Книга может быть интересна и доступна в понимании любому вдумчивому читателю
|
Скачать 7.42 Mb.
|
1.1.-2. Фиксация и мерцания 1.1.-2.1. Предложения и интенции Нетрудно было сообразить, что все ревнительские усердия изначально были направлены именно на запись эксперимента, т.е. внешнюю структуру материала творчества. При этом существенно, что даже превознесённые ревнителями «базисные» предложения очень далеки от декларированной ими объективности. В поисково-творческом процессе, и, тем более, при анализе ревнителями смысла так называемых «базовых» предложений неминуемо возникает двойное толкование (298. 52). Т.е., с одной стороны, под «базовым» предложением скрыты от посторонних глаз творческие идеи, а с другой стороны, их объясняют мало адекватные интерпретации. Ибо любая запись представляет собою лишь форму для вложений в неё совершенно разных смыслов. Потому интерпретация предстаёт всего лишь приблизительным знаком содержания, а её материализованная запись – вторичным знаком знаков. Так считали Аристотель, Руссо и Гегель (89. 148). Или иначе: интерпретация – тень многосложного глубинного замысла, а её запись всего лишь – тень тени. Таков реальный вес «базисных предложений» ревнителей. Суть в том, что ревнители изначально не обратили внимания на главное: «слова как знаки философского познания помогают только вспоминать обозначаемые ими общие понятия» (Кант: 116. 265). Действительно, первая ступень подлинного означения – вовсе не письменная, и даже не устная речь, а найденная душой интонация, близкая тому или иному эйдосу. Эта интонация постепенно переходит в область внутренней речи. От неё смысл воссоздаётся речью внешней, устной. А «письменная речь (langage ecrit) становится только изображением условностей, связывающих между собою другие условности» (Деррида: 126). Следовательно, подлинным центром смыслообразования является душа творца. Письменный язык на этом фоне играет очень производную и вспомогательную роль. Он фактически «всегда выступает как подсобный приём и не имеет никакого созидательного смысла» (89.127). Такова же поэтапная последовательность восприятия идей, как бы зафиксированных текстом, только осуществляемая в обратном порядке. Т.е., письменную запись всегда предваряет, с одной стороны, практически неформальное возникновение и образование смысла, с другой – столь же неформальное его восприятие. Потому иллюзорны попытки радетелей изгнать духовную основу значений из логики фиксации предложений из собственно поискового пространства (Лем: 253. 272). Духовная основа значений, влияющая на мир идей, глубинно предопределяет собою строение любых знаков языка (Кант: 116. 318). Эта духовная основа представляет собой поистине «семантическое содержание, которое находится вне всякой формальной системы, даже если обратиться к бесконечной иерархии метаязыков» (Таубе: 253. 271). Потому радетелям/ревнителям неплохо бы помнить о совете Платона: кто не тратит силы на фиксацию слов, тот становится богаче мнениями (211. 261е). 1.1.-2.2. Рождающийся смысл Радетели, нацелившись на место «между» «Я» и восприятием информации, практически пренебрегли ценностью творческого «Я» – актуального источника любых видов значений. Меж тем, место «между» подобно положению мостка, зависшего у краёв пропасти. Сам он предстаёт в виде неисследованной ревнителями глубины таинства психики, куда прячется тончайший процесс смыслопорождения (Э.Кайла: 253. 271). Пока кто-то возводит формальные заֺмки вокруг местечка «между», творец продумывает огромное количество идей, многие из которых даже не высказывает. Достоевский, например, работая над композицией романа «Идиот», почувствовал, что попал в творческий тупик. Созданный ранее план композиции никуда не годился, хотя была написана первая часть романа. Тогда Достоевский на две недели погрузился в творческое раздумье. В письме к Майкову он после вспоминал: «Перебирал по двенадцати планов в день, работая в течение двух недель беспрерывно. Голова моя обратилась в мельницу. Как я не помешался, я не понимаю». В окончательной записи романа эти 168 вариантов, естественно, никак не присутствовали. Хотя даже они – важнейшая составная часть созданного произведения. Без всей громады переосмысленных мотивов, характеров, комбинаций их взаимоотношений, произведение было бы совершенно другим – более худшим по внутренней сути, по философско-психологическим обобщениям. Радетели вцепились всеми местами в строй развёртывания формальной логики слов. Однако специфика творческого сознания велика и значима логикой глубоко содержательной, многослойной, преодолевающей любые формализмы. «Для мышления подлинных искателей в науке было характерно систематическое нарушение, а то и просто незнание правил формальной логики» (Mahoney, Monbreum: 322. 47). Примись любой творец мыслить в пределах формальной логики, будь то Галилей или Эйнштейн, открытия их никогда не возникли бы (Вертгеймер: 322. 48). Пока творец продумывает создаваемую идею в глубине собственного «Я», он не нуждается ни в формальных правилах, ни в словах, ни в иных внешних знаках. Они необходимы только тогда, когда он стремится объяснить суть идеи другим (Гаусс: 60. 153). Когда сознание творца начинает отыскивать русло объективации для возникшей идеи, тогда лишь на помощь приходят намёки и образы. Они «могут быть воспроизведены и скомбинированы», имея форму «визуального или двигательного типа». А вот слова приходится подыскивать с трудом только на завершающей стадии поиска (Эйнштейн: 133. 282). Т.е., базисность предложений, на коей настаивают радетели формализма, со стороны творца, главного источника продуктивных идей, является эфемерной. В спор с радетелями формализма начали вступать всё новые и новые творцы науки. В противовес традиционной убеждённости в строго рациональном, формально-логичном существе деятельности учёного, П.Фейерабенд, Ст. Тулмин, У.Селларс, Л.Лаудан, М.Полани и др. доказали, что источником обобщения фактов служат суждения, выносимые на внелогичной основе (322. 26). В этой связи, даже запись такого эксперимента, который приобрёл форму апробированного изделия, является неполноценной. Ведь она ущербна именно тем, чем гордятся радетели – описанием уже состоявшегося открытия науки. Ущербна потому, что открытие это на фоне быстро развивающегося знания, едва возникнув, принадлежит прошлому. А многие мысли сообщества учёных постоянно устремлены к именно будущему. Формально-логическому уму радетелей понять это невозможно. Иначе данная компания не отыскивала бы фальсификации в отношении к уже созданным творениям. Да и всякое осаживание творческого порыва оглядкой на созданное ранее, уже является недопустимым действием по отношению к совокупному творчеству. Именно поэтому «универсальным способом соединения элементов научного знания, не устраняемым никакими формальными процедурами, являются внелогические суждения» (Полани: 322. 26). 1.1.-2.3. Мир людей и формализации Кроме внутреннего «Я» творца, созидающего новые проекты, значимы и способы общения людей науки. Согласно идее радетелей, формализованные, схематизированные записи способствуют логичности и объективности общения учёных. Т.е. как бы уточняют это общение. Однако творческие люди понимают друг друга с полуслова, полувзгляда. Им претят логические канцеляризмы. Поскольку первостепенно значима в творческом общении «отпочковавшаяся эволюция кинестетики и параязыка», которая развивается самостоятельно. Она выполняет незаменимые функции, для которых вербальный язык не пригоден (Бейтсон: 26. 377). Существо невербальной коммуникации предопределяет собою основные виды отношений: доверительности, уважения, любви, зависимости, страха, ненависти и т.д. (26. 377). Именно данные отношения мощно усиливают или обескровливают потенциал творческого общения. В то же время, псевдобазисные предложения, будучи служебными, подлинную результативность творческого общения совсем не отражают. Круг ревнителей ведёт себя, порой, неуступчиво жёстко. Нередки ситуации, когда возникает конфликт между хорошо подтверждённой теорией и каким-то новым, не поддающимся объяснению результатом эксперимента. Ревнители в таком случае не церемонятся: новый результат эксперимента признается как бы фиктивным, даже отсутствующим. А вот отшлифованная формальной логикой теория ни в коем разе не приносится в жертву (Гемпель: 153. 44). Круг подлинных творцов действует совершенно иначе. Для него непосредственно существенны коллективные ситуации обнаружения новой творческой идеи (Xюбнер: 54). В ходе коллективного творческого поиска главное внимание направлено на мерцающие контуры нового, неизвестного ранее опыта. В таком виде поиска формально-логические факторы не присутствуют вовсе (51. 213). А базисно значим сам коллективно-обновляющийся творческий опыт. На фоне этого опыта малозначимы даже собственные прекрасные утверждения участников поискового общения, выказанные прежде. Поскольку вновь полученные результаты могут их отменить. Соответственно, резко изменяются и существовавшие ранее выводы, даже считавшиеся ранее стратегическими (51. 213). Способствует пониманию творческих людей с полуслова и полувзгляда сфера речевых контекстов и подтекстов. Любое предложение, даже самое простое, практически бессмысленно, если не учтён его контекст и подтекст. Контекст часто разводит один и тот же знак на противоположные полюса. Гром пушек, например, сам по себе малозначим. В реальности он может означать либо боевую канонаду, либо праздничный салют. И понимание смысла грома пушек происходит от окружающего контекста обстоятельств. Даже простое предложение «сегодня выпал снег», в зависимости от подтекста, будет означать восторженное ожидание зимы, либо в нём будет скрыта грусть об ушедшей любви, либо рабочий настрой коммунальных служб на уборку. Т.е. воспринимающее сознание, едва прикоснувшись к любому знаку и значению, тотчас оказывается перед спектром выбора на перекрёстке контекстов, с одной стороны, и на перекрёстке подтекстов – с другой. Формально-логические правила радетелей предполагают перечёркивание, устранение действия хотя бы контекстов. Но куда же от них денешься, если выбранный контекст способен превратить в подлежащее каждое слово языка (Гербарт: 239). Ведь, акцент на то или иное слово совершает осмысленный и незримый жест сознания. Этот жест вообще не имеет языковой формы, являясь внутренней интенцией души. Именно потому, что в процессе означения первостепенна интенция души, «одни и те же слова могут использоваться при описании и класса, и его членов, причём, они будут верными в обоих случаях». Например, слово «волна» обозначает класс движущихся частиц. Но волна внутри данного слова сама «движется», становясь представительницей класса движений (Бейтсон: 303). Интенция души – не просто средство обнаружения сути. Она способна опираться на мощные философские контексты. Скажем, Гераклит утверждает: каждая вещь содержит в себе все те свойства, какие в ней обнаруживают. Демокрит говорит: вещи не содержат в себе ничего из того, что мы в них обнаруживаем (187. 301). В формально-логическом плане можно свидетельствовать о коллизии между двумя мыслителями. Но коллизии нет, если мы обнаружим философские контексты: Гераклит стремится выявить качественное многообразие Бытия; Демокрита интересуют первоэлементы Мироздания. Т.е., мыслители рассуждают о разных предметах, а вовсе не об одном. Радетелям принять бы к сведению, что при заданном контексте легко преодолеваются неоднозначности внешних связей высказывания (133. 216). Путём определения подтекста преодолеваются его внутренние неоднозначности. При заранее установленных контекстах и подтекстах фактически всякий текст попадает в духовно оформленный коридор заданного смысла. Т.е. контекстно-подтекстовая логика гораздо точней, эффективней и малозатратней логики формализованной. Фокус в том, что сами контексты и подтексты, изначально порождаемые интенциями наших душ, легко вливаются в лоно естественного языка, ни в каких искусственных формализациях не нуждаясь. А потому сферы подтекстов и контекстов сущностно противостоят видам формально-логического насилия в отношении к ним. Например, радетели пытаются формалистически ухватить значения посредством введения в компьютер всех возможных синонимов слова. Однако каждый синоним проявляется лишь в собственном контексте. Заставить машину обнаруживать и обозначать контексты пока не удаётся. Ведь ей требуется ассоциативное мышление, у которого духовная природа по сравнению с материальным текстом. Не обладая таким свойством, машина переводит фразу «Крепок дух, хоть немощна плоть» как «Запах сильный, хоть мясо размякло». Добавляя к этому чудаковатому переводу множество ему подобных. Радетелям впору пойти бы навстречу естественным контекстам и подтекстам. Но сие для них означает капитуляцию и отказ от формально-логических императивов. Тогда радетели перестали бы быть самими собой. Они такого поворота категорически не желают, и сознательно «прикидываются, будто с этим ошкуренным языком, с этим их скелетным муляжом ничего особенного не произошло» (Лем: 253. 272-273). Радетелям формальной строгости, порой, хотят помочь со стороны. Им периодически намекают, что кроме контекстов и подтекстов речи, действуют контексты и подтексты процесса невербальных означений. К ним относятся такие уточнения смыслов, «как поза, жест, выражение лица, а также контекст коммуникативной ситуации» (Бейтсон: 223-224). Т.е. возможен и часто возникает особый вид коллизии: контексты слов обещают одно, а контексты действий приводят к противоположному. Таковы часто слова любви и действия измены. Данная коллизия распространена также в деловых, торговых, политических отношениях. Если требования формальной логики соотнести с общим миром контекстов и подтекстов, становится просто удивительно, как радетели не замечают их фантастической нестыковки. Научное общение, в данной связи, – не формально-логическая лаборатория с её полнейшей стерилизацией и замкнутостью от мира. В это общение органично входят миры контекстов и подтекстов речи, усиленные контекстами и подтекстами невербальной коммуникации. Никаких имеющихся и будущих формально-логических средств не хватит, чтобы включить в себя этот мощный океан значений. А любая попытка формально-логического приближения к данной цели чревата геометрическим ростом энтропии наращиваемых правил и норм. Тут нужны стратегически иные поиски. 1.1.-3. Калькуляция смысла 1.1-3.1. Исчисление идей Математика бывает очень трудолюбивой, и тогда она кропотливо измеряет тяжести, пространства, температуры, силы, скорости. Она столь же внимательна, занимаясь сущностью определения собственных процедур измерения – как они осуществляются внутри сознания. И математика горда строгостью исчислений, их точностью и объективностью. Иногда она замахивается на титул «царицы наук». Радетелям да ревнителям такая её степенность, видно, не по душе. Они – знатоки опровержения фальши – привыкли витать на первостепенных высотах. Для этого надо бы втиснуться внутрь математики и осадить её своим логическим величием. Так, может быть, оформился важнейший стимул разработки современной логики, предполагающий «критически проанализировать основания математики» (Карнап: 104. 107). Аппарат анализа высшей точности понятий и теорий радетелями был уже ранее подготовлен. Правда, он всё ещё тяготел к сфере человеческого мышления. А у математиков – мир иной, физико-математический. Он напрямую связан с величественной природой и её физическими законами. Чтобы приблизиться к специфике данного мира, пришлось окончательно откреститься от гуманной основы мышления и создавать изощрённую, физико-ориентированную логику (133. 267). Было подмечено: математики строят всевозможные модели пространств. Но в любых моделях всегда скрывается принцип непротиворечивости, а уж он – логической природы (9. 99). Если приспособить для этого формальную часть логики, тогда математика станет несомненным продолжением логических законов и предмета логики (Клайн:133. 260). Правда, иногда радетели – немного мечтатели. Чуть-чуть себя подзадорив, они берутся заявить: «Математика может полностью вытекать из постулатов формальной логики» (Рассел, Уайтхед: 133. 252). Перевод языка математики в логический вид осуществляется посредством основной отмычки – «базисного» предложения. Скажем, «в состав физической теории входит группа аксиом в виде дифференциальных уравнений. Из аксиом выводятся естественные законы, Подставляя данные измерения вместо переменных, мы и получаем так называемые базисные предложения этой теории» (Xюбнер: 50). Пирамида таких предложений может оказаться, по замыслу радетелей, весьма масштабной: из полученных «базисных» предложений с помощью теорем выводятся другие базисные предложения, вроде бы предсказывающие результаты измерений в определённый момент времени, которые также могут быть проверены измерениями (там же). Если оценить данную процедуру отстранённо, математический анализ начинается с дифференциальных уравнений. Основным его участником становятся данные измерений, а «базисные» предложения фигурируют в виде ёлочных украшений. Математически-логические аксиомы от реально-смысловых отношений мира очень далеки. К примеру: «А) Любое следствие истинного элементарного высказывания истинно. B) Если истинно высказывание «истинно p или q», то p истинно. C) Если q истинно, то «p или q» истинно. D) Высказывание «p или q» влечёт за собой высказывание «q или p». E) Из «p или (q или r)» следует «q или «p или r)». Т.е., в систему «оснований математики» вошли, словно великие теоремы, самые обычные правила силлогистики Аристотеля (Клайн:133. 256). То же можно увидеть в понятии «закона»: «каковым бы ни было х, если х есть Р, тогда х есть также Q. Это записывается символически так: (х) (Рх Qx). Выражение (х) на левой стороне называется «универсальным квантором» (Карнап: 41). Иначе говоря, самая примитивная группа взаимоотношений (по меркам возможностей сознания) теперь уже выдаётся за стратегический вид обобщения – закон. Так же формально-логически осваивается и теория вероятности. Набравшись титанического терпения, логик наблюдает: «в каждой из 10 000 бросаний монеты, выпадения лицевой стороной после 5 000-го бросания не изменялось более чем на 2 ε, где ε очень малоֺ» (Рассел: 224. 321). А далее радетель точности зачисляет теорию вероятности в сферу формальной логики (Рассел: 224. 298): т.е. выводит следствия аксиом, стараясь всячески избежать какой-нибудь их содержательно-логической интерпретации. Только вот, в содержательно-логическом плане данное действие равно очищению какой-нибудь идеи от мира контекстов и подтекстов. Меж тем, любая содержательная истина сложна и часто внутренне противоречива. Понимается она вначале уточнением группы контекстов, затем – подтекстов, и лишь после выдвигается вероятность понимания идеи, обусловленной их совокупностью. Вслед за ними рождаются возможные следствия. Тогда как у радетелей логической точности выдвинута парадоксальная цель – категорически забыть о многоплановой содержательности сознания. Действительно легко исчислять идеи, совершенно очищенные от своей основы – мира содержательных сущностей. Правда, при этом пропадает главное – логика как таковая. 1.1-3.2. Блуждающая логика Математики – народ гордый, чужаков недолюбливают. А тут появляется команда, явно намеревающаяся их учить, да ещё и поглядывающая свысока. Потому кто-то из знатоков исчислений категоричен с порога: автономность математики безусловна, с языком, даже формальным, не связана (Брауэр: 133. 273). Учить нас, представителей царицы наук, мол, нечему. Кто-то, поглядывая на потрясающие труды радетелей по теории логической точности и видя, как они примеривают к целому числу «1» лабиринт буквенных символов, доходит до сарказма: так представляют число «1» лишь дремучие дилетанты (Пуанкаре: 133. 271). После саркастической усмешки рождается нравоучение: «математическая индукция апеллирует к бесконечному множеству аргументов. Но ни один логический принцип их не охватывает. Потому метод математической индукции из логических принципов вовсе не следует» (Пуанкаре: 133. 270). Ещё более радикально осаживает претенциозных радетелей поразительная теорема Геделя о неполноте: «если формальная теория «Т», включающая арифметику целых чисел, непротиворечива, то она неполна». Осаживает потому, что эта теорема применима к любым построениям радетелей логики – «системам Рассела-Уайтхеда, Цермело-Френкеля, гильбертовской аксиоматике чисел и ко всем наиболее распространённым аксиоматическим системам» (Клайн: 133. 304). Радетели защищаются и нападают: сами по себе числа совершенно абстрактны. Но классы – уже предмет внимания логика. Если классы принимать некритически, они приведут к абсурду. Об этом говорит, например, парадокс классов Рассела: класс х (х ˥€ х) является членом самого себя, если не является членом самого себя (146.299). Правда, защита радетелей малоубедительна не только для математиков (они легко справляются с данным парадоксом своими методами), но и для исследователей реального мира. Скажем, предлагается рассматривать болезнь, «как класс всех временных сегментов её жертв, испытывающих воздействие соответствующего вида» (Куайн: 9. 299). В жизни такая ситуация насыщена самыми разнообразными контекстами, преодолевающими формально-логические выводы. Об одной болезни (как виде класса) толкует обычно врач предельно узкой специализации. Но болен, как правило, человек в целом, а причины заболевания уходят в толщу его нравственных взаимоотношений с другими людьми. Потому класс «болезнь» становится лишь одной из функций многочисленного комплекса причин гораздо более широкого порядка. Но вернёмся в лоно математики. Натолкнувшись на её неприступную крепость, радетелям пришлось отступить. Надежда верховенства над восхитительной математической строгостью и точностью средствами логики сменилась глубоким разочарованием. Попытки логиков приручить математику затерялись в нагромождениях понятий и выводов: «это оказался запутанный лабиринт, выхода из которого не было видно» (Рассел: 133. 267). Не осуществились, да и не могли осуществиться мечты радетелей формальной логики, чтобы «люди общались только посредством недвусмысленных цифровых сигналов» (Бейтсон: 377). Капитуляция радетелей завершилась перенесением огромного арсенала формально-логических средств, предназначавшихся для обновления математики, в лоно собственных последующих изысканий (104. 108). Польза для разработки языков кибернетического программирования от этих изысканий была. Но, как известно, предмет исследования определяет метод исследования. И если метод исследований логика уподобился математической символике, логически-содержательной основы в нём совершенно не осталось. Математизированная логика не вызвала восторга у внимательных исследователей. Например, оказалось, что «для построения 10% формализованного эксплицированного знания требуется 90% имплицитного, личностного знания». Формализованный результат – лишь вершина уходящей далеко вглубь айсберга содержательной основы, представляющей подлинно фундаментальное, личностное знание (De Mey: 322. 28). А точнее, содержательная основа ускользает в глубину души. В этой связи, формулы компьютерных языков часто служат лишь косвенным способом выражения теорий, которые «состоят из неисчислимого количества идей, аргументов, предчувствий, неопределённых ощущений, ценностных суждений и т.д., объединённых в своеобразный лабиринт» (Geroch: 322. 33). В итоге возникает следующий результат: логика, назвавшаяся формальной, строгой, объективной, столь же объективно удалилась от специфики глубин человеческого мышления. Она перешла на службу математике (правда, неудачно), физике, лингвистике и компьютерной технике. Такая служба достойна уважения и способствует прогрессу в определившихся узких отраслях знания. Но нелепы попытки данными средствами набрасывать на душу формальные силки. Так же нелепы попытки радетелей формальной строгости и точности в отношении в проблеме всеохватного синтеза знаний, в отношении к совершающей этот синтез философии. |
Похожие:
 |
Адизесом, автором бестселлера «Идеальный руководитель». Книга будет... Соответственно, должны быть индивидуальными и методы управления людьми — то, что хорошо воспринимается одним сотрудником, может... |
|
Книга Г. Р. Балтановой «Мусульманка» Балтановой «Мусульманка». Тем не менее, книга Балтановой не только интересна, но и полезна, даже необходима современному российскому... |
|
Макс Вебер «объективность» «исследования в области социальных наук» так, как мы его понимаем; несмотря на то что речь пойдет о вещах «само собой разумеющихся»,... |
|
Книга предназначена для массажистов, медицинских сестер, иглорефлексотерапевтов.... Книга предназначена для массажистов, медицинских сестер, иглорефлексотерапевтов. Книга будет интересна так же для широкого круга... |
|
Книга К. Прибрама «Языки мозга» Предлагаемая советскому читателю книга принадлежит перу одного из наиболее творческих представителей американской нейропсихологии... |
|
Книга предназначена для мастеров и бригадиров промышленных предприятий.... |
|
Книга написана легко и доступно. Она будет интересна всем подросткам от 12 до 16 лет Книга предназначена для тебя человека, вступающего на тропу юности. Это небольшой подарок тебе от того, кто эту тропу уже прошел |
 |
Книга издана ограниченным тиражом. Заказать книгу можно по адресу Книга предназначена в первую очередь для представителей класса законотворчества, сотрудников правоохранительных органов, следователей,... |
|
Р. Хаэр Лишённые совести. Пугающий мир психопатов Книга обильно иллюстрирована примерами из клинической практики и повседневной жизни. Книга Лишенные совести будет интересна как профессиональным... |
|
Юрий Мухин Власть на костях или самые наглые аферы XX века «такого не может быть, потому что такого не может быть никогда!». Обыватель уверен, что если бы такие аферы действительно были осуществлены,... |