Активность как расширенное воспроизводство деятельности. В самом общем плане расширенное воспроизводство деятельности может быть определено как процесс обогащения мотивов, целей и средств исходной деятельности, а также психического образа, опосредствующего ее течение. Но что значит “обогащение мотивов, целей, средств и психического образа?“
Речь, очевидно, должна идти не о том, что мотивы, цели, средства и психический образ в системной организации развитой деятельности аналогичны (равносильны, равноценны) исходным мотиву, цели, средствам и психическому образу и попросту расширяют их спектр: развитие деятельности выражается в углублении ее мотивов, возвышении целей, улучшении используемых средств, совершенствовании психического образа. Новые и предшествующие моменты деятельности — несимметричны. Так, новый мотив деятельности как бы вырастает из предшествущего и содержит его в себе в виде необходимой, но не исчерпывающей его части. Следование новому мотиву предполагает реализацию субъектом предшествующего мотива, но вместе с тем удовлетворение потребности, первично инициировавшей поведение, не гарантирует еще возможности реализации нового мотива, возникшего в деятельности. Достижение первоначально принятой цели необходимо, но еще недостаточно для достижения вновь поставленной цели. Решение исходной задачи с применением доказавших свою пригодность средств стимулирует постановку новой задачи, но само по себе еще не дает средств к решению этой задачи. Складывающийся психический образ ситуации не только содержит в себе тот образ, на базе которого
47
регулировалась исходная деятельность, но и превосходит его.
Развитая форма деятельности, таким образом, не только предполагает (подразумевает) возможность реализации основных отношений исходной деятельности, но и означает порождение отношений, выходящих за рамки первоначальных. Новая деятельность содержит в себе исходную, но устраняет присущие ей ограничения и как бы поднимается над ней. Происходит то, что мы определяем как расширенное воспроизводство деятельности.
Процессы, осуществляющие расширенное воспроизводство деятельности, охватывают собой течение последней и характеризуют ее внутреннюю динамику. Поэтому-то и понимание активности как динамической стороны деятельности здесь не утрачивает своей силы, однако принимает новую форму. Зафиксируем ее в следующем определении: активность есть обусловленное индивидом расширенное воспроизводство деятельности.
И, наконец, активность на высшем ее уровне определяется нами как переход предшествующей формы деятельности в высшей точке ее развития к новой форме деятельности. Этот переход иногда выступает в виде “скачка“, знаменующего собой становление существенно новой деятельности.
Итак, активность в системной организации деятельности занимает различное место: 1. Активность — динамическая “образующая“ деятельности (она обеспечивает опредмечивание потребностей, целеобразование, присвоение “психологических орудий“, формирование установок, становление психического образа и т. д.); 2. Активность — динамическая сторона деятельности (процессы осуществления деятельности и “внутрисистемные переходы“ в ней — сдвиг мотива на цель и т. д.); 3. Активность — момент расширенного воспроизводства деятельности (ее мотивов, целей, средств, психического образа, опосредствующего течение деятельности) и — “скачка“ к качественно иным формам деятельности.
Сказанное позволяет следующим образом охарактеризовать связь активности и деятельности в пределах единого определения. Активность есть совокупность обусловленных индивидом моментов движения, обеспечивающих становление, реализацию, развитие и видоизменение деятельности.
Условием определения понятия “активность“ в более специальном значении является разграничение процессов
48
реализации деятельности и процессов движения самой деятельности, ее самоизменения. К процессам осуществления деятельности относятся моменты движения, входящие в состав мотивационных, целевых “единиц“ и операциональных образующих деятельности и переходов между ними. Собственно активность, в отличие от процессов осуществления деятельности, образуют моменты прогрессивного движения самой деятельности (ее становления, развития и видоизменения).
Моменты осуществления деятельности и моменты прогрессивного движения последней выступают как со стороны единого целого. Они группируются вокруг одного и того же предмета, который, согласно А. Н. Леонтьеву, является основной, “конституирующей“ характеристикой деятельности. “При этом предмет деятельности выступает двояко: первично — в своем независимом существовании как подчиняющий себе и преобразующий деятельность субъекта, вторично — как образ предмета, как продукт психического отражения его свойства, которое осуществляется в результате деятельности субъекта и иначе осуществиться не может“. Заметим, что здесь в определении предметности деятельности особо выделен факт первоначальной независимости ее предмета от индивида, реализующего данную деятельность. Может быть, однако, выделен и другой полюс этой первоначальной независимости, а именно: автономия самого индивида от предмета его последующей деятельности. Ведь предмет этот возникает не “вдруг“, а только как результат становления. Так, противостоящая индивиду “вещь“ еще не есть непосредственно предмет его деятельности. Её превращение в “предмет“ опосредствовано особой активностью индивида, осуществляющей акт подобного “опредмечивания“. Точно так же детерминирована самим индивидом динамика форм предметности (превращения предмета из внешней во внутреннюю детерминанту ативности). И, наконец, видоизменение деятельности предполагает момент преодоления ее исходной предметности. Ведь деятельность рассматривается как развивающаяся, выходящая за свои собственные пределы. Но это преодоление не осуществляется автоматически, а требует борьбы с установками1, сложившимися
49
в предшествующих предметных условиях. Все эти процессы могут быть объединены единым термином “целеполагание“.
Целеполагание понимается здесь как формирование индивидом предметной основы необходимой ему деятельности: ее мотивов, целей, задач. Понятие “целеполагание“, как можно видеть, шире созвучного ему понятия “целеобразование“. Последнее охватывает процессы постановки субъектом “целей“ в обычном смысле этого слова — как осознанных ориентиров дальнейших действий, в то время как целеполагание будет означать для нас формирование исходной основы будущих проявлений активности, постоянное ядро в переходах: мотив — цель — задача. Соответственно вместо “целеполагания“ мы иногда будем говорить о “постановке субъектом цели“. Но в контексте анализа движения деятельности это будет означать возникновение именно новой целевой перспективы у индивида.
Тогда деятельность можно определить как единство целенаправленной и целеполагающей активности человека, реализующей и развивающей систему его отношений к миру.
Целенаправленность — момент осуществления деятельности, целеполагание — момент движения (собственной динамики) деятельности. Целеполагающая активность должна быть понята как внутренняя характеристика деятельности, как деятельность, выступающая в особом своем аспекте — со стороны собственного становления, развития, видоизменения. Мы называем такой аспект анализа диахроническим. Целенаправленность активности характеризует деятельность уже в другом аспекте ее анализа — синхроническом, а именно, в аспекте осуществления деятельности. Целенаправленная активность реализует наличную потребность индивида, в то время как целеполагающая активность порождает новую его потребность. Диахронический и синхронический аспекты рассмотрения деятельности, представленные процессами целеполагания и целеосуществления, — равноправные, одинаково существенные определения деятельности. Они предполагают друг друга и только в своем единстве характеризуют деятельность. Оба свойства (целеполагание и целенаправленность) не уступают друг другу по своей значимости в общей картине деятельности. С этих позиций
50
попробуем вновь охарактеризовать деятельность, имея в виду обозначеную выше оппозицию обыденных и теоретико-методологических построений.
51
Глава III. ДВУЕДИНСТВО ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Итак, вернемся к поставленным вопросам. Как должно быть разрешено противоречие между научными и обыденными представлениями о деятельности?
Соотношение, истинную связь между обыденными и научными понятиями можно осмыслить по-разному. Одно из решений состоит в том, чтобы просто отбросить точку зрения здравого смысла в пользу утверждения теоретических представлений. Но такой сциентизм, если он отчасти и уместен в сфере негуманитарного знания, в области гуманитарного знания (философского, педагогического, психологического), как нам представляется, глубоко неоправдан. При всей внешней респектабельности лозунга: “Наука всегда права!“ — насилие над здравым смыслом в области гуманитарного знания в действительности не лучше и не хуже обскурантизма поборников “здравого смысла“ в отношении научных понятий. Подобно тому, как вещество и антивещество, сталкиваясь, уничтожают друг друга, воинствующий сциентизм и не менее воинствующий обскурантизм, сталкиваясь, не оставляют места ни для науки, ни для здравого смысла.
Теоретические представления, бесспорно, преодолевают представления обыденного сознания, но акт их преодоления вовсе не есть акт немилосердного отрицания — “голого, зряшного“. Теоретическое преодоление здравого смысла удерживает или должно удерживать в себе моменты его исходной предметной отнесенности — моменты, закрепленные и мистифицированно освоенные в первоначальных донаучных представлениях людей. Порвать со здравым смыслом, как с чем-то заведомо несостоятельным, порочным, на корню ложным, — это значит порвать с самим предметом исследования, объявить его порочным или не стоящим внимания теоретика, поранить корни его. Теоретическое преодоление, очевидно, необходимо понимать лишь как снятие.
Наше решение этой проблемы имеет своим условием преодоление постулата сообразности и разграничение процессов реализации и собственно движения деятельности (см. гл. 1). Итак, вернемся к постановке все тех же вопросов.
52
Субъектна ли деятельность? Переформулируем этот вопрос следующим образом: если субъект — это индивид как носитель и проводник цели, то всегда ли индивид действительно является подлинным субъектом (=автором) происходящего? Здесь нужно подчеркнуть, что один из ответов, если только не будут сделаны необходимые уточнения, напрашивается сам собой: конечно, не всегда! Действительно, наряду с существенными всегда могут быть найдены и совершенно несущественные, случайные проявления активности, которые не являются изначально планируемыми и не оказывают никакого заметного влияния на процесс осуществления деятельности. Если они и не отбрасываются человеком, то исключительно в силу их видимой безотносительности к процессу целенаправленного действования. Например, решая ту или иную значимую для себя задачу, человек может импульсивно и без всякого участия сознания совершать что-то постороннее, нецеленаправленное. Его непроизвольные “действия“ протекают как бы параллельно основному целенаправленному акту и являются по существу бессубъектными.
Точно так же бессубъектна форма осуществления целенаправленных актов, диктуемая теми или иными обстоятельствами. Речь здесь идет о крупных и мелких адаптивных операциях, извне задающих рисунок действия; по замечанию Н. А. Бернштейна, босая нога многое могла бы сообщить о неровностях почвы. В отличие от контролируемого содержания действий форма их реализации всегда в какой-то мере определяется не “изнутри“ (субъектно), а “извне“ — со стороны объекта. В той мере, в какой эти неизбежные привходящие моменты не оказывают существенного влияния на содержание действия, они ни в коей мере не упраздняют “субъектности“ индивида, реализующего деятельность. Нас, однако, в данном случае, интересуют не случайные спутники деятельности и не неизбежные влияния на нее внешних условий, придающие деятельности тот или иной ситуативно-неповторимый рисунок, а именно существенные характеристики собственной динамики деятельности.
Когда мы переходим к анализу движения деятельности, её становления и развития, бессубъектность деятельности превращается в совершенно особое явление, становится фактом, с
53
которым нельзя не считаться. Субъект как бы рождается заново, на основе возникающих в деятельности предпосылок для постановки новых целей, новых задач, нового образа всей ситуации в целом. Переход из плана возможного в план действительного связан с радикальной перестройкой внешней и внутренней картин последующих актов действия. В этот момент индивид пребывает в своеобразном состоянии, которое можно назвать переходным и которое именно в силу своего переходного характера имеет субъектно-неопределенный характер.
Первый возможный здесь случай анализа касается деятельности, осуществляемой строго индивидуально, “наедине с собой“. Становление деятельности в этом случае характеризуется тем, что в одном и том же индивиде как бы доживает свой срок автор завершающейся деятельности (он, однако, продолжает еще “жить“ в установках) и нарождается автор деятельности предстоящей, будущей. Подлинное междувластие! В этот момент, точнее, на этом интервале активности, индивид бессубъектен, переход от предшествующего субъекта к будущему происходит в нем, и сам по себе этот переход не может быть определен как реализация какой бы то ни было заранее поставленной, определенной цели. Чтобы подчеркнуть эту мысль, отметим, что к моменту окончания переходного периода произошедшая перемена может быть рационализирована самим индивидом как с самого начала руководимая некоторой целью. Но если бы переход от одной цели к другой действительно был связан с действием какой-нибудь цели более высокого порядка, то тогда нужно было бы объяснить, каким образом “пробуждается“ эта цель более высокого порядка... Следуя избранному пути телеологического объяснения переходов от одной цели к другой, мы должны были бы либо все дальше отодвигать “конечную“ цель, подчиняющую себе все межцелевые переходы, в бесславные дали “дурной бесконечности“, либо добрались бы, наконец, до мифической верховной цели, провозглашенной постулатом сообразности. Подобная логика рассуждений была бы подобна попыткам философов определить “цель“ движения мировой истории.
Однако мы придерживаемся противоположной точки зрения, и не пытаясь искать конечную цель, управляющую межцелевыми переходами. И в этом смысле мы говорим о самодвижении
54
деятельности. Но тогда необходимо признать, что в таком движении прежний субъект деятельности оттесняется новым, и само это обновление не предполагает существования верховного субъекта — демиурга происходящего. Факт межсубъектности (междувластия) может быть установлен не только объективно, но временами открывается также и в субъективном плане. Поэтической иллюстрацией могут служить строки японского поэта Исикава Такубоку: “Не знаю, отчего я так много мечтал на поезде поехать. Вот — с поезда сошел и некуда идти“1. И — другое свидетельство, принадлежащее известному итальянскому философу Сильвано Тальягамбе, относящееся к явлениям вполне прозаическим: “... Для введения и принятия новых факторов, новых эмпирических величин необходимо отстраниться и пренебречь данными, обосновавшими предшествующую теорию и интерпретацию. Но в ходе этого “ретроградного движения“ мы попадаем в своеобразную западню: поскольку предыдущая экспликативная структура отвергнута и не выдвинуто какой-либо другой альтернативной гипотезы — вектора и конечной цели нашего поиска, постольку фрагменты наблюдения, события выглядят оторванными друг от друга, лишенными разумной связи и вообще не поддающимися прочтению“2.
Приводя столь разные по стилю изложения и тематике иллюстрации, подчеркнем то общее, что их объединяет: переживание временной невыявленности “альтернативы“ тому, что оставлено в прошлом. Перед нами, таким образом, намечающаяся феноменология транссубъектности индивида.
|
