Инна Беленькая
О ТЕОРИИ «КОМПЛЕКСНОГО МЫШЛЕНИЯ» Л.С.ВЫГОТСКОГО В СВЕТЕ
КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ МЫШЛЕНИЯ И РЕЧИ. ИВРИТ В
АСПЕКТЕ ЭТОГО МЫШЛЕНИЯ.
Знаменитый немецкий ученый Э. Геккель (1834–1919), сформулировавший общий биогенетический закон, в своей книге «Мировые загадки» [3] называет семь научных и философских проблем, которые занимали человеческую мысль с давних времен. Шестой мировой загадкой он называет проблему мышления и речи. Эта проблема остается и до сих пор одной из важнейших и наиболее трудных научных проблем, центральное место в которой отводится вопросу об отношении мысли к слову.
Для понимания природы мыслительной деятельности необходимо знание того, как развивалась психика человека на последовательных этапах его исторического развития, поскольку всякое настоящее развитие базируется на прошлом развитии. В этом плане особое значение придается изучению психической деятельности примитивных народов, в котором можно видеть, как писал З.Фрейд (1856-1939), «хорошо сохранившуюся ступень нашего собственного развития» [10, с. 20].
По словам Л.С. Выготского, исследовать проблему мышления и речи для современной психологии означает в то же время «вести идейную борьбу с противостоящими ей теоретическими воззрениями и взглядами» [1, с. 273].
В справедливости этих слов убеждает вся история становления взглядов на культурно-историческое развитие человеческой психики, которая отмечена острейшей полемикой идейных противников, непримиримостью их позиций и даже драматическими коллизиями.
Средоточием этих споров стал вопрос о том, применим ли эволюционный подход к изучению психологической природы человека? В чем загадка эволюции психики от животного до человека и от примитивного человека до представителя культурного народа? Можно ли считать, что эта эволюция происходила путем постепенного и медленного накопления изменений? Наконец, чем отличается мышление первобытного человека от культурного, существует ли до-логическая стадия мышления, предшествующая логическому мышлению? Э. Геккель видел решение проблемы мышления и речи в принципе эволюционного развития. Установленные естествознанием черты сходства между фило – и онтогенезом, как он полагал, лежат и в основе развития мышления и речи. По его убеждению, все в мире развивается на основе одинаковых законов и представляет собой «длинную лестницу развития». Поэтому развитие культурного человека от примитивного он считал простым продолжением развития от животного до человека. Эти положения легли в основу трудов таких ученых-эволюционистов, как Э.Тайлор, Г.Спенсер, Л.Морган.
.Однако взгляд на культурно-исторический прогресс, как «однонаправленный подъем по лестнице» (К.Леви-Строс), разделялся далеко не всеми. Ему противостояли антиэволюционные воззрения целой плеяды ученых (Ф. Боас, Б. Малиновский, А, Кребер и др.), согласно которым процесс исторического развития человека и процесс его биологической эволюции независимы друг от друга, и каждый из этих процессов подчинен своим законам. Среди этих ученых самую бескомпромиссную и даже враждебную позицию по отношению к эволюционизму занимал французский ученый К. Леви-Строс (1908-2009). Он считал, что прогресс произошел не в мышлении, а в том мире, в котором жило человечество, «всегда наделенное мыслительными способностями». По его мнению, способы мышления у примитивного и культурного человека не отличаются, и в примитивном мышлении работает та же логика, что и в мышлении научном. Как он замечал, железный топор не потому лучше каменного, что он «лучше сделан». Сделаны они одинаково «хорошо», просто материалы разные: железо – не то, что камень. Это говорит в пользу примитивного мышления, «открытого для всех интеллектуальных действий», по его выражению.
Не скупясь на слова, Леви-Строс обрушивал град критики на своих оппонентов. Его критика не обошла стороной и Зигмунда Фрейда, который считал, что первобытные мифологические представления, кроющиеся в глубинах бессознательного, находят свою аналогию в патологических нарушениях мышления. Напротив, с точки зрения Леви-Строса, мифологическое мышление не противостоит аналитическому разуму. На книгу З. Фрейда «Тотем и табу» с подзаголовком «О некоторых соответствиях в психической жизни дикарей и невротиков» он откликнулся язвительным замечанием, что «скорее существует соответствие психической жизни у дикарей и психоаналитиков» [8, с.283], чем то, на что указывает Фрейд.
Воинствующая позиция Леви-Строса и его сторонников сыграла свою роль и в драматической судьбе французского ученого Л. Леви-Брюля (1857 – 1939) , «одного из скромнейших и при этом наиболее революционно мыслящих научных работников», как писал о нем Н.Я. Марр. В отличие от своего «полутёзки» [6] Леви-Брюль считал, что примитивный человек мыслил иначе, чем современный, и его психологический механизм мышления не совпадает с механизмом мышления культурного человека. Но критические нападки стоили Леви-Брюлю нервного срыва, что впоследствии привело его к отказу от своих взглядов.
К сожалению, как часто бывает, в своей запальчивости противники Леви-Брюля порой были просто необъективны. Это признавал и английский ученый Э. Эванс-Причард (1902-1973), который, не будучи его приверженцем, однако писал в защиту Леви-Брюля, что «критике должны подвергаться действительные взгляды ученого, а не те, что ему приписывают» [11, с. 85].
На самом деле Леви-Брюль неоднократно подчеркивал, что умственная деятельность дикарей не представляется низшей, менее развитой формой мышления, как это следовало из эволюционной теории, а отличается качественно от мышления современного человека. Как бы предвидя будущую критику, он предупреждал об «искушении думать, что между нашим и первобытным мышлением существует только количественное различие» [7, с, 54]. Своеобразие менталитета первобытного человека заключается в том, что его представления о существах и явлениях, реальности, среди которой он живет, мистичны и управляются законом сопричастия. Член племени чувствует свое мистическое единство с группой своих соплеменников, свое мистическое единство с животным и растением, со всей живой и неживой природой. По своей природе первобытные люди – метафизики, как замечает Леви-Брюль. Под этим он подразумевал веру первобытного человека в таинственные сверхъестественные силы, потусторонние влияния, действия неприметные и неощутимые для органов чувств. Его мышление не повинуется законам нашей логики, оно имеет свой тип причинности. То, что смежно во времени, хотя бы в очень удаленных между собой пунктах, легко воспринимается первобытным человеком за предметы и явления, причинно связанные между собой. Это мышление по принципу «после этого – значит вследствие этого», где причина часто меняется со следствием.
С точки зрения содержания представлений, первобытное мышление является мистическим, а с точки зрения ассоциативных связей, оно, по определению Леви-Брюля, является пра-логическим. Примитивный человек не имеет понятий, абстрактные родовые имена для него совершенно чужды, а характер обобщения предметов заключается в том, что разнородные предметы он рассматривает как тождественные.
Способ восприятия откладывает отпечаток и на самый способ употребления слова. Общая направленность примитивного языка состоит в том, чтобы описывать форму, очертания, положение предмета, в особом «внимании, уделяемом им для выражения тех деталей, которые в наших языках остаются невыраженными или подразумеваемыми» [7, с.115]. По мнению ученых, по степени богатства, обилия и роскоши различных обозначений язык примитивного человека неизмеримо превосходит языки культурных народов. Как показал Леви-Брюль, различие между современным мышлением и мышлением примитивного человека не сводимо к процессу однолинейной эволюции, и тем самым он впервые выдвинул проблему исторического развития мышления.
Если вернуться к современности, то, говоря о психологических исследованиях развития человека в процессе истории, в первую очередь надо назвать выдающегося ученого Л.С. Выготского [1], в трудах которого нашли разрешение те противоречивые воззрения на биогенетическую концепцию, которые разделяли ученых в прежние времена на противоборствующие стороны. Неоценимой заслугой Выготского является разработанная им методика, отсутствие которой сдерживало развитие науки и было причиной « царившей неразберихи» (А.Радклиф-Браун) в науке того времени. В результате изучения мышления и речи в филогенетическом и онтогенетическом плане им были сформулированы общие законы или принципы психического развития, которые легли в основу его теории культурно-исторического развития психики.
Выготский внес весомый вклад в возрастную психологию, этнопсихологию и лингвистику. По масштабам дарования его называли «Моцартом в психологии» ( С.Тулмен), a eго труды западными учеными приравнивались по значению к «расшифровке генетического кода». Научные заслуги Выготского прекрасно характеризует высказывание известного ученого Вяч. Вс. Иванова [6], который писал, что, будучи на конференции в Женеве, посвященной 100-летию Выготского и Пиаже, он убедился, «насколько до сих пор мировая наука не поспевает за гением, умершим от туберкулеза в 1934 г. и потом многие годы бывшим под запретом у себя на родине» [6, с. 390].
Подходя исторически к развитию психики, Выготский указывал, что культурное развитие мышления обнаруживает тесную связь с историей развития человеческого языка. Как он установил, закономерности примитивного мышления находят свое отражение и в особенностях раннего этапа языкового развития. Именно на этой стороне его исследований мы хотим сосредоточить свое внимание, с учетом нашей темы – связи иврита с древним архаическим мышлением.
Ранее учеными высказывались идеи о неразрывной связи языка и мышления, а также о необходимости внести закономерности в тот «беспорядочный хаос слов и правил, который мы по привычке именуем языком», как писал Гумбольдт [4, с.70]. Но их идеи о внутренней связи между языковыми элементами и установлении закона, который был бы одинаково применим ко всем лингвистическим явлениям, были больше на уровне теоретических построений и интуитивных прозрений. Можно сказать, что в работах Выготского эти умозрительные представления получают экспериментально-психологическую основу. Разработанная им теория комплексного мышления дает возможность подойти и к изучению иврита с новых позиций, рассматривая словообразование и построение его корневых гнезд в тесной связи с закономерностями древнего мышления, от которого иврит неотделим. Но об этом речь пойдет ниже.
Основополагающей идеей всех исследований Выготского является идея развития. Развитие – это ключ к пониманию всякой высшей формы. Касаясь давнего спора о применении биогенетического принципа к развитию мышления и речи, он писал, что его нельзя решить, «не анализируя принцип детской психологии, не имея общей идеи детства, концепции значения и биологического смысла детства, определенной теории развития ребенка» [1, с. 59].
Но эта задача требовала изменения традиционного взгляда на процессы психического развития ребенка и проблему детского мышления, которая обычно ставилась как чисто количественная проблема.
Высоко оценивая работы Ж. Пиаже по детской психологии и в полном с ним согласии, Выготский считал, что ребенок представляет собой существо особого типа, как по своим физическим, так и по психологическим свойствам. Ребенок – не просто недоразвившийся взрослый, он отличается от взрослого человека не количественно, а качественно. Он мыслит иначе, иначе воспринимает мир и относится к нему иначе, чем взрослый. По мнению Выготского, нет ничего более ложного, чем представление, что ребенок – это белый лист бумаги, на котором можно что угодно написать. «Этот лист уже покрыт какими-то письменами, записанными на нем в первые недели и месяцы жизни ребенка. Но эти письмена на совсем другом языке, часто малопонятном, часто напоминающем язык давно умерший, язык примитивного человека» [2, с, 132].
Другими словами, ребенок обнаруживает на ранних возрастных этапах тот симптомокомплекс примитивности, который характеризует и предысторию культурного развития, а его мышление имеет много сходных черт с мышлением примитивного человека. При этом Выготский делает существенную оговорку, что в приспособлении ребенка к внешней среде культурные формы поведения переплетаются с примитивными формами, которые характеризуют его собственное поведение.
По мнению психологов, основная форма мышления у детей – это мышление по аналогии, идея сходства между всеми частями окружающего мира. Всякий предмет кажется ребенку сходным с живым существом, человеком. Ему кажется естественным, что когда он идет спать, то же самое делают и все знакомые ему явления – и люди, и животные, и растения, и солнце, и предметы его обихода. Еще долго маленький ребенок смешивает сновидение с реальностью. Между ним и реальностью существует еще и другой мир, полуреальный, с преобладающей для него фантазией и вымыслом. По мнению старых авторов, это характеризует ранний этап психического развития, как этап «детского мифологизма». В этом находит объяснение и приверженность ребенка к сказке с ее фантастикой, которая является выражением мышления, близкого и сходного с его собственным мышлением. К этому можно добавить и генетическую близость сказки и мифа, которая отмечается учеными.
Что еще характеризует мышление ребенка на ранней ступени его развития? Когда появилась концепция Леви-Брюля о качественных различиях мышления, то его упрекали в том, что он отодвинул первобытное мышление в «прихожую логики» (Леви-Строс, [8]). Действительно, Леви-Брюль [7] писал, что первобытное мышление нечувствительно к противоречиям. Все, что шокировало бы мышление, подчиненное принципу противоречия, − все это допускается первобытным мышлением. Для маленького ребенка также не существует противоречий. Логика отношений, причинных связей у него отсутствует. Он также смешивает причину со следствием. В представлении ребенка любая вещь может действовать на другую независимо от расстояния, времени, полного отсутствия связи. По словам ученых, логика «после этого – значит вследствие этого» у него до такой степени велика, что бесполезно переубеждать ребенка в обратном. Таким образом, мышление ребенка отличается от мышления взрослых другой логикой. Оно построено по логике «примитивов».
Характерной чертой детского мышления является синкретизм, который выражается в чрезвычайной легкости, с какой ребенок сближает самые разные, не имеющие внутренней связи предметы, приводя их в нерасчлененный слитный образ. Связывая разнородные предметы, он руководствуется субъективными связями, свойственными его восприятию. Синкретизм пронизывает все мышление ребенка и выражается как в словесной форме, так и в непосредственном наблюдении.
Это положение замечательно подтверждают воспоминания русского религиозного философа и ученого Павла Флоренского (1882-1937) , которые относят нас к его раннему возрасту.
Он пишет: «Детское восприятие более эстетического характера, чем научное или наукообразное, хотя бы. В критическом и последовательном научном миропонимании непосредственное чувство невозможности каких бы то ни было сближений, переходов, превращений должно быть задерживаемо, и в этом дух науки. Детское восприятие преодолевает раздробленность мира изнутри. Тут утверждается единство мира, непосредственно ощущаемое, когда сливаешься с воспринимаемыми явлениями. Это есть мировосприятие мистическое» [9, с. 82].
Синкретизм детского мышления вызывает аналогию с примитивным мышлением, характерными свойствами которого являются нерасчлененность, слитность субъекта (человека) и объекта (природы). Это выражается в странном, на наш взгляд, принципе первобытной классификации предметов. Так, по Гумбольдту, американские аборигены «помещают небесные светила в один грамматический класс с людьми и животными, явно видя в светилах самодвижущиеся существа, наделенные личностным началом, и, возможно, управляющие со своей высоты человеческими судьбами» [4, с,168].
Из самоописания Флоренского мы видим, что связи, которые устанавливает ребенок между разными предметами, также находят свое соответствие с формами систематизации, которые характерны для примитивного мышления.
«Каждое восприятие связывается с другим, и сама собою в уме строится какая-то система, где разнородное по малым, но глубоким, на мою оценку, признакам соотнесено друг с другом. Растения, камни, птицы (мне совершенно ясно, что невозможно объединять милых птичек в одну группу с другими существами, «животными», по моей терминологии, и что птицы скорее родственны растениям), атмосферные явления, цвета, запахи, вкусы, небесные светила и события в подземном мире сплетаются между собой многообразными связями, образуя ткань всемирного соответствия» [9, с. 281].
Способ восприятия у ребенка оказывает свое влияние и на способность к абстрагированию или образованию понятий, как высшей формы мышления. Как примитивное мышление мало абстрагирует и делает это иным способом, чем научное логическое мышление, так и маленький ребенок не способен к образованию понятий, отвлечению от частных конкретных признаков предметов. Ему трудно выделить общие из целого ряда предметов признаки. Овладев в целом речью к 3-м годам, ребенок никак не может понять, почему для взрослых «машина» одновременно обозначает и автобус, и легковой автомобиль, и грузовик, внешне так непохожие друг на друга. Ребенок подходит к каждому предмету, как к неповторимому конкретному экземпляру. Способность к абстрагированию особенно четко выявляется в счетных операциях. Первобытный человек никогда не считал отвлеченно. Для него число было неотделимо от пересчитываемых предметов. Так и ребенок. Если ему предложить сосчитать, то он спросит, что ему нужно сосчитать, так как считать он может только конкретные предметы.
Процесс абстрагирования, способность к отвлеченному мышлению у ребенка развивается позднее, по мере его роста и культурного развития.
Поэтому изучение развития понятий, как стержневого условия всякого мышления, Выготский ставил в центр своих экспериментальных исследований. Его подход к этой проблеме в корне отличался от проводимых ранее работ. Выготский исходил из идеи развития, которая предполагает изучение не «готового понятия, а самого процесса его образования». Ошибкой прежних исследователей было изучение понятий в статике, которое приводило к тому, что «самый продукт примитивного мышления в глазах исследователей приобретал загадочный и неясный характер связей», по его выражению,
С тех же позиций он подходил и к изучению роли словесного значения в акте мышления, что также рассматривалось прежними учениями вне развития. Полученные им выводы о непостоянстве и изменчивости значений слов и их развитии, как он считал, составляют «главное и основное открытие, которое одно только и может вывести из тупика все учение о мышлении и речи» [1, с. 469]. Выготский показал, что в ходе развития ребенка смысловая структура слова изменяется, и на каждой ступени развития существует своя особая структура словесного значения. У ребенка в раннем возрасте одно и то же слово может указывать на разные предметы, т.е. одинаковые слова могут иметь разное значение.
Каким образом происходит перенесение названия с одною предмета на другой? Каков психологический механизм этого перенесения?
Как установил Выготский, эти вопросы получают свое разрешение в особом способе детского мышления, которое он обозначил, как мышление в комплексах. Комплексное мышление принципиально отличается от мышления в понятиях. Когда ребенок усваивает слова, вначале он усваивает внешнюю связь между словом и предметом. Поэтому перенесение значений первых детских слов и объединение ребенком разных предметов в отдельные группы происходит чисто ассоциативным путем: по внешней аналогии, образному подобию или смежности, т.е. не по закону логического мышления, а по закону мышления в комплексах. Если в мышлении в понятиях предметы обобщаются по одному основному признаку («люди», «животные», «растения»), то в комплексном мышлении – по самым разнообразным. Отсюда у ребенка возникают связи и отношения между вещами «немыслимые и невозможные, с точки зрения мышления в понятиях» (Выготский). Слова для него являются средством обозначения комплексов конкретных предметов.
Одним из важных выводов, к которому приходит Выготский, является тот, что в основе примитивного мышления также лежит механизм комплексного мышления, ибо мышление примитивного человека не совершается в понятиях.
Исходя из этого, с учетом неразрывной связи языка и мышления, можно говорить и о тех особенностях, которые характеризуют этап раннего языкового развития. По утверждению Выготского, все существующие языки прошли через стадию комплексного мышления со всеми присущими ему отличительными свойствами. Он писал, что первичное слово не есть понятие, всякое слово имеет свой образ, свою картину, умственный рисунок понятия. В процессе своего развития слово меняет свое значение, и, если обратиться к истории, то можно видеть, что изменение значения происходит таким же образом, как у ребенка. По выражению Выготского, вся наша речь имеет переносное значение. Слова не выдумываются, а происходят от других слов по образному признаку. Поэтому слово в истории своего образования имеет комплексный характер и может обозначать несколько предметов, относимых к одному и тому же комплексу, аналогично тому, как объединяет в комплекс разнородные предметы ребенок.
Надо сказать, что Выготский не использовал теорию комплексного мышления применительно к какому-либо конкретному языку, ограничиваясь в своих исследованиях рассмотрением отдельных примеров. Но его разработки, открывающие новые подходы к изучению языка, могут быть с полным основанием приложимы к подобным исследованиям.
В этом плане иврит представляет уникальный случай для изучения словообразования и построения его корневых гнезд с позиций комплексного мышления. Какие для этого есть основания? При внимательном рассмотрении слов, образующих его корневые группы, можно видеть, что связи между разнородными словами в них выступают в своем неизмененном, так сказать, незакамуфлированном виде и тем самым отражают сохранившуюся связь иврита с древним архаическим мышлением, в основе которого лежит механизм комплексного мышления, по Выготскому.
Характер объединения разнородных слов в иврите, обобщения их одноименным корнем в корневые группы находит свое полное соответствие в разных типах комплексного мышления. Остановимся на главных из них четырех типах, поскольку пятый тип (псевдопонятие) по существу повторяет собой первый.
|
