Доклад на Римском Конгрессе, читанный в Институте психологии Римского Университета 26 и 27 сентября 1953 года москва «гнозис»
|
Скачать 1.27 Mb.
|
| их дрессировщика, воздает их акробатическим искусством двусмысленную честь той ложе, где находится его собственное место - место господина, не способного увидеть самого себя. Trahit sua quemque voluptas; один идентифицирует себя со зрелищем, а другой дает его. Первому субъекту следует помочь узнать, где располагается его действие, по отношению к которому термин acting out приобретает свой буквальный смысл, ибо субъект действует здесь вне себя самого. Второму же вы должны помочь узнать вас в том невидимом со сцены зрителе, с которым соединяет его посредничество смерти. Таким образом, чтобы преодолеть отчуждение субъекта, смысл его дискурса следует искать во взаимоотношениях «собственного я» субъекта и «я» его дискуpcа. Но вам это не удастся, пока вы не откажетесь от мысли, что «собственное я» субъекта идентично тому присутствию, которое обращает к вам свою речь. К подобной ошибке весьма располагает сама терминология данной топики, для объективирующей мысли более чем соблазнительная, ибо она позволяет от «собственного я» в смысле системы «восприятие-сознание», т.е. в смысле системы объективаций субъекта, незаметно перейти к «собственному я» в смысле коррелята абсолютной реальности и тем самым - удивительный пример возвращения вытесненного в психологистическом образе мысли! - вновь обнаружить в нему ту «функцию реальности», на которой строит свои концепции, например, Пьер Жане. 73 ФУНКЦИЯ И ПОЛЕ РЕЧИ И ЯЗЫКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ Это незаметное смещение термина оказалось возможным только от нежелания понять, что топика «ego», «id» и «superego» подчинена в работах Фрейда метапсихологии, термины которой вырабатывались и использовались одновременно с этой топикой, теряющий без нее всякий смысл. В результате этого непонимания аналитикам пришлось заняться психологической ортопедией, которая приносит свои плоды и по сей день. Михаэль Балинт, с исключительной проницательностью исследовавший сложное сплетение обусловливающих рождение новой концепции анализа теоретических и технических факторов, не нашел для выражения итогов ничего лучшего, чем заимствованный у Рикмана лозунг Two-body psychology. Лучше действительно не скажешь. Анализ становится взаимодействием двух тел, между которыми устанавливается фантазматическое общение, в котором аналитик учит субъекта рассматривать себя как объект, субъективность допускается только в качестве иллюзии, а речь отвергается ради поисков «переживания», проникновение в которое и становится окончательной целью. Диалектически необходимый результат такого подхода обнаруживается в том факте, что ничем не сдерживаемая субъективность психоаналитика отдает субъекта на милость любым предписаниям своей речи. Овеществление интрасубъективной топики приводит к разделению труда между присутствующими субъектами. Извращенное применение формулы Фрейда, согласно которому все, что относится к id, должно стать принадлежностью Эго, при этом демистифицируется: субъект, превращенный в «это», вынужден сообразовываться с Эго, в котором аналитик без труда узнает своего союзника, так как речь идет, по сути дела, о его собственном Эго. Перед нами тот самый процесс, который описывается множеством теоретических формул splitting [расщепления] Эго в процессе анализа. Вначале по другую сторону стены, отделяющей анализируемого от аналитика, переходит одна половина Эго субъекта, потом за ней следует половина оставшейся половины, и так далее; однако процесс этот протекает асимптотически, и сколь бы глубоко ни подействовал он на мнение субъекта о самом себе, у того всегда останется толика свободы, достаточная для возвращения на позиции, которые он занимал до того, как был сбит с толку психоанализом. 74 ФУНКЦИЯ И ПОЛЕ РЕЧИ И ЯЗЫКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ Но каким образом субъект анализа, построенного на убеждении, что все его формулировки суть системы защиты, можно защитить от той полной дезориентации, на которое обрекает это убеждение диалектику самого аналитика? Интерпретация Фрейда, диалектические процедуры которой столь ярко проявляются в работе с Дорой, позволяет избежать этих опасностей, ибо если предвзятость аналитика (т.е. его контр-перенос - термин, которым, на наш взгляд, не следует злоупотреблять, распространяя его значение на что-либо помимо диалектических причин заблуждения) навела его при вмешательстве на ложный след, он тут же платится за это отрицательным переносом. Ибо этот последний проявляется с силой тем большей, чем далее вовлечен субъект анализа в процесс аутентичного узнавания, как правило, дело заканчивается обрывом анализа. Именно это и произошло в случае Доры; причиной было усердие, с которым Фрейд принуждал Дору узнать скрытый объект ее желания в персонаже с инициалами г. К. - усердие, обусловленное тем, что в силу предвзятых мнений, ставших слагаемыми его контр переноса, он именно в этом видел залог ее счастья. Конечно, Дора была в этих отношениях обманута, но это не мешало ей остро почувствовать, что обманывался и сам Фрейд. И когда по прошествии пятнадцати месяцев, в которые вписан фатальный шифр ее «времени понимания», она к нему возвращается, то чувствуется, что она начала притворяться, будто притворялась прежде, и совпадение этого притворства во второй степени с агрессивными намерениями (которые, достаточно обоснованно, но не понимая их подлинного источника, приписывает ей Фрейд) набрасывает картину интерсубъективного сообщничества, которую уверенный в своих полномочиях «анализ сопротивлений» мог бы развивать до бесконечности. Не стоит сомневаться, что с помощью имеющихся теперь у нас на вооружении технических средств человеческое заблуждение может легко перейти те границы, за которыми в нем появляется нечто дьявольское. Все это не плод нашего воображения: Фрейд впоследствии сам обнаружил источник своей ошибки, объяснив свою предвзятость тем, что проигнорировал в свое время гомосексуальную позицию того объекта, на который желание истеричного субъекта было направлено. Конечно же, тот процесс, который привел к возникновению в психоанализе настоящей тенденции, восходит в первую очередь к 75 ФУНКЦИЯ И ПОЛЕ РЕЧИ И ЯЗЫКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ укорам совести, которые испытывает психоаналитик, когда видит, что словом его совершаются чудеса. Вот он интерпретирует некий символ, и симптом этот - эти письмена, начертанные на теле субъекта страданием - бесследно исчезает. Подобное чудотворство нам не свойственно. Ведь мы как-никак ученые, а магия в науке непозволительна. Чтобы очистить совесть, приходится приписать пациенту магическое мышление. Еще немного, и мы начнем проповедовать нашим больным Евангелие от Леви-Брюля. А пока суть да дело, мы выступаем в роли мыслителей и успели восстановить дистанцию, которую по отношению к больному важно уметь сохранять - преждевременно утраченная добрая традиция, столь благородно выраженная в следующих, оценивающих скромные способности истеричного больного сравнительно с доступными нам вершинами мысли, строках Пьера Жане. «Она ничего не понимает в науке, - доверительно сообщает он о бедняжке, - и не понимает, как ей вообще можно интересоваться... Помня о бесконтрольности, характеризующей их мышление, мы должны не смущаться их ложью, к тому же очень наивной, а скорее удивляться, что меж ними остается еще столько честных людей, и т.д.». Строки эти, отражающие взгляды, к которым вернулись сегодня те аналитики, что снисходят до разговора с пациентом «на его языке», помогают нам лучше понять то, что с тех пор успело произойти. Будь Фрейд способен подписаться под ними, разве удалось бы ему расслышать истину, заключенную в немудреных рассказах своих первых больных, а тем более расшифровать мрачный бред Шребера, угадав в нем участь всякого человека, навеки прикованного к собственным символам? Неужто разум наш так слаб, чтобы не увидеть себя и в глубоко мыслии научного дискурса, и в первичном обмене символическими объектами одним и тем же, чтобы не разглядеть и в том, и в другом общую меру собственного изначального лукавства? Нужно ли напоминать о том, чего стоит «мышление» в глазах практиков, имеющих дело с опытом, который сближает это занятие скорее с каким-то утробным эротизмом, чем с эквивалентом действия? Нужно ли, чтобы тот, кто обращается к вам сейчас с этой речью освидетельствовал вам, что он, со своей стороны, не имеет нужды прибегать к «мысли», чтобы понять, что если он сейчас ведет с вами речь о речи, то возможно это лишь постольку, 76 ФУНКЦИЯ И ПОЛЕ РЕЧИ И ЯЗЫКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ поскольку вы разделяете с ним общую технику речи, позволяющую вам расслышать его, когда он вам о ней говорит, и располагающую его самого обратиться через вас к тем, кто не расслышит в ней ровно ничего? Мы действительно обязаны внимательно прислушиваться к ютящемуся в дырах дискурса несказанному, но это не должно происходить так, словно мы прислушиваемся к стуку в стенку из соседнею помещения. Ведь если мы, по примеру некоторых аналитиков, которые этим свалятся, ни на что, кроме такого вот стука, впредь обращать внимания не станем, придется сознаться, что мы находимся в условиях, для расшифровки его смысла не самых благоприятных: как, не задаваясь целью во чтобы то ни стало его понять, переводить то, что по сути своей языком не является? Вынужденные на этом пути обратиться к субъекту, поскольку именно на его счет придется нам занести это понимание, мы заключаем в союзе с субъектом пари - пари, что мы его понимаем, и ожидаем ответного хода, который нас обоих оставил бы в выигрыше. В результате, продолжая эту челночную тактику, он легко научится задавать ритм сам - форма внушения не хуже всякой другой, - другими словами, форма внушения, в которой, как и в любой другой, неизвестно, кто ведет в счете. Для ухода в никуда способ зарекомендовал себя хорошо39. На полпути к этой крайности встает, однако, вопрос: остается ли психоанализ диалектическим взаимодействием, в котором бездействие аналитика направляет дискурс субъекта к реализации его истины, или же он сводится к фантазматическому взаимодействию, в котором «две бездны соприкасаются», не дотрагиваясь друг до друга, до тех пор, пока вся гамма воображаемых регрессий не окажется исчерпанной, к своего рода bundling'y 40, доведенному в порядке психологического опыта до крайних пределов? На самом деле, иллюзия, толкающая нас на поиски реальности субъекта по другую сторону стены языка, - это та же иллюзия, которая внушает субъекту, что истина его уже дана в нас, что мы знаем ее заранее, и что именно поэтому он настежь открыт для нашего объективирующего вмешательства. Конечно, он, со своей стороны, за эту субъективную ошибку, - признает ли он ее в своем дискурсе или нет, - не в ответе, ибо она подразумевается самим фактом его вступления в анализ и заключения соответствующего принципиального соотношения. Иг- 77 ФУНКЦИЯ И ПОЛЕ РЕЧИ И ЯЗЫКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ норировать субъективность этого момента у нас тем менее оснований, что мы обнаруживаем в ней корень того, что можно назвать конституирующими слагаемыми переноса, отличая их, по признака реальности, от конституируемых им последствий41. Напомним, что, касаясь чувств, сопряженных с переносом, Фрейд подчеркивал необходимость различать в них фактор реальности и делал вывод, что убеждать пациента во что бы то ни стало, будто чувства его представляют собой лишь простое повторение невроза в ходе переноса, значило бы злоупотреблять его послушанием. Поскольку же эти реальные чувства заявляют о себе как первичные, и поскольку обаяние наших личностей остается фактором сомнительным, может показаться, будто здесь скрыта какая-то тайна. Но тайна эта разъясняется в феноменологии субъекта, по мере того, как субъект конституируется в процессе поиска истины. Достаточно обратиться к традиционным данным, которые буддизм - да и не он один - может нам предоставить, чтобы узнать в этой форме переноса свойственное всякому существованию заблуждение, принимающее, как тот же буддизм подтвердит, три облика, любви, ненависти, невежества. Поэтому эквивалентность их в том, что первоначально именуется положительным переносом, мы будем считать возникающим в анализе встречным эффектом, где каждый из них объясняется в экзистенциальном аспекте двумя другими (если третий, как это обычно бывает, ввиду его близости к субъекту, не опускается). Нам вспоминается здесь один спор, где нас призывали в свидетели допущенной в известной (уже слишком часто нами цитированной) работе нескромности, заключавшейся в бессмысленной объективации наблюдаемой в анализе игры инстинктов - призывал человек, судя по совпадающему с моим употреблению им термина «реальное», немало мне обязанный. Человек этот «облегчил», как говорится, «свою душу», следующими словами: «Пришло время положить конец шарлатанству, создающему ошибочное представление, будто в анализе происходит что-то реальное». Умолчим о том, что для него из этого вышло, ибо - увы! - если анализ не исцелил оральный грех упоминаемого в Евангелии пса, дела бедняги стали еще хуже, чем прежде, ибо он слизывает блевотину не свою, а чужую. Выпад этот был, в общем, рассчитан правильно, ибо стремился провести различие, в психоанализе прежде никогда не делавшее- 78 ФУНКЦИЯ И ПОЛЕ РЕЧИ И ЯЗЫКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ ся – различие между теми первичными регистрами, основание которым мы впоследствии положили в терминах: символическое, воображаемое, реальное. Реальносгь в психоаналитическом опыте действительно оказывается зачастую скрытой негативными формами, но обнаружить ее местонахождение не так уж и сложно. Она встречается, например, в тех формах вмешательства, которые мы обычно порицаем как «активные», но было бы ошибочно этим реальность и ограничивать. Ибо ясно также что воздержание аналитика, его отказ отвечать, тоже является в анализе элементом реальности. Говоря еще точнее, как раз в этой негативности, в качестве именно чистой негативности, т.е. отрешенной от какого бы то ни было частного мотива, и нужно искать звено, соединяющее символическое и реальное. Это легко можно объяснить указав на то, что не-деяние аналитика основано, во первых, на твердом знании принципа, гласящего, что все реальное рационально, и, во вторых, на следующем из него правиле, согласно которому субъекту надлежит самому найти свои истинные масштабы. Остается добавить, что воздержание это не продолжается до бесконечности. Когда вопрос субъекта приобретает форму истинной речи мы санкционируем эту речь своим ответом. Но в то же время истинная речь, как мы уже показали, сама содержит в себе свой ответ, и давая ответ, мы лишь подхватываем ее антифон с другого клироса. А что это значит? Это значит, что роль наша сводится к расстановке в речи субъекта ее диалектической пунктуации. Тем самым обнаруживается и другой момент схождения воображаемого и символического - момент, ранее уже отмеченный нами теоретически в функции времени, и потому на технических приемах, связанных со временем, нелишне здесь будет остановится. Роль, которую время играет в технике анализа, можно рассматривать в различных аспектах. Прежде всего, время - это продолжительность анализа. Говоря об общей продолжительности, мы вкладываем тем самым определенный смысл в понятие «окончание анализа», не определив который, нельзя решить вопрос о признаках его завершения. Мы коснемся в дальнейшем проблемы фиксации этого окончания. Но 79 ФУНКЦИЯ И ПОЛЕ РЕЧИ И ЯЗЫКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ уже теперь ясно, что для субъекта продолжительность будущего анализа всегда выглядит неопределенной. На то есть две причины, разница между которыми видна лишь в диалектической перспективе. Одна из них находится на границе нашей области и подтверждает наши предположения относительно ее пределов: мы не можем предвидеть за субъекта, какое время для понимания ему необходимо, поскольку время это включает и психологический фактор, который сам по себе нам недоступен. Другая причина кроется в самом субъекте; именно в силу этой причины фиксация завершения эквивалентна проецированию субъекта в некий пространственный образ, в котором он отныне пребывает от себя отчужденным: с того момента, как срок, назначенный его истине, становится предсказуем, истина эта - что бы в интерсубъективном взаимодействии за это время ни произошло - фактически уже наличествует. Другими словами, по мере того, как субъект помещает в нас свою истину, мы восстанавливаем в нем его первоначальный мираж; санкционируя этот мираж своим авторитетом, мы встаем в анализе на ложный путь, результаты которого будут непоправимы. Именно это и произошло в знаменитом случае Человека с Волками, поучительность которого Фрейд ценил настолько высоко, что вторично сослался на него в статье об анализе конечной или неопределенной продолжительности42. Предварительная фиксация завершения анализа, эта первая форма активного вмешательства, установленная (proh pudor!) самим Фрейдом, всегда - независимо от дивинационной (в буквальном смысле этого слова) способности43, проявленной следующим его примеру аналитиком, - оставит субъект отчужденным от его истины. И в случае, который разбирает Фрейд, мы найдем два факта, это подтверждающих. Во-первых, несмотря на целый комплекс доказательств, подтверждающих историчность первосцены, и несмотря на убежденность, которую Человек с Волками, вопреки сомнениям, методически внушаемым ему Фрейдом, неуклонно в отношении этой сцепы выказывает, интегрировать воспоминания об этой сцене в свою историю ему все же не удается. 80 ФУНКЦИЯ И ПОЛЕ РЕЧИ И ЯЗЫКА В ПСИХОАНАЛИЗЕ Во-вторых, впоследствии Человек с Волками демонстрирует свое отчуждение самым категорическим образом, в параноидальной форме. Правда, здесь играет роль еще один фактор, посредством которого реальность вторгается в анализ. Фактором этим служит денежный дар, о символической ценности которого мы поговорим в другом месте, но чье значение уже было отмечено нами, когда мы говорили о связи между речью и даром, конституирующим первоначальный обмен. В данном случае дар, по инициативе Фрейда возвращается назад. В инициативе этой, как и в упорстве, с которым Фрейд вновь и вновь к этому случаю обращается, дает о себе знать не разрешившаяся в нем субъективация проблем, которые случай этот оставил без ответа. И никто не сомневается, что именно этот фактор психоз и спровоцировал, хотя никто толком не может сказать, почему. Но разве не ясно, тем не менее, что допустить содержание субъекта за счет учреждения психоанализа (ибо Человек с Волками получал пенсию за счет пожертвований группы) в виде платы за ту услугу, которую он в качестве клинического случая оказывает науке, значит обречь его на окончательное отчуждение от его собственной истины? Материалы дополнительного анализа, проведение которого было доверено Рут Мак Брунсвик, иллюстрируют ответственность предшествующего лечения, подтверждая наши соображения о взаиморасположении речи и языка в психоаналитическом опосредовании. Больше того, в перспективе этих соображений как раз и становится ясно, что в конечном счете в деликатной позиции, занятой ею по отношению к переносу. Рут Мак Брунсвик сориентировалась совсем неплохо. (Стена, которая фигурирует в одном из снов - ключевом сне, где волки явно стремятся обойти ее, - напомнит здесь читателям о стене из моей метафоры). Те, кто посещают мой семинар, все это знают, а те, кто не посещает его, могут поупражняться сами44. По сути дела, мы хотим затронуть еще один аспект функционирования времени в технике анализа - аспект, имеющий сейчас жгучую актуальность. |
Похожие:
 |
Белорусский государственный университет Белорусского государственного университета приглашает принять участие в III международной научно-практической конференции “Слово... |
|
Институт русского языка им. В. В. Виноградова ран департамент лингвистики... Институте русского языка им. В. В. Виноградова ран (Москва, Волхонка 18/2) международную научную конференцию |
|
Институциональном уровне может осуществляться с 01 сентября 2012... Федерации от 07 сентября 2010 года №1507-р «О плане действий по модернизации общего образования на 2011-2015 годы». Обязательный... |
|
Принц и нищий «Избранные произведения, том»: Государственное издательство художественной литературы; Москва; 1953 |
|
Еникеев марат исхакович структура и система категорий юридической психологии москва 1996 Методологические основы юридической психологии: предмет, принципы, структура и задачи юридической психологии. Историческое развитие... |
|
Информационное письмо «Российская провинция: опыт комплексного исследования», посвященной 100-летию Саратовского государственного университета. Конференция... |
|
Публичный доклад Детский сад №752 Южного Окружного Управления Образования Департамента образования города Москвы был открыт 1 сентября 1972 года в... |
|
Кафедра психологии Т. П. Будякова Курсовая работа по психологии Учебно-методическое пособие Печатается по решению редакционно-издательского совета Елецкого государственного университета имени И. А. Бунина от 2007 г., протокол... |
|
Самосогласованная микрополевая модель неидеальной плазмы Работа выполнена на механико-математическом факультете Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова и в Институте... |
|
История праздника «День знаний», и его празднование в нашей школе В россии День знаний по традиции отмечается 1 сентября. Официально этот праздник был учрежден Верховным Советом СССР 1 сентября 1984... |