Второй случай касается действий индивида в условиях “непосредственной коллективности“. Тот факт, что один человек, как говорят, “выполняет волю другого“, не может служить убедительным аргументом в пользу бессубъектности индивида. Во-первых, индивиды, принимая к исполнению цели других людей, как правило, формулируют их по-своему, достраивают, доопределяют, руководствуясь своими ценностями, пропуская их сквозь призму своих установок, и т. п. Во-вторых, самый способ
55
осуществления деятельности, заданной некоторой системой требований извне, обычно в значительной мере индивидуален, связан с темпераментом человека, особенностями сознания, уже имеющимися навыками и т. п. Неслучайно в психологии выделяется особое понятие, введенное Е. А. Климовым, характеризующее своеобразие выполнения человеком заданной ему деятельности — “индивидуальный стиль“. Оно определяется как “обобщенная характеристика индивидуально психологических особенностей человека, складывающихся и проявляющихся в его деятельности, позволяющая в значительной степени прогнозировать эффективность выполнения деятельности“.
Известный психологам ещё со студенческой скамьи принцип “внешнее через внутреннее“ сформулированный С. Л. Рубинштейном, помогает найти верный ориентир в понимании того, что внешние требования (задачи, цели, предъявляемые человеку другими людьми) всегда преломляются системой “внутренних условий“ личности и только так превращаются в собственные её руководства к действию.
Наше внимание, однако, привлекает иной аспект деятельности, а именно характеристики её становления, развития и видоизменения, и в данном случае — это вопрос об обусловленности движения цели индивидуальной деятельности индивида другими людьми. В советской психологии проблема обусловленности деятельности общением очень активно и продуктивно разрабатывается (см. работы Б. Ф. Ломова, А. М. Матюшкина, Я. А. Пономарева и др.). Обширные разработки этой проблемы мы встречаем в работах зарубежных психологов (Г. Гибша, М. Форверга и др.). Общим итогом этих исследований является положение о том, что индивидуальные возможности людей в значительной мере возрастают в условиях непосредственного взаимодействия с людьми, решающими ту же задачу. Однако эта закономерность действует, как правило, в группах высокого уровня развития (А. В. Петровский). В контексте нашего анализа выделим важное понятие, введенное Л. А. Карпенко, — “движение мотива“. Понимая под мотивом “предметно-направленную активность определенной силы“1, автор указывает,
56
что в группах определенного типа (например, в группах, где учебная деятельность имеет коллективный характер) отмечается феномен развития индивидуальных побуждений к действию за счет присвоения мотивов партнеров по деятельности, что позволяет интерпретировать парадоксальный для “парной“ педагогики факт повышения эффективности учебной деятельности в связи с увеличением размера группы (при традиционных методах обучения имеет место обратная зависимость)1.
Наконец, здесь же опишем гипотетическое явление, которое обозначим как феномен “неразличимости автора“. Представим себе взаимодействующих людей, вместе решающих какую-нибудь задачу. Форма их партнерских отношений может быть символизирована отметкой на некоторой условной шкале. На одном из полюсов этой шкалы — целенаправленное и одинаковым образом понимаемое обоими распределение ролей, предполагающее, что продукты активности одного из них (“ассистента“) выступают в качестве условия, а точнее, средства осуществления некоторой деятельности, целевой уровень которой контролируется другим индивидом (“автором“). Взаимодействие между хирургом и операционной сестрой может служить примером: при одинаково ответственном отношении к делу обоих участников взаимодействия совершенно ясно, кто из них реализует уровень цели, а кто — уровень обеспечения средств. На другом полюсе шкалы мы уже не застаем “асимметрии автора“ и “ассистента“. Каждый выполняет свою задачу и может лишь косвенным образом стимулировать решение задачи, стоящей перед другим. В том случае, если первый, используя что-либо содеянное вторым в виде подсказки для своего собственного действия, приходит к решению, эта подсказка может иметь в его глазах (да и в глазах самого “подсказавшего“) совершенно безличный характер подобно тому, как совершенно безлична была бы для него любая другая “деталь“ ситуации (предмет, движение), совсем не обязательно контролируемая партнером и при том именно этим партнером. Здесь также, безусловно, ясно, кто из партнеров — автор решения, а кто —
57
фигурирует в чисто подсобной роли. Перед нами тем не менее случай, противоположный только что описанному: ведь “подсказка“ — стихийна, а “подсказавший“ никакой персональной ответственности за неё не несет.
Теперь предпримем следующий, чисто теоретический шаг: представим некоторый непрерывный переход между полюсами сознательного ассистирования и стихийного стимулирования деятельности другого человека. Если мы достаточно ясно вообразим себе этот переход, то мысленно мы с необходимостью должны будем убедиться в существовании особой “точки“ на нашей гипотетической шкале, в которой опосредствование действий первого действиями второго носит полунамеренный — полустихийный характер1. При этом тот, кто объективно стимулировал продвижение деятельности своего партнера, не может быть четко и однозначно оценен со стороны своей ответственности за производные от его активности достижения. Факт соавторства несомненен, но мера персонального вклада в целостный эффект деятельности не определена для обоих. Субъектность каждого, таким образом, здесь имеет “размытый“ характер.
Таким образом, мы рассмотрели две разновидности интересующего нас явления — “исчезновения“ традиционного субъекта деятельности. Первая из них описывает индивида в ситуации, когда он действует как бы “один на один“ с объектами, вторая — ситуацию движения деятельности в условиях непосредственного взаимодействия с другими индивидами. В первом случае — перед нами феномен “транссубъектности индивида“, а в последнем — “интериндивидуальности“ субъекта. Всё сказанное относилось к анализу движения деятельности в момент коренной перестройки принятой субъектом цели.
Понятно, что основные выводы проведенного анализа могут
58
быть использованы как в тех случаях, когда исследователя интересует зарождение деятельности, так и тогда, когда в центре внимания — передача кому-либо результатов уже завершенной деятельности.
Объектна ли деятельность? Деятельность, рассматриваемая в аспекте её осуществления, может быть понята только как проявление субъект-объектного отношения человека к миру. Индивид подчиняет своей роли вещество природы и придает активности других людей направление, соответствующее заранее принятой им цели. Такое соотнесение исходного предмета деятельности и цели и есть, собственно говоря, обнаружение субъект-объектной направленности активности человека. “Объект“, как можно видеть, понимается при этом весьма широко, в частности, под категорию объектов деятельности может быть подведен и другой человек, и сам субъект деятельности, если он, например, осуществляет акты самопознания или подчиняет себя своей воле.
Но в самом акте осуществления исходного, субъект-объектного, отношения, специфика которого определяет конкретную направленность дятельности, складываются предпосылки для установления новых, субъект-субъектных, отношений, которые превращаются в основу будущих актов общения. Эти “накопления“ в деятельности, расширение (или сужение) фонда возможного общения с окружающими могут происходить в деятельности совершенно неприметно. Важно, однако, что в процессе осуществления деятельности человек объективно вступает в определенную систему взаимосвязей с другими людьми. Иначе говоря, он никогда не производит и не потребляет предметы, которые бы затрагивали лишь его интересы и ничьи более: точно так же он не производит и не потребляет предметы, отвечающие интересам других людей и оставляющие вполне равнодушным его самого. Игрушка, взятая одним ребенком, тут же становится особо привлекательной для другого ребенка; поэт, делящийся сокровенным, рискует стать объектом пародии; философ, входящий, как ему представляется, в сферу “подлинного“, отъединенного от других, бытия, увлекает за собой сонм адептов. Через предметы своей деятельности человек тысячью нитей и уз связан с другими людьми: обогащает или обедняет круг их потребностей, формирует новые
59
взгляды, расширяет или ограничивает их возможности.
Являясь продуктом деятельности других, человек есть условие их материального и духовного производства, он — предмет потребности окружающих и объект их интереса. Люди погружены в океан взаимных ожиданий и требований. Взаимосвязь между людьми в обществе — вечное условие и форма проявления их жизни. Человек, который никому никому не нужен, — точно такой же миф, как и человек, которому не нужен никто. Речь, понятно, идет о нужде как объективной необходимости, а не о субъективном переживании и вообще не о метаморфозах субъективности.
Независимо от того, кому в начале своей деятельности индивид предназначает продукты своей активности — себе или другим людям, в ходе его деятельности осуществляется перестройка как собственной его социальной позиции, так и социальной позиции других людей. Заметим, что утверждать первое — значит утверждать и второе, ибо социальные позиции образуют связное целое (так, изменение, к примеру, положения хотя бы одной из фигур на шахматной доске перестраивает “позиции“ всех остальных). Целостное изменение социальной ситуации, производимое индивидом, при этом может выступать в его сознании лишь фрагментарно и, кроме того, им вовсе не планироваться. Индивид в своей деятельности косвенно производит многие преобразования в себе и окружающих, формируя новые возможности общения между собой и другими людьми. Генерация новых ресурсов возможных межиндивидуальных взаимодействий составляет пока еще неявную, скрытую от субъекта перспективу развития его деятельности (и развития его самого как личности).
Но вот цель деятельности достигнута. Что — за нею? Мы утверждаем, что индивид продолжает действовать над порогом ситуативной необходимости, причем делает предметом своей активности то новое, что было сформировано им косвенно, в ходе осуществления деятельности, актуализируя накопленный потенциал рожденных ею связей и отношений его к миру.
Почему это происходит и в каком конкретно направлении теперь развивается активность субъекта? Будем исходить из фактов, одна группа которых имеет достаточно общий
60
биологический характер, другая — относится только к уровню организации человеческой жизни. Опора на эти факты образует две фундаментальные посылки всего дальнейшего хода рассуждений.
Первое положение заключается в том, что индивид строит образ тех условий ситуации, в силу которых предшествовавший акт привел к индивидуально значимому эффекту, а также — образ вновь созданной ситуации. Воспроизводство таких условий может иметь как реальный (в виде практического воссоздания условий), так и идеальный характер. В последнем случае индивид осуществляет ориентировку в плане образа ситуации, связанной с соответствующим исходом. Негативный эффект обычно сопровождается свернутой или развернутой ориентировкой в плане образа, что не исключает в ряде случаев практическое моделирование условий, ведущих к неуспеху. В любом случае индивид расширяет поле своего опыта.
Какова бы ни была исходная направленность деятельности, вследствие её осуществления преобразуется жизненная ситуация субъекта, меняется круг его возможностей, его предметное и социальное окружение. Процесс реализации деятельности завершается, угасает в цели, но активность субъекта не умирает, а вовлекает в свою сферу новые элементы действительности. Акт осуществления деятельности завершен, однако движение деятельности продолжается, находя свое выражение в активности по построению образа системы условий, которые способствовали бы достижению цели: осваиваются новые возможности, порожденные в уже осуществленном акте деятельности. Оба процесса — построение образа условий, приведших к цели, и освоение новых возможностей действия — являются в широком смысле проявлениями рефлексии. Первый — это рефлексия в форме ретроспективного восстановления истории акта деятельности, второй — характеризует проспективный момент рефлексии: относится к возможному будущему.
Как ретроспективный, так и проспективный акты имеют строго необходимый характер. Ретроспективный акт есть проявление общебиологической закономерности, состоящий в том, что достижений существенного для жизнедеятельности эффекта в непривычных для особи условиях (типичной чертой
61
человеческого существования является нетипичность, новизна обстоятельства деятельности) побуждает активность, направленную на ориентировку в системе условий, ведущих к жизненно значимому эффекту и построению соответствующего психического образа. Проспективная ориентировка в системе возможностей обусловливается фактом динамики переживания потребности в ходе осуществления деятельности (известные в психологии: феномен возрастания побудительной силы мотива по мере продвижения к цели, редукция побуждения после достижения цели и т. п.). Кроме того, фактором ориентировки является новизна в системе предметных условий, так как предметы могут открываться с новой и неожиданной стороны, побуждая активность в непредвиденном направлении. Новые побуждения заставляют индивида искать средства их реализации. Некоторые предметы, которые прежде не воспринимались индивидом как “средства“ (будь то сфера прошлого опыта или актуально сложившаяся ситуация в результате предшествующего акта деятельности), выступают теперь в качестве новых возможностей действования как его избыточные по отношению к исходной цели деятельности возможности. В конечном счете индивид за счет ретроспективного и проспективного планов рефлексии расширенно воспроизводит исходный образ ситуации, первоначально направляющий действие, углубляет и обогащает образ мира, поэтому “деятельность субъекта богаче, истиннее, чем предваряющее её сознание“ (А. Н. Леонтьев).
Ретроспективные и проспективные акты выступают в форме построения индивидом нового, оформленного с помощью использования знаковых средств, образа мира — рефлексивного образа. В силу своего рефлексивного характера расширенное воспроизводство индивидуального опыта выходит за пределы лишь индивидуальной деятельности, находя свое завершение в акте передачи инноваций опыта другим индивидам. Объяснить необходимость подобной передачи позволяет второе положение, имеющее отношение только к человеку как существу общественному.
Второе положение. Имея в виду не просто активность особи, направленную к определенному предвосхищаемому результату, а деятельность человека, следует исходить из факта опосредованности её осуществления другим человеком. Являясь
62
реализацией субъект-объектного отношения, она выполняется на основе реального или идеального взаимодействия (общения) с другим человеком, т. е. по существу реализует субъект-субъект-объектное отношение. “Производство жизни... — выступает сразу же в качестве двоякого отношения, с одной стороны, в качестве естественного, а с другой — в качестве общественного отношения, общественного в том смысле, что здесь имеется в виду совместная деятельность многих индивидов, безразлично, при каких условиях, каким образом и для какой цели“1 (подчеркнуто мною — В. П.). Но если так, то из этого с необходимостью следует, что индивид для того, чтобы иметь возможность опосредствовать свою деятельность усилиями другого индивида, должен сознательно или неосознанно побуждать этого другого индивида к сотрудничеству, т. е. оказывать на него прямое или косвенное влияние, транслировать ему тот или иной мотив.
Сейчас можно соединить две указанные посылки и рассмотреть, что происходит за порогом осуществленной деятельности. Индивидуально-значимое завершение деятельности радикально меняет направленность последующей активности. Теперь активность ориентирована не на исходный объект достижения, а на совокупность условий, в силу которых соответствующий результат был достигнут. Предметом активности становятся сами основания осуществленной деятельности, и так как общение с другим человеком является важной их составной частью, то и оно превращается в предмет реального или идеального воссоздания, т. е. рефлексии в двух выделенных её формах — ретроспективной и проспективной. Рефлексия при этом касается двух “диалогизирующих“ сторон: самого субъекта деятельности, а именно его знаний, способностей, побуждений, эмоций, воли, и — другого субъекта. В ретроспективном плане индивид осуществляет здесь акты самопознания и социальной перцепции, а в проспективном плане — целеоборазования и трансляции потенциальных целей другим людям. Если прежде в деятельности стимулирование другого человека занимало подчиненное место и могло даже не выступать в качестве особой задачи, то в последнем случае оно
63
выдвигается на первое место, проявляясь в форме самоценной активности индивида.
Приметы этой самоценности мы находим уже на ранних этапах онтогенеза. Ребенок, действуя а непосредственном контакте со взрослым, вначале непроизвольно комментирует свои действия словом. Речь здесь выступает как “эхо“ речи взрослого и как непреднамеренный аккомпанемент собственных действий. Именно на этой стадии развития ребенка мы сталкиваемся с первыми элементами рефлексии. Это именно первые проявления рефлексии; здесь нет еще, конечно, того уровня рефлексии, который отличает взрослых, и высшей формой которого является cogito, появляющаяся значительно позднее (по нашим экспериментальным данным, на рубеже подросткового и ношеского возрастов)1. Далее эгоцентрическая речь ребенка, непроизвольное рефлексивное проигрывание, превращаются в преднамеренное действование ребенка, в способ общения его со взрослым. Такое “превращение“ обусловлено тем, что на стадии непроизвольного словесного аккомпанемента ребенком своих действий взрослые в значительной мере воспроизводят за ребенком его речь, продолжают и поощряют её. Для ребенка подобное поведение взрослого выступает как подкрепление, и в дальнейшем он произносит слова в расчете на то, что взрослые повторят их вслед за ним, иначе говоря, в расчете на резонанс. Рефлексия вследствие этого постепенно приобретает особую новую функцию — побуждения ответного (резонансного) действия взрослого.
Подобно ребенку, взрослый стремится к тому, чтобы разделить с близкими переживание новизны только что открытого им и познанного. Он “передает“ значимые свои переживания другим людям не из стремления “самоутвердиться“, не для того, чтобы покорить другого, и тем более не в обмен на какую-то иную, ценную для него вещь. Он делится с другим тем, что ценно для него самого, чтобы другой человек испытал тоже, что и он сам, он производит общее. Но производство общего и есть по существу то, что мы можем и должны считать общением.
64
Таким образом, деятельность, осуществление которой определялось целевой ориентацией на объект, в ходе своего движения перерастает в рефлексию и далее открывается нам как трансляция другим людям приобретений собственного опыта, т. е. как общение.
Предваряется ли деятельность сознанием? Имея в виду процессы осуществления деятельности, со всей определенностью необходимо утвердительно ответить на этот вопрос. Действительно, раз целенаправленность приобретает для нас значение определяющей характеристики деятельности в синхроническом аспекте её анализа, то сознание обязательным образом должно быть рассмотрено в качестве исходного условия протекания деятельности. “Всякая деятельность включает в себя цель, средство, результат и сам процесс деятельности, и, следовательно, неотъемлемой характеристикой деятельности является её осознанность“, — отмечают авторы статьи “Деятельность“, известные философы и методологи А. П. Огурцов и Э. Г. Юдин в последнем (третьем) издании “Большой советской энциклопедии“. Они, однако, не различают синхронический и диахронический планы анализа деятельности, и поэтому подобное понимание деятельности как предвосхищаемого сознанием процесса абсолютизируется, что совершенно закономерно приводит авторов к утверждению о том, что “деятельность как таковая не является исчерпывающим основанием человеческого существования. Если основанием деятельности является сознательно формулируемая цель, то основание самой цели лежит вне деятельности, в сфере человеческих идеалов и ценностей“. В одной из наиболее глубоких современных разработок, специально посвященных категории деятельности в науке, Э. Г. Юдин писал: “Разгадка природы деятельности коренится не в ней самой, а в том, ради чего она совершается, где формируются цели человека и строится образ действительности, какой она должна быть в результате деятельности“.
Однако, когда предметом психологического анализа становится происхождение того, “ради чего она (деятельность) совершается“, и того, “где формируются цели человека и строится образ действительности“, в поле зрения исследователей вновь попадает деятельность, но представленная не столько
65
моментами реализации тех или иных содержаний сознания (целей, образов), сколько выходом за их пределы, то есть процессами прогрессивного движения деятельности. На недопустимость смешения функционального (в наших терминах — “синхронического“) и генетического (“диахронического“) аспектов анализа при исследовании деятельности справедливо указывали В. П. Зинченко и С. Д. Смирнов в связи с изучением взглядов Э. Г. Юдина.
Мы видим, как в психологических разработках, посвященных категории деятельности, прежде всего в исследованиях представителей школы А. Н. Леонтьева, сначала имплицитно, а потом все более явно выступает идея дифференциации процессов, реализующих те или иные содержания, имеющиеся в сознании, и процессов, порождающих инновации индивидуального и общественного сознания. Оба вида процессов характеризуют деятельность. Но первые суть процессы осуществления деятельности, вторые — самодвижения деятельности. В первом случае, следовательно, сознание должно быть понято как опережающее деятельность, во втором, наоборот, как производное от деятельности.
|
