Глава 4
ИНИЦИАТИЧЕСКИЕ СЮЖЕТЫ ВОЛШЕБНЫХ СКАЗОК
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ
Как появилась волшебная сказка? На этот вопрос никто не знает ответа, известно только, что одинаковые сюжеты одновременно возникли в разных местах Земли независимо друг от друга. Мне кажется, я знаю, как это было, потому что во время психотерапевтических сессий имею дело с аналогичным феноменом: незнакомые между собой люди приходят на индивидуальную консультацию и рассказывают идентичные сюжеты из своей жизни. Терапевтические сессии, как и волшебные сказки, тоже очень похожи, даже если они проходят в разных группах, и даже в разных городах, и даже в разных странах... Например, на занятиях по гештальт-консультированию я показываю студентам фильм, снятый в 1970-е годы на семинаре Фрица Перлза в Америке, где он проводит самую настоящую классическую инициатическую сессию, каких много на каждой женской группе. Я часто пересказываю на обучающих курсах содержание сессий своих клиенток, и они, повторенные не один раз, звучат как сказки. Причем именно как волшебные сказки, потому что каждая сессия – это рассказ о невероятном, сверхъестественном событии в жизни человека, которое наложило печать не только на всю его жизнь, но очень часто на жизни нескольких поколений. И речь идет не обязательно о женщинах, пол не имеет значения. Вот, например, одна из мужских сказок-сессий, которую я запомнила сразу и навсегда.
«УМЕРЕТЬ МОЛОДЫМ И НА ВЗЛЕТЕ»
Приходит как-то раз мужчина лет сорока, да такой красивый, что ни в сказке сказать, ни пером описать... И говорит, что, мол, все у него было: красавица жена, детишки-отличники, дом, дача, машина, бизнес. И вдруг в одночасье все пропало: жена ушла к другому, забрала детей, а заодно и все имущество – оно на ее имя было записано. Бизнес рухнул, и вот теперь сидит этот писаный красавец передо мной, костюм на нем все еще шикарныи, но воротничок у рубашки уже засалился, и на всем облике героя лежит печать запустения: трехдневная щетина, ввалившиеся глаза, обострившиеся черты, а главное – суетливость в жестах, так не идущая человеку, привыкшему повелевать.
– И чего хотите?
– Понять, что это за заклятье такое. Будто сглазили меня...
– И кто бы это мог быть?
– Не знаю, только не живут у нас в роду мужики дольше сорока трех лет.
– А что такое?
– Отец мой только-только получил высокую должность – вдруг погиб при исполнении как раз в сорок три года. Дядя тоже не дотянул до дня рождения месяц, тоже умер не своей смертью, а героической – спасал людей, а тоже было что терять.
– А кто был первым в плеяде героев?
– Вот, вы правильно сказали, именно героев. Прадед был дворянин, служил в царской армии. Погиб героически, портрет до сих пор есть с надписью: «Умереть молодым и на взлете!» Это прадед так любил говорить. Дед тоже во время военных действий...
– Достаточно. Нашли. На взлете, говорите вы? А это что значит?
– А это значит, что человек всего достиг, своей вершины... О! Это же про меня! Это же я достиг всего, чего хотел, и мне уже вот-вот будет сорок два...
– А жить-то хочется, поди? Вот вы и сбросили балласт, что- бы не быть «на взлете»...
– И что теперь делать?
– А что хотите?
– Жить хочу, но не в нищете, а по-человечески.
– Придумайте «расколдовыватель». Можно это сделать по-разному. Например, мужчины вашего рода встанут в ряд, и каждый герой будет давать наказ представителю следующего поколения, чтобы он умер молодым и на взлете. Дойдет очередь до вас – поделитесь чувствами, которые при этом возникнут.
– Я не хочу умирать молодым и на взлете!
– Как бы вы ваш семейный завет передали своему сыну?
– Да никак! Я не согласен с этим заветом! Послушай, сынок. Ты можешь иметь все что хочешь и жить при этом долго и счастливо!
Тут и сказке конец.
Так выпьем же за то, чтобы у нас все было и нам за это ничего не было.
ТАИНА ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ
Согласитесь, что это как раз одна из тех историй, какие не так часто и не со всеми подряд случаются, и при этом в ней есть что- то завораживающее, какая-то непостижимая тайна, которая заставляет, не отрываясь и затаив дыхание, слушать, чтобы узнать, чем все-таки дело кончилось, с надеждой на «хороший конец». Тайна в ней все: это и околосмертный опыт, который делает жизнь настолько значительной, что только в такие вот моменты и чувствуешь ее вкус по-настоящему. Тайна и те неисповедимые пути, которыми передается «заклятье» из поколения в поколение мужчин в этой семье. Тайна и те неведомые глубины нашего естества, в которых есть какие-то сверхъестественные силы, позволяющие нам найти выход и справиться со злыми чарами...
Неудивительно, что такие истории передавали из уст в уста. На мой взгляд, волшебные сказки являются как раз вот такими необычными историями с «хорошим концом», в которых человеку удалось найти «расколдовыватель» против жизненных невзгод. Такие люди – герои, они сделали нечто важное не только для себя, но и для своего рода, для окружающих людей, точно так же, как во время групповых терапевтических тренингов человек, делающий в кругу свою сессию, этим самым прокладывает путь для других участников группы.
Волшебная сказка – это и есть коллективная метафора, которая передает из поколения в поколение зашифрованный в сказочные образы код этого общечеловеческого пути. Только в отличие от рассказанной мною истории, имеющей значение только для мужчин одного конкретного рода, волшебные сказки имеют значение буквально для каждого из нас, для любого представителя человеческого рода. Сказки рассказывают, как «расколдовать» себя в те моменты жизни, когда она, достигнув вершины очередной стадии, постепенно идет на убыль и в конце концов превращается в застойное болото. То есть когда человек, прожив стабильный период своей жизни, оказывается в кризисе, лишенный ориентиров и привычных поведенческих схем, когда ему кажется, что он умирает – и он действительно умирает в конце каждой стадии и больше никогда не будет существовать в своем старом качестве.
Сказки наделены символами, с помощью которых наше бессознательное посылает «сообщения», которые можно осознавать и таким образом объединять в некую целостность. Хотя они при* сущи, кроме сказки, и сновидениям, и видениям людей вне зависимости от пространства и времени, в котором они живут, читать эти символы может только профессионал, дилетанту они кажутся «ерундой».
В этой главе мы, опираясь на структурно-функциональный анализ В.Я. Проппа, займемся тем, что овладеем сказочной грамотой. Для начала отберем для этого подходящие сказки.
ОТБОР СКАЗОК ДЛЯ АНАЛИЗА
Вроде бы отобрать сказки для анализа женской инициации очень легко. Когда я обнаружила сходство сессий клиенток с сюжетами сказок, я навскидку назвала сразу не меньше десятка. Гораздо сложнее было потом эти интуитивно найденные сказки обобщить на уровне закономерностей. Они должны были соответствовать следующим требованиям: быть фольклорными (а не авторскими), волшебными (а не бытовыми), женскими (а не мужскими), взрослыми (а не детскими). Ниже я попытаюсь объяснить, почему это так важно.
Первый критерий: сказка должна быть фольклорной
Почему сказка должна быть народной? Дело в том, что закономерности, о которых идет речь (наличие инициатического кода), касаются только фольклора, искусственно созданные сказки им не подчинены. Поэтому важно, чтобы сказка сохранила свою первозданную структуру как можно более чистой. Я отобрала фольклорные русские волшебные сказки, несколько авторских и литературно обработанных русских и зарубежных и несколько Фольклорных волшебных сказок разных народов, а именно: «Амур и Психея» Апулея; сказки французского собирателя Шарля Перро; сказки из собрания братьев Гримм и из сборника
А.И. Афанасьева; «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях»
А.С. Пушкина; сказку «Аленький цветочек», записанную С.Т. Аксаковым, и еще несколько менее известных сказок.
Этот материал далеко не однороден. Со стороны содержания – да, все они являются волшебными и героиня их – девушка, которая проходит одну или две инициации. Однако со стороны формы не все они носят характер фольклорных, а следовательно, не все имеют чистую структуру. Однако строго соблюсти это условие практически невозможно, потому что сказки стеши записывать только в XVII веке, а с научной целью – еще позже.
Однако, если посмотреть иначе, «чисто народных» сказок не бывает. В этом вопросе я разделяю точку зрения Л.С. Выготского, который считает, что «совершенно ложно то представление, будто народная поэзия возникает безыскусственно и создается всем народом, а не профессионалами – сказителями, петарями, бахарями и другими профессионалами художественного творчества, имеющими традиционную и богатую глубоко специализированную технику своего ремесла и пользующимися ею совершенно так же, как писатели позднейшей эпохи. С другой стороны, и писатель, закрепляющий письменный продукт своего творчества, отнюдь не является индивидуальным творцом своего произведения. Пушкин отнюдь не единоличный автор своей поэмы. Он, как и ... сказитель былины, оказался только распорядителем огромного наследства литературной традиции, в громадной степени зависимым от... традиционных сюжетов, тем, образов, приемов, композиции»66.
Поэтому при отборе сказок для меня самым важным было то, чтобы по структуре авторские сказки не отличались от подлинных народных сказок, положенных в основу авторских.
Второй критерий: сказка должна быть волшебной
Дать определение волшебной сказки не так просто. Согласно пониманию в аналитической психологии К.Г. Юнга, «волшебные сказки – истории, представляющие коллективное бессознательное, известные с доисторических времен, изображающие “неученое”, дописьменное поведение и мудрость человеческого рода. В волшебных сказках обнаруживаются сходные мотивы, прослеживаемые в самых различных эпохах в самых разных частях света. Наряду с религиозными идеями (догмами) и мифами сказки поставляют нам символы, с помощью которых бессознательные содержания можно ввести в сознание, истолковать и объединить в некое целое. К. Юнг в своих исследованиях установил, что подобные типичные формы поведения и сами мотивы появляются в сновидениях, видениях и иллюзорных системах как здоровых людей, так и душевнобольных вне зависимости от той или иной культурной традиции»67. Это определение характеризует волшебную сказку со стороны содержания, присущего не только сказке, но и видениям, и сновидениям людей не зависимо от пространства и времени, в котором они живут.
Со стороны ее формы волшебную сказку охарактеризовал В.Я. Пропп. Он так же, как и К. Юнг, отмечает универсальность сказки, «ее, так сказать, повсюдность», которая «столь же поразительна, сколь ее бессмертие»: «Все виды литературы когда-нибудь отмирают... Сейчас для чтения Эсхила, Софокла, Еврипида, Аристофана требуется некоторая подготовка. То же можно сказать о литературе любой эпохи. Кто сейчас может читать Данте? Только образованные люди. Между тем сказку понимают решительно все. Она беспрепятственно переходит все языковые границы, от одного народа к другому, и сохраняется в живом виде тысячелетиями... Это происходит потому, что сказка содержит какие-то вечные, неувядаемые ценности»68. Напомню, что под ценностями В.Я. Пропп подразумевал то, что в сказке отражается обряд инициации, свойственный родовому строю. Герой сказки, подобно неофиту при посвящении, оказывался перед вратами смерти и проходил через смертельное испытание, преобразившись. Далее следовали его свадьба и воцарение.
Как уже говорилось, В.Я. Пропп разложил сказки на составляющие, назвав их функциями, и выяснил, что все сказки имеют идентичную структуру. Однако подобная структура характерна не для всех сказок, а только для волшебных, и для него именно последовательность функций, или структура сказки, служит их отличительным признаком при сравнении с другими жанровыми формами. Определение волшебной сказки, таким образом, ученый дает через ее форму: «Волшебная сказка есть рассказ, построенный на правильном чередовании приведенных функций в различных видах, при отсутствии некоторых из них для каждого рассказа и при повторении других»69.
В.Я. Пропп отдает отчет в том, что при таком определении термин «волшебный» теряет свой смысл, ибо есть множество сказок с элементами волшебства, фантастики, но построенных иначе, например, литературные сказки. В то же время, есть единичные новеллы, легенды, сказки о животных, совпадающие по структуре с волшебными сказками, но при этом не являющиеся волшебными. В.Я. Пропп считает, что правильнее было бы называть волшебные сказки «мифическими», по сходству строения с мифами и рыцарскими романами.
Лично я называю волшебной сказку, изображающую инициации героя или героини и построенную на чередовании 31 функции. Такой взгляд позволяет обнаружить следующее:
1) сказка заключает в себе не весь жизненный путь героини, а только его кризисные моменты, или инициации;
2) в полной волшебной женской сказке заключена не одна инициация героини, а три;
3) в сказке заключены также инициации лжегероини, которая демонстрирует отрицательные стратегии прохождения;
4) кроме героини, сказка содержит других персонажей, что отражает социальную ситуацию в переходные моменты жизни;
5) в сказке в символической форме описаны нормативные ролевые конфликты.
Третий критерий: сказка должна быть «женской»
С этим понятно: я исходила из задачи осветить только женские инициации – тот отрезок жизненного пути женщины, когда она превращается из девочки в женщину и дальше. Поэтому пол главного героя имеет значение. Есть мужские сказки (типа «Царевна-лягушка», где, хотя косвенно и просматривается женский путь, но главным героем является мужчина, Иван-Царевич)* а есть женские. Я отобрала только те сказки, где героиня – женщина, а не мужчина.
Четвертый критерий: героиня сказки должна быть взрослой женщиной
На первый взгляд, кажется, что соблюсти это правило совсем легко. Но не тут-то было. Героини сказок – не живые люди, они не стареют и в конце сказки предстают такими же, что и в начале. Как тогда понять, взрослая героиня или нет?
Я пошла от противного: искать не те сказки, в которых героиня взрослая, а те, в которых она не ребенок и не старуха. Маркерами я решила считать формальные признаки взросления, например, свадьбу героини, рождение ребенка. Таким образом отсекаются «детские» сказки типа «Гуси-лебеди» и сказки о старушках типа «Золотая рыбка». Тогда нижней границей будет пубертат – то есть время перехода от детства к взрослости, а верхней – взросление собственных детей, знаменующее переход к старости. Один и тот же момент в сказке, когда мачеха выгоняет падчерицу из дому, является для падчерицы концом детства и началом взрослости, а для мачехи – концом взрослости и началом старости. В итоге получилось, что я отобрала те сказки, в которых героиня находится в детородном периоде.
МЕЖСЮЖЕТНЫЙ И ПОСЮЖЕТНЫЙ ПОДХОДЫ ПРИ ОТБОРЕ СКАЗОК
Напомню, что конечная моя цель – осветить психологическую инициацию женщины в волшебных сказках. Для того чтобы отобрать сказки для этой цели, я использовала как посюжетный, так и межсюжетный подход. Каждый из них по отдельности не может быть достаточным, так как имеет свои ограничения.
Посюжетное изучение сказки
При посюжетном анализе сказок выбираются сказки с одинаковым или похожим сюжетом. Этот путь систематизации сказок, с точки зрения В.Я. Проппа, является тупиковым, так как сю- не единица, а комплекс, он не постоянен, а изменчив, поэтому исходить из него в изучении сказки нельзя. Ученый предостерегает: «Между сюжетами имеются самые тесные связи, так что элементы одних сюжетов входят в другие, и... между сюжетами иногда трудно, а иногда и невозможно провести грань». Тем не менее при этом В. Я. Пропп соглашается, что «типы сюжетов, несомненно, существуют». Более того, в книге «Русская сказка» он дает краткий обзор сюжетов, среди которых мне оставалось только выбрать подходящие типы. Это типы «Амур и Психея» (в общемировой классификации «Красавица и чудовище») и «Сказки о гонимой падчерице»; подтипами являются «Золушка», «Красавица в гробу», «Крошечка-Хаврошечка».
При посюжетном отборе они выстраиваются в следующую иерархию:
Тип 1: «Красавица и чудовище» (у В.Я. Проппа «Амур и Психея»).
Тип 2: «Мачеха и падчерица».
Подтип 1: «Сказки об уведенной в лес падчерице».
Подтип 2: «Золушка».
Подтип 3: «Буренушка», «Косоручка».
Подтип 4: «Красавица в гробу».
Межсюжетное изучение сказки
Межсюжетное изучение сказки более продуктивно: сам В.Я. Пропп, как уже упоминалось, воспользовался именно этим подходом: взял наугад 100 сказок подряд из собрания А.Н. Афанасьева и составил схемы всех этих сказок, расположив их друг под другом, и таким образом получил универсальную функциональную структуру сказки. Однако мы при таком подходе теряем свою цель: рассмотреть не весь жизненный путь человека вообще, а, во-первых, женский путь, во-вторых, всего лишь отрезок этого пути, совпадающий с детородным периодом. Следовательно, мы не можем взять наугад любые сказки, а должны ориентироваться на те сюжеты, в которых действует не герой, а героиня, причем соответствующего возраста, то есть подойти посюжетно.
Таким образом, я использую оба подхода: и посюжетный, и межсюжетный. Первый позволил отобрать из всего многообразия сказок именно женские сказки. Второй в рамках этих сюжетов помог соотнести структуры сказок и обнаружить «зашифрованные» в них инициации.
ПОЛНЫЕ И НЕПОЛНЫЕ СКАЗКИ
Это еще одна классификация сказок по их структуре, которая для нас чрезвычайно важна. Все волшебные сказки делятся на полные и неполные. В неполных сказках либо содержится только один круг действий героини, либо два круга действий, но второй круг проходит лжегероиня. Например, сказка «Старуха-говоруха» – неполная с одним кругом действий. В ней героиня отправляется в лес, успешно проходит испытание и возвращается, совершив только один круг действий.
Сказка «Морозко» тоже неполная, но с двумя кругами действий. В ней героиня отправляется в лес, успешно проходит испытание и возвращается, совершив первый круг действий, а потом лжегероини отправляются в лес, не проходят испытание и возвращаются с позором, совершив второй круг действий.
Полные сказки содержат два круга действии (или два хода). Например, в сказке «Амур и Психея» героиню увозят на скалу смерти, она успешно проходит испытание и возвращается замужней – это первый круг действий героини. Далее героиня теряет мужа и все приобретенное, проходит второй круг испытаний и, возвратившись, воцаряется – это второй круг действий героини.
ДВЕ ИНИЦИАЦИИ ГЕРОИНИ В ПОЛНЫХ СКАЗКАХ
Каждый круг испытаний соответствует новой инициации героини или лжегероини. Я не сразу поняла, что в сказке не одна, а больше инициаций. В.Я. Пропп, например, признавая, что в сказке содержится указание на обряд инициации, не уточнял, сколько именно инициаций в ней содержится. Более того, обнаружив, что в полной сказке два круга действий, то есть, по сути. Два набора одинаковых функций героя, В.Я. Пропп не дал этим Функциям новых названий, а просто обозначил как вставку с теми номерами: 8-15 bis. Зафиксировав этот повтор, он констатировал, что на структурно-функциональном уровне мы имеем то самое, что и в первом блоке: «Сказка, по существу, начинается сначала. Беда, которая происходит с героем теперь, – такая; же завязка, как и вначале. Развитие идет таким же образом. Герой снова приобретает и применяет волшебное средство и т.д. Это значит, что сказка может состоять из двух и более частей, которые можно назвать ходами. Начинается как бы второй тур, или ход, или круг действий. Он вновь приводит к возвращению героя в. Так, при анализе сказки «Амур и Психея» В.Я. Пропп практически игнорирует ее вторую часть: «Вторая часть этой сказки менее интересна».
Да, если рассматривать сказку только функционально, то ничего нового герой не делает: дважды ходит по одному и тому же кругу, сделав ненужную, избыточную петлю, которую отражают далеко не все сказки. Зачем?
Зачем сказка, отсекающая все нетипичное и нефункциональное, тем не менее содержит повтор? Отличаются ли испытания первого порядка от испытаний второго? Если да, то чем принципиально? Если нет, то тогда зачем они нужны? Если взглянуть глазами психолога: в чем суть «личностного роста» героя именно на данном этапе? Что за волшебное средство обретает герой в жизненных коллизиях? (I
У меня единственный ответ: это не один и тот же путь, а новый виток, новый этап жизни героини с новыми задачами. Отсюда и возникло мое предположение, что в сказке не одна, а две инициации героини, и они, хотя и совпадают по форме, по содержанию совершенно разные, и я докажу это в пятой главе. Пока же вернемся к структуре сказке.
Таким образом, неполные сказки могут быть двух типов:
1) содержат только одну инициацию героини;
2) содержат одну инициацию героини и одну отрицательную инициацию лжегероини.
Полные сказки содержат две инициации героини.
И в полных, и в неполных сказках для второго круга испытаний, будь то героиня или лжегероиня, используется дополнительный блок, состоящий из функций 8-15 bis. Эти функции идентичны функциям 8-15 первого круга действий, вот они:
8 bis. Вредительство (или недостача).
9 bis. Посредничество,
11 bis. Отправка.
12 bis. Первая функция дарителя.
13 bis. Реакция героя (или лжегероя – негативная).
13 bis. Получение волшебного средства (для лжегероя – негативного).
14 bis. Возвращение с новым средством домой.
ТРИ ГРУППЫ СКАЗОК ПО КОЛИЧЕСТВУ ИНИЦИАЦИЙ
Как видим, всего получилось три группы сказок:
1) неполные сказки с одним кругом действий;
2) неполные сказки с двумя кругами действий;
3) полные сказки с двумя кругами действий.
Каждый круг действий обозначает инициацию героини или лжегероини. Рассмотрим каждую из трех групп сказок с точки зрения их структуры.
Первая группа: неполные сказки с одним кругом действий
Они более короткие, фабула в них строится на конфликте героини с мачехой либо женщиной старшего поколения. С точки зрения структурно-функционального анализа, они не включают в себя функции второго круга действия с 8 по 15 bis. Сюда входят в основном сказки о гонимой падчерице, при этом героиня является героиней-жертвой. Примером может служить сказка «Старуха-говоруха» из сборника А.Н. Афанасьева. Сюжет предельно простой: мачеха заставляет мужа отвезти падчерицу в лес, тот увозит дочь и оставляет в случайно встреченной избушке на курьих ножках. Ночью пожаловал леший, притворившийся молодцем. Девушка наварила каши и накормила его, за что леший наградил ее подарками. Мачеха, соскучившись, велела мужу вернуть падчерицу. Когда та вернулась с дорогими дарами, мачеха стала величать ее «сударыней». В этой неполной сказке имеется только одно испытание героини, которое приравнивается к ее первой инициации (переход из детства в юность, смена низкого социального статуса на более высокий).
Схематично неполная женская сказка с одним кругом действий (или ходом) будет выглядеть так:
Первый круг действий:
Подготовительная часть.
1. Отлучка.
2. Запрет (чаще – приказ).
3. Нарушение.
|
