Светлой памяти Рэя Брэдбери, последнего сказочника уходящей эпохи
|
Скачать 1.31 Mb.
|
| Время не обманешь. Светлой памяти Рэя Брэдбери, последнего сказочника уходящей эпохи. Пролог. Марк. На плацу жарко и уныло. То есть жарко не везде. Да и не плац это вовсе. Этим словом, пришедшим из глубокой древности, мы называем широкую, вымощенную металлическими плитами площадку перед входом в жилой блок. А жарко потому, что сегодня наш отряд провинился, за это нам и досталось самое паршивое место на плацу – под самым выходом вентиляционного патрубка, нагнетающего в обширное помещение воздух, жаркий и сухой. От этого жара обветренные немытые лица шелушатся, и зудит кожа. Ничего, - успокаиваю я себя, - скоро это закончится, ты пройдешь в душевой отсек, отмоешься, почистишь свою рожу и пойдешь жрать. Как обычно: как это было вчера, как это будет завтра, как это будет в ближайшие несколько лет. Сколько их там еще осталось? Шесть или уже меньше? Я думаю о том, что все на этом свете имеет свой конец. Эта мысль успокаивает и отвлекает от происходящего. Действительно - все в этом мире не вечно. Как невечным оказался человек, имя которого по ошибке выкрикнул конвоир. - Пятьсот девятый! – не услышав ответа, повторяет он еще раз и с негодованием обводит взглядом строй. Нет-нет, конечно же, он называет не имена, а личные номера заключенных, имена же и фамилии должны в ответ выкрикивать сами осужденные, таким образом подтверждая свое наличие. Мол – да, я тут, и никуда не планировал убегать от вас, господин начальник, вот он я, пересчитывайте меня, и делайте со мной все, что хотите, я весь к вашим услугам. Вот еще один анахронизм, с которым мы живем. Прежде чем попасть в жилой блок, каждый из нас будет просканирован и идентифицирован по узору глазной радужки. Но порядок есть порядок, и раз за разом, шесть раз в день, нас строят и проводят дурацкую перекличку. Смысл ее, наверное, в том, чтобы внушить нам, подонкам и негодяям, что нет у нас больше имени, нет фамилии, нет личности как таковой, а есть только номер – унифицированный и учтенный. По большому счету, все в системе подстроено под эту идею. И это работает. К конвоиру подходит помощник. Он объясняет причину отсутствия пятьсот девятого, тот понимающе кивает, что-то себе отмечает и продолжает: - Пятьсот десятый! - Влад Масальский! – отзываются где-то слева. - Пятьсот восемнадцатый!.. Да, жаль пятьсот девятого. Я был лично с ним знаком, хороший дядька, добрый и отзывчивый. Эдгар – так его звали. Хотя нет - не звали, а зовут: не стоит раньше времени хоронить товарища, может еще и выкарабкается. Только вот Хасан говорит, что доза, которую схватил Эдгар, несовместима с жизнью. Может, конечно, протянет пару недель, - говорил Хасан – высокий худой араб со смуглой кожей, - но толку в этом никакого – лучше уж сразу сдохнуть, чем мучиться от «лучёвки». В этом он прав. Как-то раз я был в отсеке, где содержатся пациенты с лучевой болезнью – страх, да и только: желтые, худые, как будто бы иссушенные солнцем листья. Кажется, дунь на них – и они рассыплются как обгоревшая бумажка. Случилось это сегодня после обеда. Эдгар работал в цехе готовой продукции, грузил брикеты обогащенного топлива. Не сам, конечно, как и мы не сами добываем руду в шахтах. Для этого есть роботы, но даже роботам нужны надсмотрщики, которые будут следить за их работой и устранять возникающие неполадки. Не знаю, как так вышло, но один из брикетов при выходе из камеры упаковки оказался негерметичен и… Пятьсот девятого и еще нескольких пятисотых номеров со страшными ожогами отправили в лазарет. Из списка, разумеется, забыли удалить, поэтому сейчас старший конвоир и попал в нелепую ситуацию. Но ничего – помощники помогли ему выпутаться, чтоб не выглядеть смешным. Вот так посмотришь на них и, кажется, что если кто-нибудь убежит отсюда, из учреждения, они его и хватятся-то не сразу: долго будут болтать и вспоминать – а не сняли ли мы его с работы для каких-нибудь нужд? Болваны размалеванные. - Сто шестьдесят третий! - Кьюрри Маттч! Я внутренне напрягаюсь: подходит моя очередь. - Сто шестьдесят девятый! - Марк Бартон! – что есть дури кричу я. В этот момент к старшему конвоиру вновь обращается один из его помощников. Что-то объясняя, он косится в мою сторону, и это не может меня радовать. Что за черт? Неужели я чем-то провинился и меня ждет «дисциплинарка»? Старший опять согласно кивает, буравит меня взглядом и, недобро улыбаясь, говорит: - Сто шестьдесят девятый! Иди сюда! На секунду я замираю, не в силах сдвинуться с места, и этого вполне достаточно для того, чтобы получить втык: - Чего уставился? По зубам захотел? Сюда иди! Я выхожу из строя и послушно приближаюсь к конвоирам. - Тебе несказанно повезло, а ты дурака валяешь, - говорит старший. Задранный на затылок округлый шлем медленно сползает на глаза, конвоир поправляет его и продолжает: - Пойдешь с Максом, - он кивает в сторону помощника, - тебя ждет хозяин, хочет с тобой потолковать. Я не могу поверить своим ушам. Начальник учреждения хочет поговорить со мной? О чем? Прежде чем я успеваю опомниться, Макс хватает меня за рукав и подталкивает к входу в жилую зону. - Давай, пошел! Не понимая, что происходит, я следую его указаниям. Оглядываюсь на строй, на товарищей, и вижу в их глазах только гнев и презрение, ведь каждый из них теперь считает меня стукачом и предателем. Иначе, зачем хозяину вызывать меня к себе? - Если повезет, может быть, что-нибудь из тебя и получится, - произносит Макс, когда мы идем по длинным коридорам здания администрации. Вероятно, хозяин хочет видеть меня очень срочно, потому что Макс не повел меня в душевую отмываться, даже переодеваться не заставил, а прямо так - в робе и с чумазым лицом - повел в кабинет. Впрочем, могло быть и так, что Макс просто поленился возиться со мной, а про хозяина говорили, что он – человек непривередливый, за долгие годы работы в учреждении привыкший ко всему, а тут подумаешь – грязный заключенный, делов-то. Когда мы зашли, начальник сидел за столом, держа в руках раскрытую увесистую папку. Приглядевшись, я легко определяю, что это за папка – это мое личное дело, описание последних нескольких лет моей жизни. - Осужденный под номером двадцать восемь тысяч сто шестьдесят девять, - докладывает Макс. Хозяин - худой человек с седыми зачесанными назад волосами, в синем в полоску костюме – снимает очки, приветливо улыбается и делает знак Максу покинуть помещение. - Бартон, - говорит он. – Здравствуй, Бартон. Проходи, располагайся. Я делаю несколько шагов вперед и останавливаюсь посреди комнаты. - Присесть не предлагаю – боюсь, заляпаешь стул. - Да, конечно, - отвечаю я, стараясь придать лицу выражение как можно скромнее. - Как дела у тебя, Бартон? Много ли руды сегодня добыли? - Отправили около ста восьмидесяти тонн. - Сто восемьдесят? – хозяин поднимает глаза кверху, пытаясь представить себе в уме гору грязно-серого каменистого вещества. А может быть, он просто сопоставляет озвученное число с данными из ежедневных отчетов, но в итоге все-таки уважительно покачивает головой: - Молодец, Бартон, хороший результат. Ты и твои люди сегодня хорошо потрудились. - Спасибо, господин… - произношу я, но никак не могу вспомнить его фамилию. Вообще-то, немудрено: не каждый день приходиться общаться с начальником учреждения. На моей памяти это было один раз – когда я только прибыл сюда, и хозяин лично делал нам внушение о внутреннем распорядке в учреждении, о пути истинном, о расплате за грехи, об исправлении и много еще о чем – всего не упомнишь. Говорят, он всегда так делает, поэтому его еще называют пастором – за глаза, естественно. Черт побери, как же давно это было… - Тебя, конечно, удивляет мой вызов? Не зная, что ответить, я просто молчу. Конечно, удивляет. Не то, что удивляет – я просто вне себя от разрывающего меня любопытства. - А, между тем, удивляться тут нечему. Тебе повезло. Считай, что ты вытянул свой счастливый билет… Где-то я уже сегодня это слышал, - отмечаю я про себя и стараюсь улыбнуться хозяину. Видимо, это у меня получается, потому что начальник тоже начинает улыбаться в ответ. - Не будем тянуть кота за хвост, - резюмирует хозяин. – Ты, конечно же, слышал о новой программе социальной адаптации осужденных? Ах, вот оно что! До меня, наконец, доходит смысл всего происходящего. - Да, - говорю я. - Раз так, то ты должен знать, что она собой представляет? – начальник вопросительно на меня смотрит. - Да, - отвечаю. Ну, разумеется, знаю. В нашей среде эта программа называется перепрошивкой сознания, по-другому – промывание мозгов. По замыслу, процедура должна раз и навсегда поменять личность человека, заставить его больше не совершать противоправных действий. Однако на практике, говорят, еще не один эксперимент не завершился успешно. Большинство испытуемых либо погибли, либо окончательно свихнулись, переехали из одного учреждения в другое – из тюрьмы в психушку. Некоторых, впрочем, действительно выпустили на свободу, но я слышал, что этих некоторых процедура превратила в овощей, в безвольные комнатные растения, которые самостоятельно в туалет-то сходить не могут. - Несмотря на неудачи, наши ученые продолжают работу над этой программой, - говорит хозяин воодушевленно – это он умеет. – На данный момент они внедряют новую технологию, которая, несомненно, принесет более успешные результаты, чем предыдущие. Эта методика сводит риски к минимуму. По прогнозам, около девяноста пяти процентов процедур будут иметь положительный результат. Я крайне учтиво киваю головой в такт его словам, и он продолжает: - Как ты понимаешь, отбор кандидатов весьма строг. Мы не можем оказать эту честь первому попавшемуся заключенному. Комиссия перелопатила сотни тысяч дел в поисках двух десятков подходящих осужденных. И я рад сообщить, что ты оказался в их числе. Поздравляю! - Спасибо, - едва выдавливаю я из себя. - Дело за малым. Тебе остается только дать свое согласие на участие в эксперименте. Ничего не скажешь – равнозначный обмен. Если я соглашусь, то они скосят мне срок и выпустят на свободу. Но! Если эксперимент провалится, то я могу просто погибнуть. Или того хуже – останусь до конца дней моральным калекой, буду сидеть в кресле и тупо пялиться в окно, пуская слюни. Видимо, мое лицо не выражает одобрения и понимания всей прелести полета научно-технической мысли, потому что хозяин спешно приводит дополнительные доводы в пользу своего предложения: - Кроме свободы программа предусматривает трудоустройство участника эксперимента. Тебе на выбор будет предложено несколько должностей, вроде той, на которой ты работал, прежде чем попал сюда. Так-с, - он заглядывает в мое дело, - ага, техническая должность на межзвездном корабле… Ну, насчет межзвездного не знаю, но на космическом точно что-нибудь найдут. Техник, а со временем, может быть, инженер. Что скажешь? Я опускаю глаза вниз. Смотрю на свою грязную робу, всю в бурых разводах радиоактивной пыли. На ободранные руки, пропитанные насквозь машинным маслом. На изорванные ботинки. - Я согласен. А кто бы на моем месте не согласился? I. Гленн. Климатическая система космического корабля – это сложный программно-аппаратный комплекс, отвечающий за поддерживание необходимых условий на борту. Как и большинство систем, она имеет множество подразделений и надстроек, одной из которых является система контроля среды криокамер. Как правило, специалисты считают эти две системы независимыми друг от друга, но для меня всегда очевидным был другой факт: вторая не будет работать, если первая неисправна. Почему обычно заостряют внимание на криокамерах? Ответ лежит на поверхности: выдерживать температурный режим именно в них – очень важно, потому что большая часть обитателей межзвездного корабля почти все время полета проводят в состоянии криоанабиоза. Прежде всего, это относится к той части путешествия, во время которой звездолет совершает прыжок сквозь пространство по червячной дыре. В этот момент экипаж корабля, за исключением дежурной смены, должен находиться в криосне. То же самое касается всех без исключения пассажиров. На самом деле, никакой это не момент, а достаточно продолжительный промежуток времени. Настолько продолжительный, что в некоторых системах отчета проходят годы. Однако людям на корабле кажется, что прошло всего-то несколько часов или дней - таков принцип относительности в действии. Чтобы не испытывать эти не самые приятные ощущения, а также последствия перегрузок от разгона и торможения корабля, существуют криокамеры – удобный инструмент, дарующий сон и покой путешественникам космоса. Разумеется, столь сложный механизм, имеющий крайне важную и ответственную функцию, требует бережного ухода и чуткого контроля. Стоит температуре в криокамере чуть снизиться, как в организме находящегося в ней человека произойдут необратимые изменения, проще говоря – он замерзнет. Температура выше нормы не позволит поддерживать криосон – на этот случай предусмотрена аварийная система, которая запустит процесс пробуждения и выведет человека из анабиоза, что опять же связано с дополнительным дискомфортом для этого человека. На «Артемиде» климатическая система барахлила с самого начала. Вероятно, правильнее будет сказать «с самого начала моей службы на этом катере», ибо только за этот период могу отвечать достоверно, но я настолько измучен борьбой за работоспособность системы, что, как правило, употребляю более короткую формулировку – «с самого начала», таким образом подразумевая момент ввода «Артемиды» в эксплуатацию. Я – главный инженер корабля, и у меня работа такая – налаживать оборудование. На небольших катерах вроде «Артемиды» главный инженер – это и механик, и электрик, и программист, и все это в одном лице. Короче, работы хватает. Сегодня в жилых помещениях опять начала расти температура, за что я получил очередной нагоняй от капитана. Командор Кнопфлер всегда так делает: дает втык, я иду и ремонтирую. Потом опять что-то ломается, командор опять дает втык, я – ремонтирую. И так повторяется снова и снова. На самом деле, я уже давно советую командору поставить корабль на капитальный ремонт и поменять всю климатическую систему «Артемиды» на более современную, но он привык во всем слушаться командира отряда, а командир нашего Армстронговского отряда дальних космических сообщений – жуткий жмот и вообще неадекватная личность. Иногда мне кажется, что он пошевелиться только после того, как «Артемида» разобьется где-нибудь на просторах космоса или ее обитатели замерзнут насмерть в неисправных криокамерах. Но вот тогда будет уже поздно. Такой вот он человек - командир отряда и страшный скряга. Поругавшись с Кнопфлером, я плюнул в сердцах, вооружился парочкой крепких нецензурных выражений и пошел в технические отсеки ремонтировать климатическую систему. Для осуществления этой операции я взял с собой одного из самых толковых ребят своего немногочисленного коллектива – Марка Бартона. Мы прошли, а местами – проползли, топливный отсек, потом – помещение компрессорной, и, наконец, попали в нужное нам отделение, где рядком расположились пузатые бочки термомодулей, один из которых, как я предполагал, вышел из строя. - Гленн, а это что такое? – спросил Марк, попинывая ботинком одну из металлических емкостей. - Гелий, - ответил я и зевнул. - А зачем он тут? Вроде бы в технологическом цикле я не видел упоминаний гелия, - Марк почесал затылок. - Ты смотрел документацию по технологическому циклу климатической системы? – я одобряюще на него посмотрел. – Похвально! - Ну, так, заглядывал… - Марк скромно потупил взгляд. - Все равно – молодец! Ты совершенно прав – к климатическим системам гелий не имеет никакого отношения. Это – один из компонентов резервной топливной установки. Находится эта емкость тут ввиду конструктивных особенностей катера. Короче, не нашлось ей места в топливном отсеке. Я усмехнулся. Марк, заметив это, тоже заулыбался. Туповатый он все-таки. Но смышленый. Как так? Вот я дал… Туповатый, но смышленый… Попробуем разобраться. Туповатым я назвал его потому, что задает много вопросов, а вовсе не в силу его интеллектуальных способностей. А вопросов много задает из-за того, что хочет все узнать и постичь. В целом, молодец парень – старается, пожалуй, самый способный из моих охламонов. Меньше двух месяцев с нами, всего-то второй полет на «Артемиде», а разбирается в корабле не хуже опытных инженеров. - Вот посмотри, - стараясь поддержать его порыв, сказал я, - тут вентили, здесь блок распределения, и вот тут, дальше, по этим штукам, гелий идет в топливный отсек, - я похлопал рукой по патрубкам, которые длинными сосисками тянулись в соседнее помещение. – Какие из них за что отвечают, я тебе без схем не скажу, но зато теперь ты знаешь, где, если что, искать. - Ага, - радостно кивнул Марк, словно всю жизнь только и мечтал об этом – узнать, где в катере проходят топливные патрубки, и вот теперь его мечта сбылась. Он проследил по ним взглядом и вернулся ко мне. - Подключись-ка к вон тому! – скомандовал я и указал на один из термомодулей. Марк достал небольшой проверочный планшет и присоединил его выходы к модулю. - Показывает сто тринадцать, - удивленно произнес он. – Разве такое может быть? - Нет, врет он. Меняем. Марк умело нажал нужные рычажки, подцепил руками модуль и с моей помощью опрокинул его в сторону. Потом мы взяли запасной узел, примостили его в нужные пазы, после чего Марк подключил к нему остальное оборудование, а также проверочный планшет. - Триста двадцать восемь, - констатировал он. - Ну и славно, - кивнул я. – Подрубись-ка к терминалу. Марк подключил планшет к настенным выходам и вышел в локальную сеть корабля. Можно было это сделать посредством беспроводной сети, но смышленый Марк не стал лишний раз создавать помехи на радиочастотах. - Вот видишь, - я указал на ряды чисел. – Температура в помещении дежурных начала падать. Вот тут тоже, - я ткнул пальцем на столбик, отражающий динамику температуры в находящемся рядом коридоре. - Починилось? – с замиранием в голосе спросил Марк. - Вроде того. - Окончательно? - До следующего раза, - хмыкнул я. - А когда следующий раз? – не унимался Марк. - А вот этот вопрос уже лишний, - отрезал я. – Главное - что командор будет доволен, а то он мне уже всю плешь проел. Марк убрал с лица улыбку и стал серьезным. - Давно в его команде? – осторожно спросил он. - Порядочно. Лет семь, наверно, а может и больше. Точно не помню. А что? - Да нет, ничего, - Марк изобразил на лице невинное выражение. – Просто сложно с ним – такой требовательный и строгий. - Хе, на то он и капитан, чтобы требовать. Имеет право. В полете, сам понимаешь, нужное качество, без него никак. - Ну да, - Марк присел на снятый модуль и отряхнул измазанную штанину. Я решил немного поиграть в бывалых космических волков и сделал сурово-насмешливое выражение лица. - Ты еще его не знаешь, - я слегка оперся о переборку, достал из кармана апельсин и принялся неспешно его чистить. – Придет время, попадешь с ним в какую-нибудь передрягу, поймешь, что это за человек такой – командор Александр Кнопфлер. «Морского волка» читал? - Да, в детстве, - похоже, Марк клюнул на мою шуточную приманку. Он буквально заглядывал мне в рот, стараясь не упустить ни единого слова. - Так вот, Ларсен – это все про нашего командора. Глядя в его удивленные глаза, мне вдруг показалось, что он все это принимает за чистую монету, и вообще – пожалуй, переборщил я со своей детской забавой. Нужно было как-то заканчивать с нагнетанием ужаса, и я более повседневно продолжил: - Да, знаешь, про Кнопфлера сочиняют всякие небылицы. В принципе, так и должно быть. Как и про любого капитана, про него должны ходить легенды. Это своего рода космический фольклор, ну любим мы это дело. Понял? - Ага, понял. - Только вот верить всему, конечно же, не стоит. Угу? - Угу, - судя по озадаченному взгляду, до Марка еще не дошел смысл последних слов. Ну да ладно, - решил я, - дойдет, наверное. - Апельсин хочешь? - Давай. - Держи, - я протянул ему несколько долек. – А теперь давай уберем сдохший модуль куда-нибудь подальше и пойдем к Кнопфлеру докладываться, отчитаемся о проделанной работе. Только не нужно ему говорить о том, что скоро опять все накроется медным тазом. Хорошо оторые людям на корабле кажутся дежурной смены, в этот мом? |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 |
Исследовательская работа по литературе «Роман Рэя Брэдбери «451°... Целью же моей работы является определить, что для Рэя Брэдбери является социальным предвидением, обозначить его сценарий развития... |
 |
«Миры Рэя Брэдбери» Р. Брэдбери, оформление самого помещения, разработка сценария открытия музея, работа экскурсоводов – всё это с большим интересом,... |
|
Светлой памяти Юрия Петровича Жедилягина Париже и был похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа Юрий Петрович Жедилягин |
|
Александра Шестакова «Мифы уходящей эпохи. Во что мы верим?» «Солнцееды» — это люди, которые, по собственному убеждению, решили отказаться от принятия пищи через желудок |
|
Александровна Символы «Руси уходящей» Символы «Руси уходящей» в музыке композиторов XIХ-XX веков (на примере творчества С. Рахманинова и Ю. Буцко) |
|
Юлия Гиппенрейтер Продолжаем общаться с ребенком. Так? Светлой памяти... Эта книга про общение взрослых с детьми и в какой-то мере взрослых между собой. Она продолжает и углубляет темы моей предыдущей книги... |
|
Учебное пособие для лидера молодёжной неформальной группы Посвящается... Это книга о неформалах и для неформалов, а ещё для их родителей, друзей, учителей, журналистов, политиков, социологов… может, даже... |
|
Исследовательская работа учащихся по творчеству Х. К. Андерсена.... |
|
Книга возникла из глубины благодарной памяти. Памяти об удивительном... Псковского и Великолукского Свято-Успенской Псково-Печерской обители священноархимандрита |
|
Программа дисциплины История зарубежной литературы Средневековья, во многом повлиявших на последующее культурное развитие, раскрыть многогранность литературы эпохи Ренессанса, эпохи... |