Этого цикла докладов избрана не из какой-либо традиции философско-академического образования, например, не на основании того, что с помощью наших докладов должно было бы осуществиться нечто теоретико-познавательное или тому подобное, но избрана она, как я полагаю, из одного только непосредственно
|
Скачать 1.36 Mb.
|
| Первый доклад Дорнах 27 сентября 1920 г. Тема этого цикла докладов избрана не из какой-либо традиции философско-академического образования, например, не на основании того, что с помощью наших докладов должно было бы осуществиться нечто теоретико-познавательное или тому подобное, но избрана она, как я полагаю, из одного только непосредственного наблюдения нужд и требований времени. Для дальнейшего развития человечества мы нуждаемся в понятиях, представлениях и вообще в импульсах социальной жизни, нам нужны идеи, благодаря осуществлению которых мы можем добиться таких социальных отношений, которые смогут дать людям всех уровней, классов и т. д. существование, достойное человека. Ведь даже сегодня мы говорим уже в самых широких кругах, что социальное обновление должно исходить от духа. Но не везде в этих широких кругах, говоря так, представляют себе что-либо ясное и отчётливое. Не спрашивают себя: Откуда должны прийти представления и идеи, благодаря которым хотели бы основать политическую экономию, способную дать человеку достойное человеческое бытие? Ведь человечество в своей образованной части в течение последних трёх-четырёх столетий, а особенно со времени XIX столетия, собственно, воспитано, вполне обучено и созрело для нового естественнонаучного способа рассмотрения мира - особенно человечество, прошедшее через академическое обучение. Однако в тех кругах, где занимаются чем-либо иным, нежели естественными науками, полагают, что естественные науки имеют мало влияния на их род деятельности. Только легко доказать, что даже, например, в новую прогрессивную теологию, в историю, в юриспруденцию - повсюду вошли естественнонаучные понятия, т. е. понятия, вовлечённые в естественнонаучные исследования последних столетий, и вслед за этими новыми понятиями определённым образом видоизменились традиционные. И стоит только провести перед своим духовным взором, например, ход развития новой теологии в XIX столетии, как увидишь, что, к примеру, евангелическая теология пришла к своему воззрению по поводу личности Иисуса, по поводу сущности Христа только благодаря тому, что на заднем плане у неё повсюду присутствуют естественнонаучные понятия, которые настраивают её на критический лад, естественнонаучные понятия, которыми она хотела ограничить себя и против которых не хотела грешить. И тогда пришло другое: древние инстинктивные связи социальной жизни постепенно утратили свою силу в области человеческого бытия. В ходе XIX столетия всё больше и больше становилось необходимостью вводить более или менее осознанные понятия на место инстинктов, подчиняющих один класс порядкам другого, на место инстинктов, из которых проистекли новые парламентские организации с их последствиями. Не только в марксизме, но и во многих других течениях сформировалось то, что можно было бы назвать преобразованием старых социальных инстинктов в осознанные понятия. Но что же вошло тогда в общественную науку, в это, я бы сказал, любимое дитя нового мышления? Вошли те понятия, а именно понятийные формы, которые образовались в ходе естественнонаучных исследований. И сегодня мы стоим перед большим вопросом: как далеко мы продвинемся с социальной деятельностью, исходящей из таких понятий? И если мы рассмотрим беспорядки мира, если мы внимательно посмотрим на всю безнадёжность, выявляющуюся из различных попыток что-либо предпринять на основании этих идей, этих понятий, мы получим довольно скверную картину. Тут всё же возникает исполненный глубокого смысла вопрос: как вообще быть с понятиями, полученными нами из естественной науки и которые мы хотим теперь применить в жизни и которые, однако, - это отчетливо проявляется уже во многих областях - жизнью отвергаются? Этот жизненный вопрос, являющийся животрепещущим вопросом времени, как раз и побудил меня избрать эту тему о границах естественного познания и изложить её так, чтобы получить обзор возможностей естествознания в отношении соответствующего социального устройства и необходимую ориентацию в естественнонаучном исследовании, в мировоззренческих представлениях, если мы хотим всерьёз подойти к требованиям человеческого бытия именно в наше время. Что мы видим, бросая взор на весь характер мышления внутри естественнонаучных кругов, и как в таком случае учились мыслить все те, кто находился под влиянием этих кругов, - что мы тут видим? Мы видим, что тут прежде всего стремятся исследуемые факты природы сделать прозрачными с помощью ясных понятий, обработать их и привести в систему. Мы видим, как пытаются систематизировать факты безжизненной природы посредством различных наук: механики, физики, химии и т. д., - и даже пронизать их определёнными понятиями, которые должны некоторым образом их объяснить. Стремятся к максимально возможной ясности, к прозрачности понятий в отношении этой безжизненной природы. И следствием этого стремления к прозрачности понятий является желание всё существующее в человеческом окружении в области безжизненной природы пронизать математическими формулами. Факты природы хотели бы привести к ясным математическим формулам, к прозрачному языку математики. Уже в последней трети XIX столетия полагали, что к этому вполне приблизились и можно дать механически-математическое объяснение природы, которое во всех направлениях до некоторой степени прозрачно. Оставалось одно, только маленькая точка атома, сказал бы я. Его хотели утончить до силовой точки, чтобы его состояние, его движущие силы привести к математическим формулам. И надеялись благодаря этому сказать себе: я заглядываю в природу; на самом деле я заглядываю тут в сеть силовых отношений и движений, которые я вполне могу осмыслить математически. - И даже возник идеал так называемого астрономического объяснения природы, который, по существу, показывает: как соотношения между небесными телами выражаются математическими формулами, так и в самом малом, в этом маленьком космосе атомов и молекул, в определённой степени, можно всё вычислить прозрачно-математически. Это было стремление, достигшее в последней трети ХГХ столетия определённой высшей точки - теперь эту высшую точку уже перешагнули. Однако этому стремлению к математически-прозрачному образу мира противостоит нечто совсем другое, и оно выступает тотчас же, как только хотят распространить это стремление из области безжизненной природы на другие области. Вы знаете, что уже в ходе XIX столетия пытались этот способ рассмотрения, это стремление к прозрачной математической ясности, по крайней мере отчасти, внести в объяснение живого. И в то время, как ещё Кант говорил, что никогда не найдётся такой Ньютон, который бы дал объяснение основного принципа одним и тем же способом как для неживой природы, так и для природы живого существа, Геккель уже мог бы сказать, что этот Ньютон возродился в Дарвине и что тут действительно была сделана попытка до некоторой степени прозрачно показать через принцип селекции как развивается живое существо (1). И во всех объяснениях, восходящих вплоть до человека, стремились к такой же прозрачности, по крайней мере к прозрачности в математическом образе мира. И этим было исполнено нечто, о чём отдельные естествоиспытатели высказывались таким образом: человеческая потребность в причинных связях явлений в настоящий момент удовлетворена, раз приходят к такому прозрачному, ясному представлению. Но здесь всё же вопреки всему этому вновь встаёт нечто другое. Я бы сказал, теории выдумываются за теориями, чтобы добыть такой образ мира, который я только что охарактеризовал. И всё снова и снова с этой стороны выступали те (порой они сами же становились к себе в оппозицию), которые стремились к такому образу мира, и всегда выступала другая сторона, показывавшая, что такому образу мира невозможно дать истинные объяснения и что такой образ мира никогда не смог бы удовлетворить человеческие познавательные потребности. Одна сторона всегда доказывала, что образ мира необходимо получить математически прозрачным, другая же сторона утверждала, что такой образ мира, к примеру, был бы совершенно не в состоянии как-либо мыслительно с математической прозрачностью создать даже самое простое живое существо; и более того, он сам был бы неспособен как-либо интеллектуально создавать в образе органическую субстанцию. Я бы сказал: один постоянно прядёт ткань идей, чтобы объяснить природу, другой, порой тот же самый, снова её распускает. Эту драму - ибо, по сути дела, для того, кто мог это наблюдать достаточно непредвзято, это был род драмы - можно было проследить, особенно последние 50 лет, внутри всякой научной работы и всякого устремления. Ощутив всю тяжесть того факта, что в отношении такого серьёзного дела непрерывно происходит прядение и снова распускание, можно поставить такой вопрос: не является ли, однако, всякое стремление к такому понятийному объяснению фактов вообще чем-то бесполезным? И может быть правильным ответом на возникающий из всего этого вопрос будет следующий: просто факты должны говорить сами за себя, следует описывать то, что происходит в природе, и отказаться от детального объяснения? А не может ли быть так, что все такие объяснения являются только родом переживания младенчества в развитии человечества, что человечество в этом младенчестве как бы устремляется к некоего рода расточительству, но созревшее человечество должно бы сказать себе: "Стремиться к таким объяснениям вообще не следует, с такими объяснениями ни к чему не придёшь. Необходимо просто искоренить потребность в объяснении. И подобное искоренение означало бы зрелость человеческого образа мыслей". Почему всё же нет? Ведь мы в более позднем возрасте аналогично отказываемся от игры, почему всё же нельзя, несмотря на такое обоснование, так же просто отказаться от объяснения природы? Я бы сказал, что такой вопрос уже мог всплыть, когда 14 августа 1872 года на втором совместном заседании Собрания немецких испытателей и врачей Дюбуа-Раймон (2) исключительно знаменательным образом произнёс свою знаменитую, ещё и сегодня достойную внимания, речь «О границах естественного познания». Несмотря на то, что по поводу этой речи Дюбуа-Раймона, значительного физиолога, было так много написано, всё же остался незамеченным содержащийся в ней узловой пункт в развитии современного мировоззрения. В средневековой схоластике весь процесс мышления и формирования идей человечества был организован в соответствии с воззрением, согласно которому существующее в обширном царстве природы можно объяснять посредством определённых понятий, но перед сверхчувственным следует останавливаться. Сверхчувственное должно быть объектом откровения. Сверхчувственное так противостоит человеку, что он вовсе и не хочет вторгаться туда с теми понятиями, которые он создал себе о царстве природы и о внешнем бытии человека. Тут познанию была установлена граница перед областью сверхчувственного. И категорически подчёркивалось, что такая граница необходима, что это просто заключено в существе человека и в устройстве мира и что такую границу следует признать. Совсем иначе эта граница вновь устанавливается такими мыслителями и исследователями, как Дюбуа-Раймон. Это уже не схоластики, это уже не теологи. Но как средневековый теолог, исходя из своего образа мышления, установил границу перед сверхчувственным, так эти исследователи и мыслители стали перед чувственными фактами. И в первую очередь эта граница приобретает значение для мира внешних фактов. Духовному взору Дюбуа-Раймона предстояли два понятия, и он говорил, что они показывают границу, которой может достичь исследование природы, но за пределы которой оно не в состоянии выйти. Позже в своей речи «О семи загадках мира» он добавляет к ним ещё пять понятий, а тогда он говорил о двух понятиях - материи и сознания. Он сказал: "Просматривая факты природы, мы вынуждены использовать такие понятия в систематическом, в мыслительном проникновении, чтобы прийти, наконец, к материи. Однако, говоря о материи, мы никогда не сможем как-либо исследовать, что же тут, собственно, обитает в пространстве. Понятие материи мы просто должны принять как некое смутное понятие. Если мы примем это смутное понятие материи, мы сможем составить наши расчётные формулы, сможем ввести в эти расчётные формулы движение материи, тогда для нас внешний мир, - если только мы примем, что имеем внутри миллионы и миллионы этих, я бы сказал, тёмных точечек, - тогда этот внешний мир фактов станет для нас прозрачным. Но мы всё же должны допускать, что этот материальный мир является также тем миром, который, прежде всего, телесно сформировал нас самих, который телесно развернул в нас свою деятельность, так что благодаря этой телесной деятельности в нас поднимается то, что становится, наконец, ощущением и сознанием. С одной стороны мы стоим перед миром фактов, необходимых нам для создания понятия материи, с другой стороны, мы стоим перед самими собой, переживаем факты сознания, наблюдаем явления сознания и можем предугадывать, что воспринимаемое нами как материя лежит также в основе этого сознания; но нам никогда не проникнуть в то, как из этого движения материи, как из этого абсолютно безжизненного, мёртвого движения получается то, что является сознанием, что является даже простейшим ощущением. Сознание, пусть даже простейшее ощущение - это другой полюс всего неизвестного, всех границ познания. В отношении обоих вопросов: Что есть материя? Как возникает сознание из материального свершения? - мы как естествоиспытатели должны, - так полагает Дюбуа-Раймон, - осознать Ignorabimus, что означает «мы никогда не узнаем»". Это современный вариант материалистической схоластики. Средневековая схоластика стояла перед границей в сверхчувственный мир; современная естественная наука стоит перед границей, обозначаемой тут, по сути, двумя понятиями: материей, которая предполагается повсюду в чувственном, но найти её в этом чувственном нельзя, и сознанием, которое допускают происходящим из чувственного, но в отношении которого никогда нельзя понять, как оно происходит из чувственного. Обозревая этот ход развития нового естественнонаучного мышления, не следует думать: исследование природы оплетает себя определённой тканью - мир лежит за пределами этой ткани. Ибо там, где в пространстве обитает материя, там же существует и внешний мир. Если туда нельзя проникнуть, то и не получишь никаких представлений, которые могут как-либо овладеть жизнью. В человеке есть факт сознания. Подступишь ли к этому факту сознания с объяснениями, формирующимися исходя из внешней природы? Более того, останавливаются со всеми объяснениями как раз перед жизнью человека: как человечески достойным образом может вставить себя в бытие человек, если это бытие не постигнуто, если в соответствии с допущением, составленным исходя из этого бытия, не постигнуто существо человека? Именно в ходе этого курса лекций, как я полагаю, нам станет совершенно ясно, что как раз бессилие современного естественнонаучного образа мыслей приводит нас к бессилию перед формированием социальной идеи. Сегодня ещё не видят, какая важная и существенная связь здесь существует. Сегодня ещё не понимают, что когда 14 августа 1872 года Дюбуа-Раймон в Лейпциге провозгласил свой Ignorabimus, то этот Ignorabimus пал также и на всё социальное мышление. Он, по сути дела, означал: мы не знаем, как помочь себе в отношении реальной жизни, мы имеем теневые понятия и - никаких понятий о реальности. - И теперь, спустя почти 50 лет, мир требует от нас таких понятий. Мы должны их иметь. Эти понятия, эти импульсы не придут из лекционных залов, где, собственно говоря, продолжает действовать этот Ignorabimus. Такова кардинальная трагедия современности. Тут заключены вопросы, требующие ответа. Для такого ответа мы будем исходить из первичных элементов и прежде всего поставим себе вопрос: не могли ли мы как люди совершать что-либо более умное, чем толковать природу, в особенности в последние 50 лет, наподобие древней Пенелопы - то плести теории, то снова их распускать? (3) Конечно, если бы мы могли, не размышляя, стоять рядом с процессом природы! Но мы этого не можем, поскольку мы в общем люди, и стремимся остаться людьми. Мы должны, постигая природу в мышлении, наполнить её понятиями и идеями. Почему мы должны это делать? Да, мои уважаемые слушатели, мы должны это делать, потому что только тогда пробуждается наше сознание, потому что только благодаря этому мы становимся сознающими человеческими существами. Как каждое утро, открывая глаза, мы, по сути дела, вновь достигаем сознания в своих взаимоотношениях с внешним миром, так это было и в ходе развития человечества. Впервые сознание воспламенилось в знакомстве чувств, мышления с внешним процессом природы, а таким, какое оно теперь, стало недавно. Мы видим, что факт сознания просто исторически развился при общении органов чувств человека с внешней природой. Во взаимодействии органов чувств человека с внешней природой сознание возгорелось из притуплённой, сонной культурной жизни первобытных эпох. Однако, теперь, хотя бы однажды, это возгорание сознания, это взаимоотношение человека с внешней природой необходимо непредвзято понаблюдать, и тогда обнаружится, что в человеке происходит тут нечто своеобразное. Если мы оглядываемся на нашу душевную жизнь, на то, что там есть, - либо в то время как мы пробуждаемся утром и перед пробуждением ещё остаёмся внутри в приглушённости грезящего сознания, либо в то время как мы созерцаем древнее состояние развития человечества, также почти грезящее сознание этих древних эпох, - если мы внимательно посмотрим на всё то, что в определённой мере задвинуто в нашей душевной жизни за факты сознания, лежащие на поверхности нашей душевной жизни и возникающие из чувственного общения с внешней природой, то найдём мир представлений, слабо интенсивный, ослабленный до образов сновидений, с нечёткими контурами, отдельные образы, расплывающиеся друг в друге. Всё это может установить непредвзятое наблюдение. Эта слабая интенсивность жизни представления, эта расплывчатость контуров, это расплывание отдельных образов представления - это прекращается не раньше, чем мы пробуждаемся для полного чувственного общения с внешней природой. Чтобы прийти к этому пробуждению, т. е. к полноте человеческого бытия, мы должны каждое новое утро пробуждаться к чувственному общению с природой. Но так же и всё человечество из такого душевного мира должно было сперва пробудиться - от грезящего приглушённого созерцания людей древнего мира к нынешним ясным представлениям. Это значит, что мы приобретаем ту ясность представления, те остро очерченные понятия, которые нужны нам, чтобы быть бодрственными и бодрствен-ной душой наблюдать окружающий мир, - нам нужно всё это, чтобы в полном смысле слова быть людьми. Но мы не можем это расколдовать из самих себя. Мы можем это получить, прежде всего, только из общения наших органов чувств с природой. Тут мы приходим к ясным, чётко очерченным понятиям. Тогда мы развиваем то, что человек должен развивать ради себя самого, иначе его сознание не пробудится. Итак, это не абстрактная потребность объяснения, не то, что люди вроде Дюбуа-Раймона или ему подобных называют потребностью в нахождении причинной связи, но это есть потребность стать человеком в процессе наблюдения природы - это заставляет нас искать объяснения. Отсюда мы не имеем права говорить, что мы можем отвыкнуть объяснять себе аналогично тому, как мы отвыкаем от детских игр, ибо этим мы указали бы, что не хотим стать людьми в полном смысле слова, то есть прийти к такому пробуждению, к которому мы обязаны прийти. Но при этом выявляется нечто иное. Оказывается, что приходя к таким ясным понятиям, которые мы развиваем в связи с природой, мы мыслительно, внутренне понятийно нищаем. Наши понятия становятся ясными, но их диапазон становится бедным. И если мы в таком случае поразмышляем о том, чего мы достигли благодаря этим ясным понятиям, мы поймём, что это внешняя математически-механическая ясность. Но в такой ясности мы не обнаружим ничего, что даст нам возможность понять жизнь. В известной степени мы внесли ясность, но утратили почву под ногами. Мы не находим никаких понятий, которые дали бы нам возможность как-либо образно представить жизнь и само сознание. С той ясностью, которой мы должны добиваться ради нашей человечности, утрачивается содержательное того, к чему мы, собственно, стремились. И затем с нашими понятиями мы знакомимся с природой. Мы формируем ясные понятия, механически-математическое устройство природы. Мы создаём такие понятийные миры, как учение о происхождении видов и тому подобное. Мы стремимся к ясности. С помощью этой ясности мы создаём себе картину мира. Но в этой картине мира нет никакой возможности найти человека, нас самих. С нашими понятиями мы на поверхности своего сознания дошли до общения с природой. Мы пришли к ясности, но по пути мы потеряли человека. Мы идём сквозь природу, применяя математически-механическое объяснение природы, используя объяснение природы с помощью эволюционной теории о происхождении видов, образуем всяческие биологические понятия, объясняем природу, формируем картину природы - но человеку там нет места. Мы утратили полноту, которую имели вначале, и стоим перед тем понятием, которое мы можем формировать с помощью самых, я бы сказал, иссушающих понятий, с помощью самых ясных, но самых иссушающих, безжизненных понятий - мы стоим перед понятием материи. И, по сути дела, Ignorabimus в отношении понятия материи есть просто признание: я пришёл к ясности, я пришёл к полному пробуждению сознания, но при этом в процессе моего познания, в процессе моего толкования я в своём понимании утратил существо человека. И тогда мы обращаемся внутрь. Мы отворачиваемся от материи и смотрим теперь внутрь сознания. Мы видим, как внутри этого сознания протекают представления, разыгрываются эмоции, как озаряют нас волевые импульсы. Мы наблюдаем всё это и видим, что там, в своём самосозерцании, где мы пытаемся теперь развить ту ясность, которой мы достигли во внешней природе - там этого не происходит. Мы, до определённой степени, плаваем в некой стихии, которую не можем привести к реальным контурам и которая всегда непрерывно расплывается. Ясность, которой мы достигаем в отношении внешней природы, не даётся нам в отношении нашего внутреннего мира. Мы видим, как в современнейших направлениях, работающих в этих глубинах души - в англоамериканской ассоциативной психологии - стремятся по образцу Юма (4), Милля (5) и Джеймса (6) применить к представлению и ощущению то, что стало ясным при наблюдении внешней природы - взаимосвязь вещей и процессов. На ощущение переносят внешнюю прозрачность. Это невозможно. Это то же самое, как если бы при плавании захотели применить законы полёта. Не справляются со стихией, в которой должны теперь двигаться. Ассоциативная психология не приближается к истинным очертаниям, к ясности в отношении факта сознания. И даже пытаются теперь к человеческому представлению, к душе применить с некоторой рассудочностью, как например Гербарт (7), вычисления, имеющие такой успех в природных процессах. Вычислять можно, но вычисления повисают в воздухе. Всякие попытки бесполезны, потому что расчётные формулы не могут схватить того, что, собственно, происходит в душе. Между тем как человека утратили на путях внешней ясности, его всё-таки нашли - ведь это само собой разумеется, что человека нашли, когда вернулись в сознание, - но теперь мало толку от этой ясности, так как в этом сознании, кидаясь туда-сюда, иллюзорно плавают во все стороны. Человека находят, но не находят никакого образа человека. Это то, что точно ощутил, однако менее точно -только из некоторого всеобщего чувства в отношении современного исследования природы - высказал в августе 1872 года Дюбуа-Раймон этим Ignorabimus. По сути дела этот Ignorabimus хочет сказать: в ходе исторического развития человечества мы достигли, с одной стороны, ясности в природе и создали понятие материи. В этой картине природы мы утратили человека, то есть самих себя. В свою очередь, мы оглядываемся на наше сознание. Мы стремимся привнести туда, внутрь, то, чего мы как самого значительного достигли для нового разъяснения природы, - ясность. Но сознание снова отторгает эту ясность. Эта математическая ясность здесь неприменима. И хотя мы находим человека, однако наше сознание ещё недостаточно сильно, ещё недостаточно интенсивно для его постижения. Людям снова хотелось бы ответить неким Ignorabimus'oM. Однако этого не должно быть, ибо в отношении социальных требований современного мира нам необходимо нечто иное, чем Ignorabimus. Определение границы, к которой 14 августа 1872 года подошёл Дюбуа-Раймон со своим Ignorabimus'oM, обычно лежит не в направлении человеческой природы, а в современном состоянии исторического развития человечества. Как переступить этот Ignorabimus? Это большой вопрос. На него необходимо ответить, исходя не просто из потребности познания, а исходя из всеобщих потребностей человечества. И о том, как можно стремиться к ответу, как можно преодолевать этот Ignorabimus таким образом, как это должно быть преодолено развитием человечества, - об этом должна идти речь в дальнейшем изложении курса. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 |
П. Д. Успенский Tertium Organum И теперь я удивляюсь тому, что не знал ее раньше, что так мало людей слышали о ней. Кто знает, например, что простая колода карт... |
|
Мишеля Монтиньяка «Секреты питания» Более того, автор доказывал, что любые ограничительные диеты приводят к тому, что, как только вы перестаете им следовать, вес обязательно... |
|
Изложение того, что должно быть представлено в этих докладах, мне... И я прошу, если возможно завтра, если нет, послезавтра, к этому часу передать мне записки с вашими пожеланиями. Тогда, полагаю, мы... |
|
Сборник докладов и выступлений Профсоюзы и хризотил: Сб докладов и выступлений / Международная конференция. 25-27 апреля 2007 г., Москва. – Асбест: но «Хризотиловая... |
|
Инструкция по оформлению публикаций Публикация докладов конференции... Инструкции по подготовке устных сообщений и оформлению публикаций в сборник докладов международной конференции |
|
Знаний, методов, практических навыков, извлеченных уроков -таково... Полагаю, что я сейчас довел ее до такого состояния, что большинство из тех, кто освоит эту книгу, сможет самостоятельно и небезуспешно... |
|
На открытых обсуждениях вопросов основанной мной антропософии в последнее... Из того, что было сказано в этом направлении, делались выводы о причинах изменений, которые, как многие полагали, имели место в процессе... |
|
SSihir yapmanın ve kâhinlikte bulunmanın hükmü Предостережение праведников … Поистине, никто не введет в заблуждение того, кого Аллах наставит на прямой путь, и никто не наставит на прямой путь того, кого собьет... |
 |
Прочтите текст и выполните задания A1-A7; B1-B9 Оксана именно этого не хотела и приводила в пример других матерей, которые не только не сидят за столом, но даже уходят из дома.... |
|
Прочтите текст и выполните задания A1-A7; B1-B9 Оксана именно этого не хотела и приводила в пример других матерей, которые не только не сидят за столом, но даже уходят из дома.... |