На тернистом пути к любимой профессии
|
Скачать 0.57 Mb.
|
|
НА ТЕРНИСТОМ ПУТИ К ЛЮБИМОЙ ПРОФЕССИИ Павлов Виктор Сергеевич, доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой истории зарубежных стран Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. Родился 25 августа 1937 года в деревне Чистово Никологорского района Владимирской области в семье колхозников. Мои родители – отец Павлов Сергей Михайлович и мать Матрёна Ивановна из семьи Евдокимовых в деревне Курбатиха вскоре после рождения второго ребенка (моей сестры Нины) переехали в 1939 году в рабочий поселок "Свободный пролетарий" (прежнее, дореволюционное название – Холуй) и стали рабочими местной прядильно-ткацкой фабрики, давшей новое название этому населенному пункту. В мае 1941 года отец был призван в ряды Красной Армии на двухмесячные сборы. Мои сколь-нибудь сознательные воспоминания связаны именно с отправкой отца в армию. Я вместе с мамой провожал его в Никологоры, районный центр, место сбора призывников. Был теплый солнечный день, мы часа два шли проселочной дорогой. Родители были в хорошем настроении, шутили: расставание предполагалось недолгим. Увы, этим надеждам не дано было осуществиться. Через месяц с небольшим фашистская Германия, несмотря на договор о ненападении, атаковала наши войска на всем протяжении советско-германской границы. Началась Великая Отечественная война, продолжавшаяся почти четыре тяжелых года. От отца не было получено ни одного письма и только в конце войны из райвоенкомата поступило сообщение, что он пропал без вести в самом её начале. А всю войну мама и родственники надеялись, что он, возможно, находится в плену и вернется после её окончания домой. Позже, уже в 1950-е годы, появились свидетельства, что воинское подразделение, в котором находился отец, совершенно безоружное, направленное в июне 1941 года на западный участок фронта, подверглось атаке прорвавшихся немецких танков и пехоты, и большая часть его была уничтожена, другая – рассеяна и пленена. Более полной информации мы не имели и, к сожалению, до сих пор не знаем, как он погиб и где похоронен. Мама, оставшаяся с двумя детьми и жившая, конечно, надеждами на возвращение мужа, сделала всё возможное и невозможное, чтобы не дать нам умереть с голоду. Мы жили в комнате одноэтажного кирпичного дома, углы которого зимой всегда промерзали, на территории фабрики. Любой вход и выход на улицу осуществлялся через проходную, вахтеры которой внимательно следили за тем, чтобы не принесли или не вынесли чего-либо с предприятия (хотя, что мы, 3-5 –летние дети могли унести с неё?), нередко нас обыскивая. Особенно усердствовала в этом отношении некая Груня, маленькая, горбатая, несчастная женщина, отличавшаяся служебным рвением. Она и доконала маму, донеся на неё в милицию о якобы незаконном приобретении и проносе через проходную нескольких килограммов кукурузы в початках. В действительности мама обменяла этот продукт на своё платье. Начались допросы, было заведено уголовное дело, сведшее нашу родительницу в могилу. Мне с сестрой пришлось перебираться на жительство к бабушке (по материнской линии) Авдотье в деревню Курбатиха. Тогда с ней в однокомнатном деревянном доме жили её дочь Анна и сын Владимир, приходившиеся нам теткой и дядей. Владимир, в 1945 году, находясь на государственных лесозаготовках, простудился и вскоре скончался. Другой сын бабушки, Василий и муж Иван Михайлович Евдокимов, были призваны в армию. Дедушка наш по возрасту (ему было более 50 лет) находился не в действующей армии, а в запасном полку под городом Ковровом. Скудный паёк, простуда, затем злокачественное заболевание желудка и его преждевременно свели в могилу. Демобилизованный из армии в конце 1945 года, он скончался в начале 1947 г. Жизнь в деревне в военные и первые послевоенные годы была не менее трудной, чем в городе, хотя у колхозников имелись личные земельные участки от 15 до 40 соток, на которых выращивались картофель и рожь, а в огороде – капуста, морковь, свекла, горох. У немногих жителей в огороде росли яблоки, терновник, груши – вожделенный объект молодого поколения, частенько совершавшего налёты и "экспроприировавшего" диковинные фрукты и ягоды. Воровством такие деяния не считались, скорее молодечеством, никогда парней к ответу за это не привлекали. Но скоро подобные развлечения молодежи закончились. Кажется, в 1947 году на фруктовые насаждения ввели высокие налоги, и сады в деревне полностью исчезли. Сады появились снова в конце 1950-х годов, когда этот налог был отменен. Собственно, участок земли (почему-то называвшейся приусадебным) был единственным источником питания деревенской семьи. Вообще-то колхозникам за их труд на общественной земле, который определялся соответственно в трудоднях, полагалось вознаграждение натуральными продуктами – рожью, картофелем в зависимости от заработанных трудодней. Но в военные годы никакого вознаграждения не было, ибо всё в стране определялось лозунгом – "всё для фронта, всё для победы". Только в 1947 году колхоз как-то оплатил труд работников: семье бабушки, состоявшей из трёх работников, заработавшей более 500 трудодней, выдали "зарплату", что-то около двух мешков ржи. В следующем, 1948 году, колхоз расплатился невиданным дотоле продуктом – льняным маслом, которого наша семья получила около трёх литров. Деревенская жизнь все сороковые годы была трудной и голодной. Чувство голода было постоянным, не проходящим. Рацион питания был скуден и однообразен: на завтрак (если таковым его можно назвать) картошка варёная в мундире, хорошо если с кислым огурцом, кипяток, забеленный молоком, на обед – постные щи из старой квашеной капусты или свёклы, на второе – вареный (редко – жареный на растительном масле) картофель, на ужин – драники (вроде оладьев из сырого, протертого картофеля, из которого отжат крахмал, шедший на продажу, а частью – на деревенский кисель), редко каша, особенно хорошо, если пшенная и на молоке. Но к весне, апрелю-маю, кончались запасы картофеля, ржаной муки. Хлеб был "военного времени и качества": 30-40% ржаной муки грубого помола, лебеда, вареный картофель, включая очистки, другие добавки. Цвета он был темно-черного, из формы вынимался плохо и пока он был горячим или теплым, его приходилось есть ложками. Это был домашний хлеб, и я долгое время, до 12-13 лет не видел иного и не знал, что хлеб может быть иным, даже белым, из пшеничной муки. Был буквально поражен, когда первый раз увидел (но еще не попробовал) городскую булку. Весной, когда голод становился особенно сильным, деревенская детвора дневала и вечеряла на берегах реки, на которых, особенно в её низменной (заливной) части, начинал пробиваться ранний щавель, дикий лук и чеснок, какие-то сладкие корешки и ещё дюжина растений, которые шли в пищу. На реке, после спада вешней воды, можно было ловить пескарей и другую речную живность с помощью самодельных удочек. Летом ловили и более серьёзную рыбу – карасей, плотву, окуней, щук. Ловили рыбу, как правило, широкими корзинами, которые назывались кормовыми, поскольку они предназначались для доставки сена скоту. Бредни были редкостью, сетей мы в те годы не знали. Те и другие стали появляться в пятидесятые годы, когда стала постепенно налаживаться жизнь, когда с фабрик стали поступать льняная и хлопчатобумажная нить, гораздо позднее – синтетическая. Весна 1947 года была одной из самых голодных. Летом 1946 года, из-за проливных дождей, не прекращавшихся неделями, на колхозных полях не удалось собрать ни хлеб, ни картофель. С личных участков жители деревни урожай все же собрали, но он был низким, поражен болезнями, картофель, к примеру – фитофторой, тогда просто называвшейся гнилью. Его было невозможно полностью просушить, и уже поздней осенью он стал массово гибнуть и почти полностью его урожай пропал к новому году. Как выжили жители нашей деревни, у которых уже не было продуктов питания, для меня до сих пор остаётся загадкой. С апреля 1947 года вся деревня ринулась на картофельные поля, не убранные осенью 1946 года, в надежде подкормиться, пусть и сомнительным продуктом. Хорошо помню, как мы копали этот картофель. Каждый клубень, казалось, сохранился. Но это была лишь видимость, только кожура его, или мундир, как его прозвала ребятня. Средние и крупные клубни, как только рвалась кожура, оказывались мелкими белыми шариками, не более одной четвертой или одной пятой его прежнего объема и веса. Но главное в том, что, как скоро мы выяснили на собственном желудке, употреблять в пищу такой картофель и производное из него (картофельные оладьи, например, или "шлёп на шлёп", по тогдашней деревенской терминологии) нельзя, он стал несъедобным, ядовитым, особенно разложившийся в нем за зиму крахмал, его не перерабатывал желудок. Вся наша семья слегла, в том числе приехавший после окончания Ленинградского военно-политического училища дядя Василий Иванович, молодой красивый мужчина в новой военной форме с золотыми лейтенантскими погонами, уже распределённый на службу на Курильские острова, отошедшие после капитуляции Японии к Советскому Союзу. Спасла нас корова, вернее её молоко, которым всех нас отпаивала несколько дней бабушка. Дядя привёз с собой целый чемодан книг, которые он покупал во время учебы в училище. Часть из них он оставил в отчем доме, порекомендовав их для серьёзного изучения позднее. Одна из них "Материализм и эмпириокритицизм" В.И. Ленина позже ввела меня в шоковое состояние: сколько не пытался её читать, ничего понять не мог. Другие оказались более доступны, особенно "Новые похождения бравого солдата Швейка". Я в то время понятия не имел ни о настоящем авторе "Похождений…", ни о его советских компиляторах, которые из патриотических и идеологических соображений довели до гротеска "заслуги" славянского солдата перед Третьим рейхом. Во всяком случае, выдержка из этого творения хорошо запомнилась: "Иосиф Швейк – солдат-герой Нет его смелее На его пути горой Разные трофеи. Он однажды сутки жил В подожженном танке Самолично окружил Тридцать две тачанки. Взял линкор на абордаж, Находясь в дозоре Крест на нём и фюрер с ним Крикнем "Хайль" обоим." Первые и серьезные вопросы я задавал именно Василию Ивановичу, который советовал серьезнее относиться к учебе. Именно он заложил во мне интерес к истории, как к предмету, хотя как к науке он, понятно, сформировался позднее. Вскоре дядя отбыл к месту своей службы, а мы остались со своими проблемами: крайняя бедность, нищета, особенно с весны 1947 года привела меня к мысли (а она формировалась окружением и не только семейным) о поиске дополнительного куска хлеба. В этой ситуации и моем возрасте этого можно было добиться только просьбой о подаянии. "Христорадничать" – это с помощью молитвы или религиозных стихов выпрашивать милостыню. Молитвы я знал неважно, в школе, понятно, религиозные тексты и богословие не изучали. Бабушка была неграмотна, но на память знала немало молитв и духовных стихов. В избе, в красном углу, висело несколько икон, а по религиозным праздникам зажигалась лампада. Ни газа, ни электричества в Курбатихе в мою бытность не было. В правлении колхоза имелся единственный на всю деревню телефон, предназначенный исключительно для связи руководителей колхоза с вышестоящими инстанциями. В домах основным источником освещения были керосиновые лампы, горевшие по несколько часов. Из-за экономии керосина жители рано ложились спать. Зимой к девяти часам вечера деревня полностью погружалась во тьму. Весной и летом, когда световой день долог, лампы почти не использовались. В нашей деревне церкви не было, поэтому верующие женщины (а мужчин до конца войны не было, за исключением нескольких инвалидов) для отправления религиозной службы шли в деревню Рытово, в трех километрах от Курбатихи. Я с сестрой стеснялся просить милостыню в своей деревне, да и надеяться на какой-либо сбор в ней не приходилось: все семьи бедные, везде нужда и крайняя скудость. Другое дело – Рытово, большая деревня, там церковь, там люди собираются со всего прихода. Да и традиция играла немалую роль: церковь – защитница бедных и сирых, около неё всегда людно, а во время отправления религиозных праздников собираются "милостники", то есть просящие подаяния. Таких людей у церквей тогда собиралось немало, а потому каждому просящему милостыню в отдельности достается немного. В моей холщовой сумке были куски хлеба, сухари, вареный картофель, реже- пирожки с картошкой или капустой, картофельные котлеты, квашенные огурцы ( а летом и свежие). На большие религиозные праздники – Рождество Христово, Пасха и престольные деревенские (в каждой деревне свои, а в некоторых даже два праздника) могли подать ватрушку (ржаное печеное тесто с творогом, порой сладким), яйцо. Денег, насколько припоминаю, не подавали, на них мы и не рассчитывали. За праздник можно было собрать килограмма полтора-два такого рода подаяния, а вместе с сестрой почти в два раза больше и этот запас в семье растягивали на неделю, до следующего субботнего или воскресного выхода за подаянием, но как правило в уже другие соседние деревни – Алешково, Медведево, на свою родину, деревню Чистово, в которых нас знали ("матренины дети", по имени мамы). Изредка в этих деревнях, особенно зимой, когда день предельно короток, нам приходилось ночевать у знакомых или родственников. Милостыню мы просили полтора года, до середины 1948 года, в котором мне с сестрой назначили денежное пособие, в связи с потерей кормильца, в сумме 153 рубля в месяц (буханка казенного хлеба весом 1 кг стоило порядка 12 рублей). И хотя материальное положение почти не изменилось, больше я милостыню просить не собирался. Весной 1948 года у меня возникла мысль о пополнении семейного дохода с помощью найма на работу в качестве помощника пастуха. Мне, по молодости и наивности, эта работа казалась легкой и сытной. Дело в том, что пастухи столовались вечером, после возвращения стада, поочередно в каждом доме, имевшем корову или теленка, или 2-3 овец. По неписанной традиции пастухов надо было сытно накормить, обязательно первым (щи, рассольник), а по возможности и вторым мясным блюдом, напоить компотом или чаем. Припоминаю, как бабушка готовилась к "дню кормления" пастухов и с завистью наблюдал подобный ужин. А потом, естественно, решил, что такой вкусной пищей можно питаться весь сезон, с мая по октябрь включительно. Кроме пищи физической меня привлекала свобода действий и независимость от контроля семьи – целый день в поле или около речки, когда начиналась дневная дойка коров. Я совсем не брал в расчет утомительность и однообразность этой работы, которую нужно было выполнять в любую погоду: в жару, холод и ненастье, от которых было негде и нечем укрыться, кроме примитивного шалаша из березовых веток. Моим радужным надеждам не суждено было сбыться. На семейном совете они были отклонены: я, оказывается, не принял в расчет то обстоятельство, что эта работа может помешать учебе (а Василий Иванович и в письмах требовал, чтобы я получил среднее образование). Только позже я понял, как непросто далось моим родным подобное решение: я ведь мог хоть немного заработать и тем самым помочь решить налоговую проблему, одну из самых тяжелых для всех жителей деревни. Каждый крестьянский двор, включая колхозный, был обложен налогами: если имелась корова – надо сдать государству 350 литров молока, если куры – 50 яиц, если овцы – 2 килограмма шерсти. Но труднее всего доставался колхознику денежный налог. Финансовый инспектор, контролировавший его сбор – это царь и бог в деревне. Если какое-либо хозяйство своевременно не выплачивало соответствующую сумму, по его указанию сводилась со двора корова, теленок или иная живность, которые продавались по любой цене на рынке, а деньгами от их продажи фининспектор погашал государственную задолженность. Люди боялись фининспектора как огня, ибо его появление означало одно – скот сведут со двора. А чем жить труженику, если молоко было едва ли не единственным продуктом. Жители деревни тогда практически не употребляли творог, масло, яйца, мясо – все это нужно было отнести на рынок и продать, чтобы как-то обеспечить своевременную оплату весьма высоко налога – порядка 1000 рублей. Наша семья, например, выплатить его не могла, и нас выручал Василий Иванович, который из своего офицерского оклада, высылал отцу переводы на 300-500 рублей. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 |
Конкурсная работа (эссе) на тему: «Все профессии нужны, все профессии важны» Муниципальное общеобразовательное учреждение «Основная общеобразовательная школа» пст. Нижняя Омра Троицко-Печорского района Республики... |
 |
Учебного процесса по профессии «Мастер общестроительных работ» на... Графи кучебного процесса по профессии «Мастер общестроительных работ» на 2011-2012 учебный год |
|
Программы подготовки квалифицированных рабочих, служащих по профессии 190631. 01 Автомеханик «Слесарь по ремонту автомобилей», «Водитель категории вс», «Оператор заправочных станций». Ппкрс по профессии 190631. 01 Автомеханик... |
|
Рабочая программа «Основы выбора профессии» 8 класс. Педагог-психолог... Работа по профинформированию строится так, чтобы информационный материал служил основой формирования у учащихся необходимых знаний... |
|
Инструкция 774 по Текущему содержанию железнодорожного пути, 2000... Птэ и инструкции, действующие в путевом хозяйстве и на железнодорожном транспорте |
|
Вступление Дорогой и любимой дочери Инне Атмовне Деминой посвящаю эту книгу с пожеланиями здоровья, счастья, любви, благополучия и успехов в... |
|
Лучший рассказ о любимой книге В этом нас убеждают учителя литературы и руководитель городского клуба любителей чтения Наталья Николаевна Обухова |
|
Через ворота дхармы лежат многие пути. О самом пути нам ничего не... Д40 в поисках священного. Паломничество по святым землям. — Спб.: Иг «Весь», 2012. — 176 с.: ил. — (География эзотерики) |
|
Рабочий учебный план 2012-2015 уч год по профессии начального профессионального... Рабочий учебный план 2012-2015 уч год по профессии начального профессионального образования |
|
Мои первые шаги по пути истины Мои первые шаги по пути истины. Перевод с турецкого. М.: Ооо «Издательская группа «сад», 2008. – 136 стр. Пятое издание. Тираж: 000... |