпнули тогда много новых элементов окончательного сформирования своего миросозерцания и своих собственных общественных взглядов и идеалов...»440. Премухинский архив представлял Корнилову редкую возможность изучить весь процесс формирования этой либеральной «души» по конкретным источникам – письмам. Несомненно, именно эта возможность – а не интерес к чуждой ему и по взглядам и по темпераменту фигуре «великого анархиста» – должна была особенно увлекать историка в предстоящей ему работе. Однако в 1904 г. работа эта была лишь начата: «ход тогдашних событий современной общественной жизни» надолго отвлек от нее ученого. Уже весной 1905 г., сообщая жене о своем решении принять место помощника редактора «Московской Недели», Корнилов писал: «Мне лично это помешает скоро закончить бакунинскую работу»441. А это был лишь один из первых его шагов «на поприще борьбы за общественное интересы», и каждый новый шаг все дальше уводил историка от задуманной им работы. «Бакунина я пока бросил...», – писал он жене в августе 1906 г.442 И тщетными оставались призывы Н. С. Бакуниной заглянуть опять в Горную Щель и «погрузиться в старину»443. А между тем все тот же «ход событий» заставил хранительницу премухинской «старины» всерьез подумать о ее безопасности: Горная Щель находилась слишком близко от Ялты, в которой весной 1905 г. начались погромы. В апреле того же года она сообщила Корнилову, что отправляет архив «на родину», правда, не в Премухино, а в находившееся неподалеку имение Петрункевичей Машук. Летом 1907 г. Корнилов выехал туда для работы над архивом444; по дороге он – очевидно, впервые – посетил «родовое гнездо» Бакуниных445. В Машуке же Корнилов пробыл всего две недели и успел лишь «сделать опись архива и взять материалы для первой статьи...»446. Однако в последующие 1908–1913 гг. Корнилов аккуратно проводил в Машуке каждое лето. Именно в эти годы он, по существу, и создал первый, том хроники. (128) В основу этой работы лег обширный план хроники, в котором историк попытался наметить содержание каждой главы задуманного им сочинения447. По этому первоначальному плану хроника должна была состоять из двух частей. Первая начиналась с истории рода Бакуниных и кончалась Крымской войной, смертью Николая I и высылкой М. Бакунина в Сибирь. Всего в первой части должно было быть 25 глав. Вторая часть начиналась с главы, посвященной крестьянской реформе, и кончалась описанием последних лет жизни братьев Бакуниных – Павла и Александра, т. е. началом XX в. Во второй части предполагалась 21 глава. Уже по этому плану мы можем судить о. грандиозности замыслов историка. При этом следует учесть, что хроника была задумана им отнюдь не как публикаторское издание448. Корнилов совершенно определенно стремился создать научную монографию; подойти через переписку Бакуниных к важнейшим проблемам русской – да и не только русской – истории. Вот перечень лишь основных исторических «сюжетов» хроники, которые прослеживаются по первоначальному плану: движение декабристов; развитие общественной мысли в России в 1830-е годы и кружок Станкевича; общественное движение в Германии в 30–40-е годы; европейские революции 1848 г.; Крымская война и влияние, оказанное ею на русское общество; реформы 60-х годов; революционная эмиграция 50–60-х годов; революционное и общественное движение в России в 60-х годах; анархистское движение в Европе и марксизм; революционное народничество; земское движение 70-х годов; «диктатура сердца»; земское движение 80–90-х годов; сверх того личная жизнь, женитьбы, рождения, семейные радости и драмы и т. д. Составление плана и связанный с этим просмотр материалов архива явились важным этапом в создании хроники. В 1909 г. работа у Корнилова пошла полным ходом, и довольно значительная часть хроники была опубликована в журнале «Русская мысль». Затем в работе наступил вынужденный перерыв449, а лишь в июне 1911 г. Корнилов вновь вернулся к ней. Через год – в августе 1912 г. – он сообщал Н. С. Бакуниной, (129) что собирается следующей весной издать хронику отдельной книгой450. Судя по этому и по опубликованной в 1912 г. части хроники, Корнилов уже значительно переработал первоначальный план, сведя его к тому, который впоследствии был изложен в общих чертах в I томе хроники. По этому новому плану историк разделял свой труд не на две, как раньше, а на три части. Первая из них кончалась отъездом М. Бакунина за границу в 1840 г. Во второй же Корнилов собирался довести свой рассказ до Крымской войны включительно. Третья должна была быть закончена смертью М. Бакунина (в 1876 г.)451. Сравнивая новый вариант плана с первоначальным, мы видим, что Корнилов значительно сузил общие хронологические рамки своей работы и не менее значительно расширил ее внутри этих рамок: содержание, которое ранее предполагалось вместить в один первый том, теперь разбивается на два. Причины этих изменений ясны: они были вызваны тем, что старый план «не выдерживал» того огромного количества материала, с которым приходилось иметь дело Корнилову. Практически все поправки и замечания, вносимые Корниловым в первоначальный план, были связаны, почти исключительно, с этим «разбуханием» его работы: вместо одной запланированной главы Корнилову приходилось писать две, три и даже семь глав452. При этом, помимо основного премухинского фонда, Корнилов нередко получал новые материалы от людей, так или иначе связанных с семейством Бакуниных453. В конце концов Корнилов вынужден был отказаться не только от старого плана, но и от запланированных ранее сроков: первый том хроники был сдан в печать лишь 7 октября 1914 г.454 Таким образом, на создание этой части своего труда Корнилов потратил десять лет, работая, правда, со значительными «перерывами и отвлечениями». На основании подготовительных материалов, сохранившихся в архиве историка, мы можем сделать некоторые общие выводы о характере его работы в эти годы. Подавляющее большинство этих материалов состоит из копий и переводов писем; множество писем скопировано целиком455, но еще больше – в отрывках, (130) причем целые комплексы подобных копий впоследствии не нашли никакого отражения в содержании хроники456. Очевидно, следующим шагом в работе над хроникой были отбор материалов в соответствии с планом и создание своего рода свода писем. В бумагах Корнилова мы находим такой свод за 1833–1837 гг., который потом вошел в хронику почти целиком, лишь с некоторыми изменениями и дополнениями457. Подбирались письма и по отдельным сюжетным линиям хроники: переписка М. Бакунина и Белинского, письма В. А. Дьяконовой из-за границы и т. д. В целом работа, проделанная Корниловым, была титанической: общего количества сделанных копий не счесть, причем многие из них историк переписывал по нескольку раз, подыскивая для них наиболее удачное место в хронике. Но следует отметить, что работа эта носила характер скорее технически-публикаторский, нежели исследовательский. Практически нигде в бумагах Корнилова мы не находим каких-либо авторских пометок, говорящих о стремлении историка проанализировать находящиеся у него в руках материалы – страница за страницей идет голый текст писем. Кое-где – но чрезвычайно редко – сделан на полях список литературы, к которой Корнилов собирался обратиться для выяснения тех или иных вопросов, связанных с текстом. Следы же работы над этой литературой занимают совершенно ничтожное место по сравнению с общей массой материала. Такой односторонний подход Корнилова к поставленной перед собой задаче – «дать картину жизни всего оригинального семейства Бакуниных в живом взаимодействии членов его с окружавшим их обществом»458 – неизбежно должен был повлиять на исполнение. И все же первые главы хроники как будто убеждают нас, что историк твердо решил не отступать от своих замыслов. Он начинал работу торопливым рассказом о роде Бакуниных, о ближайших предках «великого анархиста», давал очерк жизни отца его – А. М. Бакунина. При этом почти каждое новое имя, появляющееся на ее страницах, сопровождалось подстрочным комментарием и подробным списком соответствующей литературы, даже если (131) лицо это являлось для хроники эпизодическим459. Историческую литературу Корнилов широко использовал и в тексте хроники, умело дополняя ее данными результаты своих архивных изысканий460. Даже в главах, посвященных интимно-семейным вопросам, в создании которых Корнилову приходилось, по необходимости, использовать лишь архивные материалы, он поначалу сохранял почерк учёного-исследователя. Так, в главе III, посвященной премухинской «семейной гармонии», Корнилов чрезвычайно удачно сочетал материалы различного характера: отрывки из поэмы Бакунина-отца «Осуга», письмо одной из сестер Бакуниных, Татьяны, передающее непосредственное впечатление от прощания с «родным гнездом»; более позднее письмо Бакунина от 1837 г., насыщенное воспоминаниями о детстве – «самом счастливом времени нашей премухинской жизни»461. В результате глава буквально дышит своеобразным очарованием «премухинской гармонии», которая производила такое сильное впечатление на друзей Бакунина – молодых романтиков-идеалистов 1830-х годов – Станкевича, Белинского, Боткина. А в V и VI главах, рассказом о столкновении Бакуниных-родителей со своими детьми – будь то на религиозной почве или из-за попытки выдать дочь замуж за нелюбимого человека – Корнилов не менее искусно показывал всю непрочность, этого семейного уклада, лишенного истинно духовной связи «отцов с детьми». Параллельно историк исследовал письма М. Бакунина периода учения и службы, в армии – главы IV, VII, – которые свидетельствовали о «буйном духовном развитии» главного героя хроники, ушедшего далеко в сторону от патриархальных идеалов своего отца и готового объявить, им беспощадную войну. В результате под историю распада «премухинской гармонии», составлявшую основную сюжетную линию первых глав хроники, Корниловым подводилось прочное основание. В то же время, «укладывая» материал в стройный рассказ, ученый не забывал и о выводах. И первый из них – решительное опровержение устоявшегося в русской исторической науке представление о молодом Бакунине как об «артиллерийском поручике, (132) вышедшем в отставку, потому что служба его не интересовала, и не знавшем, что с собою делать», которого Станкевич «засадил за немецких философов»462. На основании анализа премухинских материалов Корнилов убедительно доказал, что М. Бакунин еще до знакомства со Станкевичами успел выработать свое собственное оригинальное мировоззрение и утвердился на мысли совершенствовать его именно через изучение философов463. Таким образом, содержание первых глав строилось по вполне определенному «сюжету», причем Корнилов строго выдерживал хронологический порядок повествования. Впервые он вынужден был нарушить этот порядок ради весьма обширного отступления, посвященного личности Н. В. Станкевича и истории формирования его кружка. Эти главы – VIII, IX и в значительной степени XII – представляют из себя прежде всего добротную компиляцию, однако отличное знание материала позволило Корнилову и здесь высказывать ряд самостоятельных суждений. Так, он, очевидно не без оснований, оспаривал «схему сердечных увлечений Станкевича», созданную П. Н. Милюковым и «целиком воспринятую М. О. Гершензоном»464. Анализируя процесс становления кружка Станкевича, Корнилов особое внимание обращал на «духовную связь» его членов с любомудрами465. К тому же, строя эту главу по принципу компиляции, Корнилов, и здесь не забывал об источниках, довольно широко используя переписку Станкевича как в анненковском, так и в новом, известном ему в корректуре издании А. И. Станкевича. В главе X происходит как бы слияние этого отступления с основной сюжетной линией хроники: Мишель вступает в кружок Станкевича. И далее эта линия получает свое продолжение: XI–XV главы, посвященные увлечению его философией Фихте и по пытке его создать на новых основах «гармонию» иную, нежели патриархальная премухинская, относятся к самым ударным местам хроники. Корнилов недаром тратил силы на то, чтобы разобраться в совершенно новых для него проблемах немецкой идеалистической философии466: кипучая деятельность М. Бакунина в 1835–1836 гг. по созданию своего «религиозного братства» (133) получила в хронике убедительное обоснование как стремление привести окружающий Мир в соответствие с определенными философскими идеями. В рассказе же об этом «преобразовании» – главы XII–XV, – продолжающем линию распада «премухинской гармонии»; Корнилову удалось дать чрезвычайно яркую характеристику как сестрам Бакуниным, так и самому Мишелю, чья страстная, нетерпимая натура сказалась в этом эпизоде во всей своей силе. Таким образом, прочитав первые главы хроники, мы как будто имеем все основания характеризовать ее как солидную монографию со стройной, подчиненной единому замыслу структурой, написанную на основе свежих архивных материалов и богатой исторической литературы. Однако впереди еще более пятисот страниц текста, а характер хроники начинает меняться, почти неуловимо, но с каждой страницей все более и более заметно. Обращаясь к первоначальному плану хроники, мы видим, что первые сомнения относительно ее структуры возникли у историка, когда он вплотную подошел к вышеупомянутому рассказу о Станкевиче и его кружке. Если до VIII главы план, по существу, был написан набело и полностью реализован в хронике, то конспекты глав VIII–X имеются в бумагах Корнилова в двух вариантах, первый из которых после самой тщательной разработки был отвергнут467. Это и неудивительно: если до этого повествование Корнилова развивалось в строго хронологической последовательности и в книге были намечены лишь две, взаимно дополняющие друг друга линии – премухинское «гнездо» и Мишель, – то с VIII главы она начинает приобретать воистину полифоническое звучание. В книге появляются новые лица – члены кружка Станкевича, – которые находятся друг с другом и с членами бакунинского семейства в чрезвычайно сложных, постоянно развивающихся отношениях. Какое-то время Корнилову удавалось «сдерживать» материал в рамках связного, последовательного изложения. Но вот появляется целый ряд новых сюжетных линий, которые то идут параллельно друг другу, то пересекаются, то совпадают. Для ясности (134) мы попытались выделить основные из этих линий соответственно их расположению в хронике.
|
Похожие:
 |
Московского пожара 1812 г относится к числу вечных тем русской истории.... Дарьи Оливье, которая, как известно, имела русские корни и обращалась к русской и советской историографии. Но… Это особая тема… |
|
План Общая характеристика системного кризиса в Российской империи... Углубление революционного кризиса (лето 1917 г.). Независимость Украины и Финляндии |
|
Спецкурс «Россия в условиях революционного кризиса 1917 года: современное... Методологические проблемы изучения «русской революции». Социокультурный, историко-антропологический, цивилизационный, альтернативный,... |
|
Сидорина Т. Ю. Философия кризиса: Учебное пособие / Т. Ю. Сидорина Т. Ю. Философия кризиса: Учебное пособие / Т. Ю. Сидорина. М.: Флинта: Наука, 2003. 456 с |
 |
Календарно-тематическое планирование по литературе в 9 классе Общее понятие об истории русской литературы Основные этапы развития русской литературы: древнерусская, литература |
|
Программа дисциплины дпп. Ф. 12 История русской литературы (ч. 3: 1/2 XIX в.) В истории русской литературы особую эстетическую и этическую значимость имеет литература начала и середины ХIХ века. При ее изучении... |
|
Институт филологии и искусств кафедра истории русской литературы Художественно-документальные жанры русской литературы х1-хх вв.(Генезис, жанры, поэтика) |
|
Учебной дисциплины актуальные проблемы изучения истории русской культуры:... Актуальные проблемы изучения истории русской культуры: лингвистический и методический аспекты |
|
Учебной дисциплины актуальные проблемы изучения и преподавания русского... Актуальные проблемы изучения истории русской культуры (лингвистический и методический аспекты) |
|
Тема Роль и значение историографии Вернадский Г. В. Русская историография / Г. В. Вернадский [Текст]. – М., 2003, 447 с |