опухли: — с опухшими ногами), отослали его на Киферон, где Эдипа нашел пастух, приютивший мальчика и принесший его затем в Сикион или Коринф, к царю Полибу, который воспитал приемыша, как собственного сына. Получив однажды на пиру упрек в сомнительности происхождения, Эдип обратился за разъяснениями к оракулу и получил от него совет — остерегаться отцеубийства и кровосмешения. Вследствие этого Эдип, считавший Полиба своим отцом (подчеркнуто мной — В. П.), покинул Сикион: По дороге он встретил Лая, затеял с ним ссору и в запальчивости убил его и его свиту“. Далее Эдип совершает подвиг в пользу фиванских граждан, за что те в благодарность избирают его своим царем и дают ему в жены вдову Лая, Иокасту — его собственную мать. Вскоре двойное преступление, совершенное Эдипом по неведению, открылось, и Эдип в отчаянии выколол себе глаза, а Иокаста лишила себя жизни“1. Легенда о царе Эдипе, как известно, была использована Зигмундом Фрейдом при разработке идеи сексуального влечения ребенка к матери и враждебности к отцу (“Эдипов комплекс“). В философии же — сказание об Эдипе рассматривается под иным углом зрения: как обозначение зависимости прогнозируемых явлений от факта
139
осуществления прогноза (заметим, что Эдип совершил преступление именно вследствие того, что получил предостережение оракула). Трагедия Эдипа — пример так называемого “самоподтверждающегося“ прогноза. Однако предполагается возможность и “саморазрушающихся“ прогнозов. В обоих случаях знание (или узнавание) прогноза рассматривается как фактор, влияющий на действительный ход событий. До сих пор “парадоксом Эдипа“ интересовались в основном исследователи развития общества — социологи, экономисты, футурологи. Имеющиеся здесь философские обобщения касаются в основном тенденций движения общественного целого. Общество, прогнозируя свое собственное развитие, может осуществить “поправку“, она, в свою очередь, может войти в содержание нового прогноза, который также может повлиять на прогнозируемые события и т. д. и т. п. Но “парадокс Эдипа“, как можно видеть, имеет силу и при анализе проявлений активности личности, за которыми вырисовываются закономерности движения человеческой деятельности.
Личностный уровень саморегуляции поведения, как видно, может быть подчинен той же своеобразной логике. Здесь нам приоткрывается важнейшая особенность существования человека — его стремление постоянно открываться с новой стороны, нести людям новое знание о себе, быть идеально представленным некоторыми доселе неизвестными чертами. Достаточно дать человеку почувствовать, что его намерения, возможности, представления о себе заранее известны кому-либо, наперед заданы, что он сам как бы скользит по рельсам чьих-то ожиданий, предположений, прогнозов, как деятельность либо потеряет для него какой-либо смысл, либо будет кардинально преобразована им в сторону рассогласования с чьими-то “предвидениями“. Так, творческий акт лишь тогда имеет в глазах индивида реальный смысл, когда он обнаруживает в этом акте свободу от чьих-либо предположений и схем. Истоки творчества следует искать не только в стремлении индивида “выплеснуть себя на холст“, но и в желании сказать о мире и о себе в мире еще ни кем не сказанное слово. Индивид неадаптивно формирует свой новый образ Я в противовес ожидаемому и как будто бы единственно возможному. Это — и самоотрицание, и саморазвитие.
140
Порождая себя как субъект, индивид вместе с тем производит себя как личность. Поэтому первым определением личности и является самополагание как преодоление индивидом внутренних ограничений движения его деятельности. И, следовательно, наставший уже традиционным вопрос “с чего начинается личность?“ — можно ответить: с преодоления, с выхода за пределы приспособления, с надситуативной активности. Но таково лишь начальное, “стартовое“ определение личности. Оно характеризует акт движения индивидуальной деятельности как бы изнутри: через соотнесение исходных и последующих определений данной деятельности. Пока здесь еще не выявлено, что могло бы означать это движение при взгляде на акт самополагания извне — с позиций других людей, “ближних“ и “дальних“. Между тем, понятие “самополагание“ имплицитно содержит в себе также и этот момент: полагание того, что находится вне субъекта, принадлежит к категории “Не-Я“. Так, самоопределяясь, устанавливая границы своего Я, своей индивидуальности, своего места в жизни, человек неотвратимым образом обусловливает изменение жизненных миров других людей. “Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества“, — этот принцип человеческого существования в мире может быть осмыслен и так: “Обществу не дано освободить себя от того или иного индивида, живущего в обществе“; самоопределение одного человека прямо или косвенно порождает возможности самоопределения других людей. Но это значит, что индивид производит и свое особое системное качество — “быть значимым другим для других людей“. Выходя за рамки исходной ситуации деятельности, индивид входит в новые для него миры деятельности других людей, иначе говоря, производит свое “бытие-для — другого“. Потребность и способность самополания как производства себя для другого образует специфически личностный уровень проявления надситуативной активности индивида.
141
Глава V. ЛИЧНОСТЬ КАК СУБЪЕКТ АКТИВНОСТИ
Будущий историк психологии советского периода, обращаясь к 70—80-м гг. XX века, вероятно, с должной беспристрастностью аналитика отметит признаки особой приверженности исследователей к проблеме личности человека. Подметит при этом не столько возрастающий интерес к чертам, особенностям, проявлениям, качествам и свойствам личности, которые питали многочисленные эмпирические исследования в предшествующие годы, сколько стремление охватить и осмыслить в собственно психологических понятиях саму личность как особый социальный феномен. Историк сумеет сопоставить волну интереса к личности в 70-е и 80-е гг. (Б. Г. Ананьев, В. М. Мясищев, Л. И. Божович, В. С. Мерлин, К. А. Абульханова-Славская, И. С. Кон и др.) с периодом 30—40-х гг., когда в центре внимания советской психологии оказалось сознание (Л. С. Выготский, Д. Н. Узнадзе, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, С. Р. Рубинштейн), и периодом 60—70-х гг. с его пристрастностью к изучению деятельности (А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, А. В. Запорожец, П. Я. Гальперин, Д. Б. Эльконин, В. В. Давыдов, Д. И. Фельдштейн и др.). Возможно, будет показан не только теоретический, но и историко-психологический смысл названия рубежной для психологии книги А. Н. Леонтьева “Деятельность. Сознание. Личность“.
Современный психолог вправе почувствовать себя очевидцем и участником исключительно важного процесса — интеграции двух генеральных направлений в разработке проблем психологической науки: общей психологии с её вниманием к порождению, строению и функционированию индивидуального сознания в связи с исследованием предметной деятельности и социальной психологии, раскрывающей деятельностно опосредствованные связи между людьми, в которых они проявляют себя как личности. Взаимное сближение, тяготение друг к другу общепсихологической и социально-психологической мысли есть логически и исторически необходимый процесс в развитии психологии как науки о человеке, сущность которого “не есть абстракт, присущий отдельному индивиду“, а есть в своей действительности “ансамбль всех общественных отношений“. В истории советской психологии — это движение от теории
142
социогенеза теории деятельности А. Н. Леонтьева к построению теории деятельностного опосредствования межличностных отношений.
Это необходимое движение теоретической мысли знаменуется постановкой проблемы логического, онтологического и методологического соотнесения понятий “индивид“ и “личность“, обсуждение которой образует лейтмотив последних по времени публикаций по проблеме личности.
Поддерживая эту традицию, мы также считаем целесообразным рассмотреть принципиально возможные способы решения вышеназванной проблемы и в этой связи определить подходы к выделению собственного предмета психологии личности, который бы не совпадал с традиционным предметом общепсихологической или, говоря точнее, дифференциально-психологической ориентации в психологии — индивидуальными особенностями людей и не растворялся бы в межиндивидных связях как предмете социально-психологических исследований.
Понятие “индивид“ является логически исходным для всего дальнейшего обсуждения проблемы. Вслед за большинством авторов мы понимаем под индивидом отдельного представителя человеческой общности. Личность характеризует индивида в аспекте его включенности в социальное целое, в систему связей с другими индивидами. Термином “индивидуальный субъект“ (“субъект“) мы описываем индивида в аспекте его единичности, т. е. в качестве “элемента“ социальной системы. Наконец, мы говорим о личности индивида (“личностном“) как о специфическом качестве, которое характеризует индивида именно как личность: со стороны его связей с другими индивидами, общностью, к которой он принадлежит, т. е. как о его “системном качестве“1.
Выделив и различив понятия “личность индивида“ и “индивидуальный субъект“, мы оказываемся перед проблемой описания и соотнесения реальных предметов, соответствующих этим понятиям, и главное, — перед вопросом о том, как личностное
143
вписывается в сферу бытия индивида. Иногда этот вопрос формулируется и так: “Где (в каком пространстве) существует личность?“ (Э. В. Ильенков).
Так как личность индивида есть системное его качество, то открывается возможность неоднозначного решения вопроса о том, каким образом оно соотносится с социальной системной как целым. Нами первоначально выделяются три типа атрибуции (приписывания) собственно личностного аспекта бытия индивида элементам социальной общности — самим индивидам и предметно-определенным связям между ними1.
Интраиндивидуальный аспект существования личности (первая ипостась). Личность индивида при данном способе интерпретации рассматривается как качество, присущее самомуиндивидуальному субъекту как его собственное свойство. Личностное оказывается погруженным непосредственно в пространство бытия индивида, и он сам выступает перед нами как полноправный представитель и носитель своей личности. Если мы хотим остенсивно, т. е. прямой демонстрацией интересующего нас объекта, определить черты индивида как личности, то при данном способе понимания мы должны непосредственно указать на индивида, сказав: “Вот перед нами — личность“. Но такой способ определения не раскроет, конечно, как именно мыслить личность и какова форма её представленности во внутреннем плане бытия индивида. Здесь перед нами открывается широкое поле многообразных психологических интерпретаций. Это — представление о личности в аспекте её индивидуальности, индивидуальных различий; социально-культурные варианты изображения личности, в которых культурное начало рассматривается как социально предпосланное, заданное индивиду и, подобно декалькомани (переводной картинке), проступающее в его поведении и сознании; понимание личности как субъекта активности.
В каждой такой интерпретации перед нами своеобразное решение проблемы связи единичного и всеобщего в индивиде. В идее индивидуальных различий (речь идет об индивидуальных различиях, понятых в качестве существенного определения
144
субъекта, согласно С. Л. Рубинштейну) индивид выступает в своей нетождественности всеобщему, через свое неслияние с ним, и в этом смысле как личность. Напротив, в идее присвоения индивидом, трансформации и трансляции им элементов материальной или духовной культуры (предметного бытия общественного целого), личность как системное качество индивида выступает позитивно: через утверждение индивидом своей общности с социальным целым. Наконец, в идее активности индивид как личность оказывается как бы поверх барьеров своей природной или социально-нормативной ограниченности, выступает как свободное существо.
Но здесь связь единичного и всеобщего продолжает еще рассматриваться как погруженная во внутреннее пространство бытия индивида — как свойство самого индивидуального субъекта. Однако, как это очевидно, нельзя в достаточной мере полно охарактеризовать личность исключительно в пределах интраиндивидной личностной атрибуции. Требуется перейти к анализу актуально реализуемых, предметно развернутых связей между людьми в общении и деятельности.
Интериндивидный аспект существования личности (вторая ипостась). Перед нами такой способ понимания личности, когда областью её определения и существования считается пространство межиндивидных связей. Не сам по себе индивид, лишь способный к общению и деятельности, а непосредственно сами эти процессы, в которые включены по меньшей мере два индивида, рассматриваются в качестве носителей личности каждого из них.
Из этого принципа понимания личности вытекает, что личность как бы приобретает свое особое “телесное“ бытие, отличающееся от “телесного“ бытия индивида. “Философ-материалист, понимающий “телесность“ личности не столь узко, видящий её прежде всего в совокупности (в “ансамбле“) предметных, вещественно-осязаемых отношений данного индивида к другому индивиду (к другим индивидам), опосредствованных через созданные их трудом вещи, точнее, через действия с этими вещами (к числу которых относятся и слова естественного языка), будет искать разгадку “структуры личности“ в пространстве вне органического тела индивида и именно поэтому, как ни парадоксально, — во внутреннем
145
пространстве личности“1.
В социально-психологическом аспекте рассмотрения интериндивидуальный подход к личности представлен теорией деятельностного опосредствования межличностных отношений. Уже в постановке вопроса о соотношении индивидуально-психологического и социально-типического в личности со всей отчетливостью выступила проблема несводимости личностного к интраиндивидному. Является ли “коллективистическое самоопределение“ качеством личности или групповым феноменом? Подобно явлениям, возникающим при восприятии двойственных изображений (“фигура и фон“ и т. п.), изучаемый феномен появляется перед исследователем то как часть контекста групповых процессов, то как качество личности. Аналогичная ситуация возникала в связи с другими феноменами2.
В напряжённой дихотомии “либо личность, либо группа“, как теперь можно заметить, открывалась перспектива решения этой проблемы, но лишь при условии перевода понятия “личность“ в плоскость интериндивидного понимания. То были феномены собственно личности, однако не укладывающиеся в прокрустово ложе традиционного понимания. “С точки зрения стратометрической концепции личность может быть понята только в системе устойчивых межличностных связей, которые опосредствуются содержанием, ценностями, смыслом совместной деятельности для каждого из её участников. Эти межличностные связи и их носитель — конкретный индивид — практически нерасторжимы, они вполне реальны, но по природе своей сверхчувственны. Они заключены в конкретных индивидных свойствах, но к ним несводимы, они даны исследователю в проявлениях личности каждого из членов группы, но они вместе с тем образуют особое качество самой групповой деятельности, которое опосредствует эти личностные проявления ...“3.
146
Но уже в рамках рассматриваемого продуктивного принципа намечается необходимость иного подхода, как бы замыкающего ряд анализируемых способов понимания личности. При всем богатстве путей психологического анализа соответствующего круга явлений интериндивидная ориентация характеризуется определенными ограничениями и побуждает к постановке новых вопросов, значимых для продвижения всей проблематики в целом.
Первое ограничение. Индивиды, о личности которых заключает исследователь, рассматриваются как включенные в психологически единую ситуацию — совместной деятельности и общения (психолог левиновской школы сказал бы о существовании общего “поля“ для индивидов). Продолжает ли, однако, личность как системное качество индивидов, пребывавших в ситуации взаимодействия, “существовать“ и за пределами общей для них ситуации? “Живет“ ли она и “по ту сторону“ актуального взаимодействия?
Второе ограничение. В рамках интериндивидной атрибуции бытие личности рассматривается как развертывающееся и фиксирующееся прежде всего в объектной (предметно-вещной или функционально-позиционной) стороне связей между индивидами. Существуют ли и в каких гипотетических формах выступают собственно-субъектные фиксации бытия данного индивида в других людях?
Третье ограничение. Интериндивидные представления о личности исходят из неявного допущения тождества социальной активности и эффектов воздействия одного человека на другого. Но это не всегда справедливо. Так, например, факты содействия индивида другим людям, их индивидуальному развитию, относясь к существенно важным обнаружениям личности данного индивида (И. М. Палей), могут быть психологически осмыслены весьма по-разному. В одном случае может идти речь о “содействии“ как о проявлениях активности, отвечающей исходному намерению индивида оказать помощь людям. В другом случае могут иметься в виду значимые, скажем, для второго лица изменения, вызванные в нем первым, однако от собственных побуждений первого лица прямо не зависящие, возникающие как бы помимо и даже вопреки его воле и желанию. В “Фаусте“ Гёте читаем: “...Так кто ж ты наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает
147
благо“. Возможно и противоположное: активность, направленная на других, напоминает порой “семена, брошенные на асфальт“ (Б. Сарнов). Не следует ли эффекты воздействия (как позитивные, так и негативные) выделить в особую категорию психологических явлений, хотя и связанных, но не отождествимых с проявлениями социальной активности воздействующих лиц?
Ответ на три поставленных вопроса автор усматривает в существовании еще одного способа понимания личности как системного качества индивида.
|
