Концептуальное своеобразие чувашской художественной прозы о великой отечественной войне
|
Скачать 2.16 Mb.
|
| 2.3. Художественные функции героя чувашской военной прозы в создании нового сюжетного механизма литературных произведений Продиктованную новизну прозы о войне, безусловно, возможно выявить не только через взаимосвязь типологии героя с композиционно-повествовательными возможностями произведений, их жанрового новаторства. Решающее значение в этом вопросе принадлежит сюжетному механизму и конфликту. Герой и его типологическая природа поэтому оказываются тесно взаимоувязанными с особыми формами динамического движения эстетической идеи, ее сюжетного воплощения, с проблемой адекватного решения конфликта. В этом отношении интересно обратиться к неоднократно упомянутому здесь роману В. Алендея «Три сына, три невесты», в котором наблюдаем многоплановый сюжет; в порядке хронологии в романе развиваются линии трех братьев. Но есть и четвертая ипостась – старуха мать, которая является центрообразующим началом произведения. В основу сюжета и здесь положена хронологическая последовательность горьких свидетельств Эвелины. В обоих примерах главную и определяющую роль в создании сюжетной структуры играют герои – несколько персонажей (Алендей), одно действующее лицо (Алга). Близко к этому стоит названный уже роман В. Алендея, в котором прослежены жизненные пути трех братьев, Кирилла Павла и Коли, сложивших головы на войне, их невест, оставшихся несчастными. Бытовые, повседневные эпизоды тяжкого времени, документально-психологические записи, пусть они, как может показаться, и суховаты, насыщены эмоциональным напряжением. Конфликт возникает в таких произведениях именно из феномена воспоминаний, которые имеют сюжетообразующее значение. Вот почему в названном полотне функционально определяющую роль играют старуха,ее напряженно-драматическое сознание, ее историческая память. Следовательно, при всем том, что определяющее место здесь занимают и братья, для сюжетно-конфликтного механизма воспоминаний необходим более образ матери. То же самое происходит в повести Алги, для которой важны образы Вали и Нади (подруг Эвелины), однако и здесь динамика воспоминаний координируется одним персонажем («На чужбине»). На первый взгляд, повесть может показаться удлиненной, потому что в дневнике показаны документальные события. Но такая документальность не только психологически убедительна, она вбирает в себя и некую читательскую интригу. Читатель к тому, как принять эту жизнь, уже подготовлен, потому что он знает, как и где автор-повествователь нашел дневник Эвелины. Не становится надоедливым и показ повседневности трудного быта служанок и прачек, перечень издевательств, грубой и своевластной немки-хозяйки, потерявшей человеческий облик. Произведение оставляет горестное впечатление; по прочтении его читатель поражается тому, сколько внутренних сил приходилось тратить молодым девушкам, чтобы не растерять ценности души. Сюжетно читатель воспринимает показанную жизнь через дневниковые записи, но записи эти нашел повествователь, то есть здесь присутствует и он. Как раз этим и усиливается драматизм повседневного напряжения девушек. Бесцветность их существования у германцев – это, конечно, не яркие батальные сцены сражений, показанных в романе Алендея, но насилие, которому подвергают немцы героинь, не прекращаются ни на минуту. И в этом отношении сюжет и конфликт повести строятся как нескончаемая цепь терзаний и бед. Конфликтно-сюжетное противостояние героев различных групп героев у А. Алги происходит как рассказ об истории пленения девушек. Герой вспоминает былое, восстанавливает картины прошлого, расположенного между началом и концом произведения. Сюжет становится «подражанием» тому, что происходило между этим началом и этим концом. Действительно, рамки сюжета тут уже указаны. У Эвелины - это срок между 6 сентября 1943 и 1 января 1944 года; у Байназарова - между тем, когда был расстрелян Зух и временем, когда он рассказал об этом. На этом отрезке времени сюжет возникает, развивается и заканчивается. Из этого сюжета в конце произведения вытекают нравственная идея, нравственный идеал писателя. Сюжет развивается вглубь согласно тому, как герои разбираются в своих чувствах. Вот почему здесь главное место у Алги отводится дневнику-хронике, который и есть воспоминание, потому что дневник для читателя – это оживление прошедших уже событий. Фабула событий здесь подвижна и остра; герои и их антиподы очень выразительны. Таким образом, новые сюжетные ходы, конфликты, новые типы в чувашскую литературу во многом пришли с военной проблематикой. Социальные типы героев оказали большое влияние на изменения, происходящие в природе сюжетики прозы, во внутреннем ее содержании. Большое место писатели считали необходимым отводить анализу чувственного мира героев, их внутренней жизни, их переживаний. В этом смысле произведения Алги можно оценить и как бытовое описание жизни девушек, ибо в нем читатель знакомится с нравами и обычаями немцев-хозяев, с размышлениями невольниц. Сюжет создан как цепь дней, идущих друг за другом, как цепь событий, которые происходят последовательно. И это не зависит от того, что дневник является вместе с тем и внутренним монологом. Несмотря на то, что повествование хронологично, оно все же является циклом записей. В этом отношении повесть как цикл близка к циклам П. Трофимова и Л. Агакова (о Черпакове). Каждый из этих циклов по сюжетному строению отличается своими особенностями: П. Трофимов создает особое сюжетное объединение публицистических зарисовок, Л. Агаков соединил в одно целое сатирические сюжеты, А. Алга собрал в одно целое психологические свидетельства. Неудивительно, что отдельные сюжетные отрезки создают жанровое единство через ассоциативное сцепление разных случаев, историй, эпизодов. Цикличность была признаком военной прозы не только чувашей. Так, по свидетельству Г.К. Боескорова, цикличны серии очерков и рассказов якутского прозаика Н. Мординова под общим названием «Война», Д. Гуляева «На границе» и др. (34. 80). Причем такая цикличность – это не только подборка рассказов, а целостная книга, хотя в них, в этих книгах, и присутствует некоторая идеологичность, сентиментальность и иллюстративность (Там же С. 78-80). Как и в чувашской литературе, такие повести были поиском черт романного сюжета. В якутской прозе 1941-1945 годов на этой основе появились два романа – «Молодежь Морыкчана» (1942) Э. Яковлева и «Весенняя пора» Н. Мординова (Там же С. 76-110). Это позволяет говорить о том, что военное время приносит в литературу самые разнообразные веяния. В этом отношении нельзя дневники, циклы, зарисовки не оценить положительно. Личные впечатления о тяжелых боях, о встречах с врагами, о трудностях в тылу склоняют героев к исповеди, к монологу. Такой (говорящий) герой (автор монолога, дневника, писем) очень часто встречается в прозе Л. Агакова, А. Артемьева, в малой прозе В. Алендея, в повестях и рассказах С. Аслана, В. Садая и т.д. Система художественных средств в этом случае работает на формирование аналитизма прозы. В сюжетном отношении как будто бы цикличен и роман В. Алендея, потому что и он состоит из сцеплений трех серий, историй трех братьев. Художественная самостоятельность этих историй все же не свободна от повествовательной линии их матери. Конечно, сюжет здесь строится и как цикл, и как последовательность историй братьев, но по своей природе он во многом похож на повести М. Карима «Помилование», С Аслана «Гром» (Гроза), А. Алги «На чужбине» и т. д. Проза о войне, таким образом, стилистику и сюжетику рассказов, новелл, очерков ввела и в произведения крупного жанра. Так, в повести С. Аслана «Гроза» (1941-1943) читатель знакомится с исповедальными монологами Павла Призантина и Сергея Камкова (чувашей), грузина Замакарадзе, Украинки Оксаны и т.д. Наряду с психологизмом героев в этих монологах-воспоминаниях порой видны следы авторской публицистической позиции. Вот почему С. Аслан «считает», что повесть требует не только наличия лирических, но и публицистических описаний. На основе сказанного можно прийти к следующему выводу: лирико-публицистические, драматические и трагические герои требуют, чтобы им было предоставлено слово, они познают себя через анализ прошедших лет, через то, как они делятся своими впечатлениями с другими героями. Вследствие этого самые различные эпизоды, как будто бы очень слабо связанные между собой, как бы являющиеся всего лишь хроникой («На чужбине» Алги) дневниковых записей (пользуется приемом дневников и С. Аслан) судьбой размышляющего героя-аналитика соединяются в одно сюжетное целое. Герой такой прозы, говоря словами исследователя современного русского рассказа Э.А. Шубина, «не только передает содержание события, участником которого он является, но и комментирует изнутри события, свое и чужое поведение, свои и чужие поступки, чувства, мысли, оценивая их с определенных нравственных позиций» (158. 180). Словом, он координирует движение и характер сюжета и конфликта. Тяга к выражению своих чувств героем во многом приближает прозу о войне к военной лирике. И здесь, и там видим горячие чувства очевидца, пламенного борца-освободителя, а такжевстречаем героические портреты воинов. Вот что, например, пишет чувашский народный поэт П. Хузангай о Мусе Джалиле: А когда ты писал о ромашке, Покрасневшей от крови бойца, Может, кровь потекла по рубашке У Болгарии новой певца. Да, Никола Вапцаров в июле Года сорок второго казнен. Гордо встав и не кланяясь пуле… (125. 87). Здесь, как и в прозе, чувствуется большая привязанность стихотворца к своему герою, его участливость в судьбе персонажей. Это тоже рассказчик-герой, лирик-повествователь, рассуждающий о великой нравственной силе поэтов-патриотов. Следовательно, сюжет обогащается лирико-психологическими красками и героя, и автора. Героизация, уместная в лирике, не всегда бывает все же удачна в эпических произведениях. Разбирая рассказ «Сегодня уехал» якутского писателя Н. Мординова, Г.К. Боескоров подчеркивает, что излишняя авторская пристрастность к герою делает сюжет сентиментальным и напыщенным (34.79). Некоторую натянутость находим и у чувашского прозаика С. Аслана, в который писатель повествователя сюжетно превращает в рассказчика. В новелле С. Аслана «Любовь и дружба» (1944), как и в «Громе», несколько рассказчиков, несколько монологов. Это указывает на особую природу сюжета произведений Аслана. Жанровое определение имеет очень интересный подзаголовок: «Рассказ товарища», вместе с тем рассказ этот включает в себя рассказы-монологи и других персонажей. В произведении повествуется о двух товарищах, которые имеют не только личные, но и семейные, и родовые традиции дружбы. Аристарх, еще в детстве повредивший глаза, оказался непригодным для фронта. Виталий же отправляется на фронт. Аристарх тяжело переживает, узнав о ранении друга. Рассказывая об этом, повествователь берет слово иногда сам, он активно комментирует слова персонажа. О фронтовых событиях рассказывает уже сам Виталий. Вслед за тем автором монолога становится Нина (бывшая возлюбленная Аристарха), которая Виталия, посватавшегося к ней, называет теперь уже инвалидом. Вся цепочка монологов (Аристарха, Виталия, Нины, повествователя) нужна больше всего для показа в основном Виталия, который свято пронес через годы войны чувство дружбы. Через психологические столкновения героев, через публицистические рассуждения повествователя писатель стремиться создать напряженную среду, в которой герой-победитель должен раскрываться полно и ярко. Однако излишнее внимание писателя к проблеме взаимоотношений персонажей, их дружбы и любви, нравственности делает рассказ растянутым, абстрактным. По этой причине разные линии рассказа (судьба Аристарха, фронтовые будни Виталия, любовь двух парней к Нине, абстрактная чуть-чуть линия дружбы парней и т. д.) плохо друг с другом увязываются. В этом чувствуется очень большая привязанность Аслана к очерковой сюжетике, документальному материалу. Конфликт разрешается самим автором. Выходит на поверхность также тяга писателя к нравственной публицистике. Вот почему писатель высказывает, в общем-то давно, еще исстари известную всем, банальную истину: «Любовь и дружба скреплены одним крепким узлом». Схожие недостатки отмечают и якутские критики в своей литературе. Интересны в этом отношении высказывания Г.К. Боескорова о повести Н. Якутского «В огне и буре». Здесь «большинство выведенных образов схематично, лишено типических и ярких индивидуальных черт», «немало непродуманных, неубедительных эпизодов», «язык повести сух, трафаретен и лексически беден» (Там же.141). Несмотря на то, что для показа Виталия и Аристарха Аслан нашел очень верные обстоятельства, несмотря на то, что линия двух парней могла бы дать хороший образный эффект, излишняя назойливость повествователя мешает полному раскрытию главного героя. Действие перескакивает с одного героя на другого, сюжет становится вялым, ибо ведут его только рассказчики-герои. Успешней в этом отношении опыт В. Алендея («Три сына, три невесты»), в котором внимание к трагизму биографий героев выражено очень бережно и с большим тактом. Это неудивительно, произведения Алендея о войне всегда были лучше его произведений о колхозной жизни. Проза С. Аслана, таким образом, в чем-то осталась на позиции 20-30-х годов, на позициях анализа моральных привычек тех или иных героев. Настоящего художественного открытия в его повестях и рассказах, конечно, нет. Это особенно хорошо заметно на фоне того, что, как видно из сказанного профессором Г.Я. Хлебниковым, о том, что чувашская повесть к середине 60-х годов, как и роман, тянется в сторону анализа характеров героев (149.266). Характер героя, при условии того, что писатели пристально в него вглядываются в ходе сюжета, заставляет находить в них неожиданные перспективы. Так, Улати из «Пчелки золотой» В. Алендея, вернувшись с фронта, начинает мучиться своим прошлым. В основе такого поведения лежит, конечно, то, что на фронте ему приходилось привыкать к новым условиям, преодолевать кризисные ситуации. Как показывает анализ его образа Г.Я. Хлебниковым, ему трудно привыкнуть к кризисам и мирного времени: жена его больна тяжелым недугом, дети малы, сам он запил… «Переход от военного «чрезвычайного» времени к мирному был сопряжен и с морально-психологическими трудностями» (151. 67). Все это говорит о том, что фронтовики оказывались в трудных ситуациях не один раз. Именно в этих условиях писателям и понадобилось обратиться к сюжетному изучению становления характера. Вместе с тем Аслан, занимаясь больше показом не трагизма войны, а нравственными вопросами, проблемами счастья, любви, дружбы, показывая больше образы женщин, тружеников тыла, бывших фронтовиков, не смог учесть тех завоеваний, которые обнаружились в советской литературе попозже. «…Наиболее явственный подъем обозначила литература в этом отношении в 1957-1959 годах». Тогда появились рассказы «Судьба человека» М. Шолохова, «Иван» В. Богомолова, повести Ю. Бондарева «Батальоны просят огня», Г. Бакланова «Пядь земли», роман К. Симонова «Живые и мертвые» (130. 7). В. Алендей, В. Садай и Л. Агаков свои названные здесь романы писали уже на исходе 70-х годов и могли в своей работе над многоплановым сюжетом опираться на большой опыт литературы. Вот почему о них можно сказать словами авторов 2-томной истории русской советской литературы (1987): приметы этой прозы – это образы и детали максимально приближенные к реальному фронтовому бытию (преимущественно к будням войны); смелые и резкие подробности, выходящие сюжет к героическому или же авантюрному приключению это пристальный психологизм, которые вызывали к жизни в утреннее душевное напряжение героев; изображение событий и людских судеб в их противоречивой сложности; интерес к восстановлению имен и событий, незаслуженно остававшихся в тени; осознание всей меры утрат, причиненных народу войной. Эти слова хорошо относятся не только к названным чувашским авторам, но и к прозе татарского прозаика А. Абсалямова («Вечный человек»), башкирских писателей М. Карима («Помилование») и Х. Гиляжева («Солдаты без погон») и т. д. В них также показаны сложнейшие драматические события и характеры людей, эпизоды огромного исторического значения, героика, рождаемая из трудных, повседневных будней и быта, легшие в основу развертываемого сюжета. |
Похожие:
 |
Александр Твардовский (1910-1971) «Я убит подо Ржевом…», «Я знаю,... «Я убит подо Ржевом…», «Я знаю, никакой моей вины…» Поэтизация подвига в Великой Отечественной войне простых солдат, павших «на безымянных... |
|
14. 00 Научно практическая конференция, посвященная 70-й годовщине... Научно – практическая конференция, посвященная 70-й годовщине освобождения города Феодосии и Крыма от фашистких захватчиков в Великой... |
|
Стилевая специфика прозы Великой Отечественной войны Основные понятия: роман, эпопея, очерк, повесть; героический модус, мифопоэтика, мифологема, символ;; сквозные мотивы |
|
Реферат По истории России на тему: Сталинградская битва По этому мы сочли необходимым вспомнить события тех лет в этом реферате, а именно, вспомнить битву, ставшую переломной в Великой... |
 |
Положение о муниципальном этапе конкурса чтецов На конкурс предлагаются к исполнению тексты произведений, посвящённых Великой Отечественной войне, в том числе |
|
Сценарий праздника ко Дню Победы. Песня день победы Литературно-музыкальная композиция, приуроченная к 68-летней годовщине Победы в Великой Отечественной войне |
|
Мероприятия, посвященные Дню Воинской Славы России – Дню Победы Советского... |
|
Читательская конференция Мкоу «Нижнемахаргинская сош им. Сулейманова Х. Г.» была проведена читательская конференция для учащихся 4-9 классов, посвященная... |
|
Положение о конкурсе сочинений, посвященном победе России в Отечественной войне 1812 года Отечественной войне 1812 года, воспитания у учащихся понимания войны как сложного общественного явления, охватившего все стороны... |
|
План мероприятий, посвященных празднованию 69-ой годовщины Победы... Участие в проведении митинга: «Вахта памяти», возложение венка, почетный караул, праздничное шествие, концерт |