|
Скачать 2.03 Mb.
|
II. Чертоги женщин Раваны Дворцу для женщин Раваны - нет равных, - В сияние и в блеске – величавый. Висячие балконы в позолоте, Сверкали с переливом самоцветы. Сребряные ступени у террасы, Хрустальные оконца для украсы. Вся колоннада из рубинов алых, А стены в жемчугах все и в кораллах. Всё в золотом отливе с лёгким глянцем, От Солнца восходящего багрянцем. Чудесных яств смешались ароматы С духами и цветов душистых мяты. Но не было чудесней аромата, Для Ханумана, - зов кровного брата: «Ищи, брат Хануман, здесь супостата, И слава тебе будет необъятной!..» И, отозвавшись на призыв Сугривы, Узрел покои, редкостно красивы, - Крылообразные вокруг стоят колонны, Парил дворец, казалось, окрылённый. Как белизной сияла вся обитель, Где обитал злодеев всех властитель! Чертог подстать корове Камадхену105 [105] Где Раван упивался наслажденьем! Светильники на золотом помосте, Склонились, словно, проигравший в кости. Сам, как светильник - Равана блестящий, - Лежал здесь, среди женщин спящих. И все они божественно красивы, На ложах возлежали, как богини, До полуночи пили, веселились, Покуда все похмелье не вкусили. Так лотосное озеро в молчанье, Задремлет, смолкнет лебедей кричанье. И впрямь, как дивны были эти лица: Шмелям прильнуть, нектаром их упиться!.. Раскиданы венки и их убранства, Власы все спутаны у них от пьянства. Опущен повод кобылиц прожжённых, Развязан пояс у дев обнажённых. Раскинув руки белые, иные - Одежды рвали на себе хмельные. Одна лежала у другой на бёдрах, Другая – на грудях, а та - на лонах. Сплетались руки у иных с пристрастьем, Друг к дружке - они льнули со участьем. В гирлянды, собранные властелином, Как роем, облеплённые пчелиным. III. Покои Раваны В покоях царских Раваны есть ложа, С зарницами те ложа были схожи: Как звёзды в небесах блестят кристаллы, В лучах светильников мерцали и сверкали. На ножках золотых, здесь, на помосте, Стояли ложа из слоновой кости. С полоскою рассветной в небе схожи, Постели златовыстланы на ложах. Опешил Хануман, увидев спящим Здесь Равана, как сотни змей шипящих. Ужасно зева Равана зиянье, Венцы с голов скатились, все сияя. Светильни ложа ярко озаряли, Как молнии из тёмных туч сверкали. Вокруг владыки жёны возлежали, Маслами его тело растирали. В его объятьях – спящие плясуньи, С Луной они сравнимы в полнолунье. Певицы, музыкантши здесь же рядом, Отдельно возлежали от нарядов… Одна – в обнимку с виною лежала, К груди другая – бубен прижимала. Та – с флейтой, как с возлюбленным на ложе, Отличная от всех, златою кожей… А вот, уставшая с попойки дева, Цимбалу обвивала гибким телом, С такою страстью к сердцу прижимала, - Нежнее быть не может, чем цимбала!.. Спала в обнимку с чашею хмельною – Цветущая, как лилия весною… С такой любовью чашу обнимала, Что ничего на свете не желала! Поодаль две красавицы-подруги; Их головы на будрах друг у друга. Ах, Хануману - некуда здесь деться: Глядеть! Глядеть! Глядеть! – не наглядеться!.. Особо поразила гостя ложе: «Ах! Боже мой! С кем эта дева схожа!..» Царица возлежала, как богиня, Во всём она была – не как другие… Она собой и блеском самоцветов, Чертог утроила сиянием прелестным… Присутствием одним. Самой собою – В Небесный Рай манила за собою!.. «Не Сита ль это?! – Хануман подумал, - И на него, как ветерком подуло… «Нет, нет, конечно. Это ум бездарен. Ведь это же – царица Мандодари!..»106 [106] IV. Ашоковая роща Равана Шел из покоев Хануман на волю, И в трапезную заглянул к Равану, Убранством пышным был весьма доволен, Всей трапезной палатою застольной. Валялись украшения, сверкая, Пришельца блеском взгляды привлекая; Сверкали самоцветы, пламенея, Как звёзды в полночь на небе горели. И даже показались светозарней, От яств, из царской золотой кухарни, От вин бесценных, ароматных, пряных, Игристых, терпких и довольно пьяных. В хрустальных вазах изумруды блещут, И лепестки гирлянд цветов трепещут. Всё стихло: нет ни песен здесь, ни смеха, Все спят, пресытившись хмельной утехой… У Ханумана сердце защемило: «Нигде нет Ситы, словно испарилась. Взор привлекла ашоковая роща: «Укрыться можно там крылами ночи…» Он вдохновенье ощутил в награду – За труд, за подвиг; прыгнул на ограду, Окинул зорким взглядом дали сада – Цветами украшал пределы ада… Весь ароматом, негою дышал он: Ашоки запах, ароматы шала; Чампака вся в цвету, пряно дышала, Чуть тиховейным ветром обдувалось… Стояли амры, спутаны чудесно, Лианы все в цвету в чаще древесной, И Хануман с ограды той отвесной В сад устремился, с лёгкостью, как песня!.. Как солнца луч блистал сад вдохновеньем, Наполненный немолчным птичьим пеньем. Изящные гуляли антилопы, Любуясь ранней зорькой на востоке. Цветами наслаждался рой пчелиный, Танцуют опьянённые павлины… Гость, как игрок, что проиграл одежду: Вернуть мне Ситу - мало уж надежды. Вдруг, птицы, что дремали мирно в гнёздах, Вспорхнули, стаей устремились в воздух… Цветочный дождь осыпался соцветьем, - Душистым многоцветием несметным. Удивлены живые здесь создания, Проворности пришедшей обезьяны. Когда она, мечась в зелёной куще, Покров срывала с рощи, столь цветущий. Снёс Хануман завесу всю цветную, Увидев вдруг дорожку золотую. Другие - красотой иной одеты: Те – в серебро, а эти - в самоцветы. И здесь увидел изумлённым взглядом Бассейн с кристально-чистой влагой. Ступеньки, словно радуга сияли, Сверкая, самоцветами блистали. И лебеди скользили, еле слышно, Меж лотосами, что цвели здесь пышно. Ручьи журчали, и цвели мимозы, Фонтана капли чистые, как слёзы. И расцвела здесь райская саптана, Восторг похитил сердце Ханумана… Гора цвела её цветущей тучей, Свисали соты сладкие над кручей. Из недр потоки ручейком плескались, Поляны, цветом взор его ласкали. Глядит, и наглядеться он не может, Но мысль о Сите сердце так тревожит. Здесь ветви нежно ветерки качали, Как колокольчики вдруг звучали; Но слушал эти звоны их сердито: «Где Сита? - подскажи мне, сад, - где Сита?!» V. Хануман находит Ситу В густых ветвях, соцветьями повитых, Высматривал пришелец всюду Ситу. Но нет, в саду он Ситу не находит, Меж тем, уж Солнце золотое всходит. В саду всё больше оживлялись птицы, Лиан златились солнцем плетеницы; Картины краше открывались зренью, Ласкало слух всё больше птичье пенье. У водоёмов с дивными крылами Сравнимы ложа, с чудо лебедями. И, обагрённые восходом кущи, Собою рай явил ашок цветущий. Казалась роща, много ярче, рдяней, От огнекрылых птиц и светозарных. Блистали ветви яркими цветами, Как золотыми брызгая огнями. Сравнить бы можно рощу с небосводом: Цветов сверканье – звёзды хороводом. Явил восторг особый и отраду – Храм белоснежный с белой колоннадой. И видит этот храм посланец верный - Горой Кайласой107 [107] ярко-белоснежной. Алтарь пресветлый в золотом сиянье, С небесной синевою был в слиянье. Он видит, облачённую в отрёпья, В слезах всю деву, средь великолепья. Прекрасная в саду стояла скромно, Под взором стражниц извергопобных. Здесь луноликая для всех незрима, Как пламя за густой завесой дыма. Поблек румянец Ситы от лишений, И платье лишено всех украшений. Вся исхудала Сита от рыданий, Как пруд, лишённый лотосов, печальна. Туманен взор её, глядит, сквозь слёзы, И устрашают демониц угрозы. Предвидя гибель скорую царица, Гонима сворой волков и волчицы. Она, сравнима с трепетной ланью, Была прикрыта ветошкой и рванью. Достойна счастья, горестью убита, Сидела на земле царица Сита. Тень клеветы вползает так на славу, Она боялась хищников ораву. Узнал пришелец Ситу не по платью, Но по божественной царицы стати. Приметы охватил её он разом, Ему они знакомы по рассказам. Браслеты лишь на ней из украшений, (Хоть тусклые, от долгого ношенья), Остались уцелевшими, да серьги, - При похищенье - Раван всё рассеял. Рассеяны все с блеском ожерелья, Упали с высоты небес запястья; И покрывало сорвало с несчастной,- В лесу дремучем на ветвях висело… Хоть платье славилось великолепьем, Теперь уже - обычное отрепье. Сама она осталась златокожей, С богинею небесной Сита схожа… VI. Мучители Ситы. Взошла Луна к услуге Ханумана, - На небесах царицей воссияла. И в лунном удивительном сиянье, За труд ему предстало воздаянье. Увидел Ситу он в сопровожденье, Невыразимо диком окруженье. Их головы, до ртов вдавлены в плечи, Бывает, так Природа изувечит, Что лучше бы в лесу корягой были, Не так бы страхолюдины страшили Людей. Но было большее уродство – Злодейство, что врождённое их свойство. И до того страшны стражницы были, Один их облик был страшней могилы. Косматая их шерсть стояла дыбом, Страданьям Ситы и конца не видно. Одни страшилки Ситу окружили, Оружьем колотушки им служили, Но в этой своре, что всего ужасней, - Раскрытые разёванные пасти… Из глоток их – верблюжьих и кобыльих Лилась срамная ругань, в изобилье, Вкруг Ситы стали все под древом, В его тени - рыдала Сита дева. Страдала Сита телом и душою, Блистая несравненною красою, Одно её осталось украшенье, - Лишь верность Раме, в эти дни лишений. И вот явился с речью к ней злосчастной Могучий, хитрый Равана всевластный: «Люблю тебя, о робкая царица, С твоей красой никто здесь не сравнится. Я не коснусь тебя, поверь мне, Сита, Пока сама добром не согласишься. Поверь, меня не стоит так страшиться, Сумей лишь от печали отрешиться. Зачем же ложем землю ты избрала? Ведь места во дворце моём немало. Обилие одежд разнообразных – Все в изумрудах редких и в алмазах. Тебе всё будет здесь для услажденья, Коль станешь ты моей без принужденья; Ведь годы молодые быстротечны, Красы своей лишишься ты навечно. Так стань моей царицей образцовой, Ты видишь, Сита, я на всё готовый… Пойдём в цветущие сады со мною, Тебе я мужем стану, ты – женою..." Так Сита еле слышно отвечала: «Не соблазняй сокровищами, Раван. Принадлежу я одному лишь Раме, Страшись, злодей, возмездия заранее. Не устоишь, трусливый, перед Рамой, Смертельную получишь в сердце рану. Ответишь ты, злодей, за злодеянье, За все мои печали и страдания… Упорством Ситы Раван разъярённый, Стал угрожать ей смертью бесподобной: «Тебе бы лучше вовсе не родиться, Чем с жизнью - лютой смертью разлучиться…» И удалился с ракшаси в компании, Те осыпали Ситу грязной бранью. И Сита стала к дереву ашоки, Свести решила с этой жизнью счёты. На волосах повесилась бы Сита, Где Хануман сидел, листвой укрытый. Её окликнуть Хануман решился, Чуть было чувств царица не лишилась.108 [108]. VII. Месть Ханумана за Ситу. Вождь, Хануман поклялся благородный: За Ситу мстить, рассудок звал холодный. И Равану, и ракшасам-шакалам, Так, чтоб злодеям не казалось мало… Он ракшасов поверг немало в Ланке, Им долго убирать теперь останки... «Хвост подожгли мне, станет это пламя Костром над Ланкой алым, словно знамя!..» И крыша у дворца заполыхала, Зарёй над всею Ланкой стала алой! И вскоре во дворцах многих владельцев, Злодеи превратились в погорельцев. Дворец горел, где жил сам Светозарный, Погиб в огне столичный, легендарный. Дома горели, где хранились клады: Сапфиры, изумруды и алмазы… Владевшим всем сокровищем несметным, Осталось головы посыпать пеплом. Бич Ханумана - светопреставленьем, Им обратился огненным и дымным. И ветром с ужасающею силой По Ланке пламя гнева разносило; В костре том беспримерном погребальном Сгорало королевство злодеяний. Бежали с воплями все без различья, Утратив демоны свой дух величья. Всех раксасов, ревущих и кричащих, Огонь гнал жаром из домов горящих. Толпой, с обезумевшими очами, Ломились из огня, сквозь дым и пламя. Куда не кинься - нет врагам спасенья, Пощады нет им, нет врагам прощенья! Огню - тела врагов служат питаньем, Как масло на огне горит алтарном. Пылай святой огонь, как знамя красный! Плыви клубами в небе, дым ужасный!.. От дома он - к дворцу, от башни – к башне, Стремился Хануман, как лев бесстрашный, И хвост его пылал, то ал, то красен, И к небесам взвивался пламень властный! Страшится ракшасов род окаянный Бесстрашья и величье обезьяны. Что беспримерно Хануман бесстрашен, Хвостом горящим, как венком украшен! Спалив столицу, сам он весь, как пламя, Но пламя от хвоста потушен в океане. И вот уже летит к горе Махендры,109 [109] Где ждали обезьяны и медведи.110 [110] КНИГА ШЕСТАЯ. БИТВА I. ПЕРЕД БИТВОЙ Был в гневе Раван и не без причины, - Он видел рать несметную в долине. Сто раз – сто тысяч полчищ вражьих На Ланку в бой пойдут отважно. [111} И возмущеньем Равана пылая, Спросил Сарану: «Что за страсть такая? Откуда это войско к нам явилось? Что надо им? – скажи ты мне на милость…» «Великосветлый Равана могучий, Им уступить бы надо, будет лучше. Верни им Ситу, мир пусть воцарится, Иначе Ланка вся испепелится… Сожгут дотла пришельцы нашу Ланку, Погубят нас и осквернят останки… Вблизи я видел этих супостатов, Страшны, сильны, косматы и хвостаты. Лишь воевод сто тысяч к нам явилось, И все полны решимости и силы, Чтоб миром кончить дело, к нам Ангада [112] Был неудачно послан, вот досада!..» Теперь уж мира здесь нам не видать, Уж раковины с трубами трубят. Четыре части [113] стали наступать. Пора сражаться нам и побеждать!.. |
|
Поиск на сайте Главная страница Литература Доклады Рефераты Курсовая работа Лекции |