Философия права




Скачать 389.66 Kb.
Название Философия права
Дата публикации 22.05.2014
Размер 389.66 Kb.
Тип Документы
literature-edu.ru > Право > Документы

ГОСУДАРСТВ0 И ПРАВО, 2010, № 1, с. 21-34


ФИЛОСОФИЯ ПРАВА

ПРАВО КАК ЦЕННОСТЬ © 2010 г. В.Н. Жуков1

Право как религиозная ценность. В христианской мысли (возьмем ее в качестве примера) существуют две крайние точки зрения на право. Для первой характерно резкое противопоставление права и религии, "Закона и Благодати", для второй - стремление объединить право и "Божью благодать". В зависимости от избранной позиции право приобретает либо негативную, либо позитивную ценность.

Противопоставление права и религии наиболее ярко представлено в эсхатологическом христиан­стве в частности в русском православии. Так, еще Илларион в своем сочинении "Слово о Законе и Благодати" (XI в.), отдавая должное мирским законам, подчеркивает их подчиненный по отношению к Богу характер. Автор не просто указывает на первичность, приоритетность религиозной нормы перед правовой, но говорит о праве как о проявлении греха, представляет право сие результат отпадения человека от Бога. Здесь право предстает как относительная ценность, бесконечно далеко отстоящая от ценности абсолютной, т.е Бога. Такой подход призван, по логике автора, рельефно оттенить все несовершенство права как земного института перед абсолютным совершенством Бога.

Тенденция девальвации права набирает полную силу в русской религиозной философии конца - первой половины XX вв. (С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, С.Л. Франк). Так, согласно Н.А. Бердяеву, право вносит в христианское сознание глубокий парадокс, нераз­решимую антиномию: вырастая из греха, право вместе с тем несёт добро и борется с грехом. Обличая грех и борясь с ним, право само являет­ся проявлением греха, несёт на себе его тяжёлое наследие. Право ограничивает зло, но не в силах его победить, обнаруживая тем самым бессилие добра, не знающего "'Божьей благодати". Более того, в борьбе со злом право само легко становит­ся злом. Правовое сознание христиан изначально трагично, так как право, ставя своей целью защи­тить добро, бессильно победить зло. Христианский мир, отмечает философ, живёт двойственной жизнью: по закону и по благодати. Трагизм такого положения состоит в том, что "Закон и Благодать", право и религия не могут и не должны сойтись. Если право поднять до уровня религиозного откро­вения, право лишится своего важнейшего качест­ва - принудительности, т.е. перестанет выполнять функции, необходимые земному, грешному миру. Если религиозные заповеди низвести до уровня права, из религии уйдёт дух откровения, а сами религиозные нормы превратятся в систему наси­лия. В законе проявляется богооставленность че­ловека, в благодати - богообщение; в законе добро откалывается от бытия, благодать соединяет добро и бытие; в основе закона лежит отвлечённая идея добра, в основе благодати - любовь к конкретному человеку; закон олицетворяет собой рабство чело­века, его зависимость от природной необходимо­сти, благодать делает человека свободным2. Этика благодати часто кажется абсурдной по отношению к этике закона ("Любите врагов ваших, благослов­ляйте проклинающих вас, благотворите ненавидя­щих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас"). "Закон, судящий грешников и злых, - пола­гает Бердяев, - оказывается пригодным лишь для обыкновенных, обыденных случаев, пока сердца людей холодные и застывшие. Но для необыкно­венных, катастрофических положений жизни, ко­гда только и раскрывается и глубина жизни, закон оказывается совершенно неприменимым и суд его ничтожным"3. Настоящая жизнь, делает вывод Бердяев, лежит по ту сторону закона. Очевидно, что общая тенденция его рассуждений - стремле­ние снизить ценность права.

Ту же линию продолжает и Б.П. Вышеславцев. Закон, полагает он, - святыня всего античного мира. Наиболее ярко это проявилось в греко-рим­ской культуре, основными святынями которой были государство, совершенное законодатель­ство, справедливость. Несколько иначе дело об­стояло с древними евреями. У них, так же как у греков и римлян, закон был высшей ценностью. Центральное понятие ветхозаветной философии права - завет , что означает договор, союз , заключённый между Богом и народом. Заключив договор с Богом, древние евреи, как позднее и американские колонисты, положили в основу социального устройства и общественных связей правоотношение, т.е. господство земного закона. Вместо богообщения еврейский народ получил "общественный договор", поставив на место Бога юриспруденцию. Но вместе с тем в жизни древних евреев всегда ощущалось "подпочвенное мистическое течение", поиск благодати; они нес­ли в своей душе трагическое противоречие "Зако­на и Благодати". В Новом Завете мы наблюдаем уничтожение договорного начала, господство за­кона перестаёт быть высшим принципом жизни. Царство Божие метаюридично, договорные отно­шения с абсолютными ценностями исключены. Подлинное богообщение основано на благодати. В конечном счёте, заключает Вышеславцев, анти­номия "Закона и Благодати" перерастает в анти­номию общества и государства, с одной стороны, и церкви - с другой4.

Постулируемая Вышеславцевым контрастная полярность "Закона и Благодати" приводит к ра­дикальному снижению ценности закона за счёт максимального возвышения ценности благода­ти. Русский юрист указывает на высказывание Христа, что «законом спастись нельзя: правед­ность от закона, праведность "книжников и фа­рисеев" затворяет вход в Царство Божие. А если бы можно было спастись законом, то Спаситель был бы не нужен»5. Закон "всегда есть преграда между людьми и преграда между Богом и чело­веком". Господство закона исключает построение "истинно-сердечных" взаимоотношений любви, взаимоотношений Богосыновства, которое спа­сает человека и создаёт Царство Божие сначала "внутри нас", а затем и везде. Вышеславцев при­водит целый ряд отрицательных определений закона, даваемых в Новом Завете: «Закон - "не без недостатка", он "ничего не доводит до совер­шенства", им нельзя оправдаться, он - "служение осуждения", "ветхая буква", "ветхая одежда", "ветхие мехи", "ветшающее и стареющее, близ­кое к уничтожению"; он есть "заповедь и преда­ние человеческое", надежда на плоть, суеверие, "тщета", "сор", "заднее", "покрывало на сердце", рабство, "смертоносная буква", он "производит гнев", разделяет людей, "отчуждает", воздвигает "преграду", создаёт "вражду". Наконец, Христос "разрушает" эту преграду закона; устанавливается, что закон есть заповедь, отменяющаяся по причине её немощи и бесполезности"; а потому: "горе вам, законники"»6.

Закон, по Вышеславцеву, строит обществен­ные связи как отношения власти и подвластных, господина и раба, "Божья благодать" ведёт к любви и дружбе между всеми. Закон разделяет людей на "чистых" и "нечистых", создавая тем самым юридический, а значит, ложный в своей основе критерий человеческого превосходства. Закон есть прежде всего норма внешнего поведе­ния, получившая санкцию со стороны религии и ставшей "заповедью человеческой", "преданием человеческим". Поскольку закон отражает несо­вершенство человека, соответствует его падшей греховной природе, постольку он не в состоянии быть ориентиром человеческого бытия. Законо­творчество - это творческий акт человеческой природы, которая изначально грешна, а значит, грешно и законодательство. Положительное пра­во, безуспешно стремясь воплотить в себе идею божественной справедливости, склонно подме­нять заповедь Божью "заповедями человечески­ми". Духовная жизнь человека протекает мимо закона, он не обладает высшей творческой силой, способной поселить в сердце человека любовь, мир и благость. А если благодать есть, закон не нужен. Закон не является причиной добра или зла, он выступает лишь мотивом, поводом для совершения греха. Однако это не снимает ответ­ственности с закона, так как служить поводом для греха есть большой грех.

Несовершенство закона, делает вывод Вы­шеславцев, даёт право человеку нарушать его. Христос, рассуждает он, показал, что абсолютное соблюдение закона может противоречить любви, стать причиной высшей несправедливости и пото­му сам со своими учениками постоянно нарушал закон. Так, Христос нарушал абсолютный запрет что-либо делать в субботу, так как в этом случае Он лишался бы возможности совершать в этот день добро ("не человек для субботы, а суббота для человека"). Но Христос нарушал закон не во имя беззакония, а во имя любви. Вера в Бога, ожидание Царства Божия должно стать высшей инстанцией, единственным критерием, позволяю­щим человеку решать вопрос о целесообразности нарушения закона. Вера в Бога, "независимая от закона и стоящая вне закона", ставит челове­ка выше закона, делает его господином закона. Закон может быть нарушен, если он сдерживает творческое движение человека к Богу, если развивающаяся в религиозном направлении жизнь оказывается под угрозой уничтожения со сторо­ны "мёртвой буквы" закона7.

Такой негативизм объективно имел, как ми­нимум, два следствия. Во-первых, разведя на разные полюса право и Бога, эсхатологическое христианство подготовило условия для реали­стического понимания права. В религиозной форме здесь вскрывается уже не мнимая, а ре­альная природа права. Можно спорить о том, что источником права является акт грехопадения (в конечном счёте это вопрос веры), но очевидной представляется связь права с несовершенством человеческой природы. Право в значительной мере есть отражение деструктивных проявлений человека, социальных конфликтов. Право - это в определённом смысле "тень" (если использовать терминологию К.Г. Юнга), которую отбрасывает человечество своей худшей стороной. Что такое, например, Уголовный кодекс, как не концентри­рованное описание социального зла, на которое способен человек? В известном смысле право только фиксирует деструктивное поведение людей.

Во-вторых, эсхатологическое христианство, снижая ценность права, делало тем самым при­вивку против неоправданного его возвеличивания в будущем, например в условиях буржуазного об­щества, где право нередко становится фетишем, предметом поклонения, а ценности религии и морали уходят на задний план. Бердяев и Выше­славцев верно отметили, что возможности права не следует преувеличивать, не эффективно и даже вредно пытаться возлагать на право всеобъемлю­щие регулятивные функции. В условиях же со­временного общества, где государство все более и более доминирует, право не может и не должно пытаться регулировать все сегменты социальной жизни.

Вторая позиция в христианстве сводится к стремлению максимально сблизить право и рели­гию, что, в частности, нашло отражение в работах гусских религиозных философов Е.В. Спекторского и И.А. Ильина. Так, Спекторский выступает за формирование "подлинно христианского" пра­восознания, отстаивает идею создания "христи­анского права". С его точки зрения, христианское правопонимание отличает полное совпадение права, религии и нравственности: у христиан­ской философии "нет двойной мерки, внешней для права и внутренней для нравственности... Она не различает моральности и легальности. Не согласна она видеть, вместе с Еллинеком, в праве только минимум этики. Она, напротив, стремится к её максимуму. Она ищет правды еди­ной и неделимой. И она полагает, что где правда, там и свет..."8.

Философ полагает, что у истоков права лежит религия, право вырастает из религиозного чув­ства. Религиозный страх дикаря устанавливает первичные табу, которые затем становятся правом. Религиозное сознание, отмечает Спекторский, формировало стереотипы правового восприятия общественных отношений. Во многих языческих религиях (в частности, у римлян) отношения между человеком и Богом понимались как дого­ворные, как двусторонние обязательства. В этом случае жрецы выступали (в зависимости от спе­цифики религиозного обряда) в роли консультан­та, эксперта или нотариуса, свидетельствуя или подтверждая правильность заключения (испол­нения) юридической сделки с Богом. В религии иудаизма весь Ветхий Завет ("завет" - это и есть договор) понимается как закон, как сакральная юриспруденция9. Но подлинное представление о праве, утверждает Спекторский, даёт только Новый Завет, "только Иисус Христос предложил законченную философию права". Философ, пыта­ясь доказать, что право и христианская религия -вещи вполне совместимые, апеллирует к пове­дению Христа: когда Христос говорит, что Он пришёл в мир не нарушить закон, а исполнить, это, между прочим, имело и тот смысл, по Спекторскому, что Он не явился специально бороться с тогдашним правопорядком и что Он, нисколь­ко не стремясь укрепить его, считался с ним и даже подчинялся ему, когда это было неизбежно. Христос через учеников совершал акты купли, не избегал суда, не склонял других к уклонению от уплаты податей кесарю, с торговлей боролся только в храме Божием, не отвергал собствен­ности, упоминал разные её виды, высказывался о формальной системе доказательств, занимался толкованием действующего права. Притчи и бе­седы Христа с учениками насыщены примерами из юридической практики (купля-продажа, раздел имения, наём услуг, управление домом, аренда виноградника, правоотношения между господи­ном и рабом, кредитные операции, управление имением по доверенности)10.

Спекторский выступает за максимальное сбли­жение частного и публичного права в "единоехристианское социальное право, что, по его мнению, должно устранить противоречия между людьми как собственниками и между человеком и государством. Это достигается, с одной стороны, ограничением индивидуализма и частного инте­реса отдельных лиц, а с другой - наращиванием социальных функций государства, превращением государства в общественную службу, а это уже напоминает тоталитарную модель.

По Ильину, основная ценность права состоит в том, что оно предлагает человеку единственно верный путь достичь одухотворённой, нравствен­ной и религиозной жизни, что оно выступает в качестве "могучего" воспитательного средства личности. Задача права, полагает он, состоит не только и не столько в том, чтобы регулировать внешнюю сторону жизни людей, сколько в том, чтобы формировать в их душах стремление дви­гаться навстречу Богу, создавать мотивацию для подлинно христианского поведения.

И Спекторский, и Ильин практически пред­ложили популярную (особенно в XIX - начале XX вв.) в православии идею "воцерковления культуры", согласно которой все социальные проблемы должны решаться на пути подчинения общества, государства и права религии и церкви. В контексте идеи "воцерковления" хотя и призна­ётся ценность права, его неизбежность в социаль­ном мире, но фактически право здесь лишается его реальной значимости. Возведение в ранг пра­ва христианских заповедей не столько приблизит человека к Богу, сколько лишит его свободы. Пра­во в этом случае становится не гарантом свободы, а системой узаконенного насилия.

Право как этическая ценность. Главная тема этики, важнейшая проблема этического созна­ния - смысл и цели человеческого существова­ния. Право, оцениваемое с данной точки зрения, в разные исторические периоды воспринималось по-разному.

В Древнем мире и Средние века этический смысл права в основном сводился к его приклад­ной, инструментальной функции. Право возника­ет на стадии разложения первобытной общины, когда появляется государство и у него возникает потребность в эффективном средстве навязыва­ния своей воли подвластному населению. Если в условиях первобытной общины нормативно-регулятивная система была слабо дифференци­рованной, то в процессе становления публичной политической власти социальные регуляторы на­чинают достаточно рельефно обособляться. Диф­ференциация сфер общественной жизни повлекла за собой обособление религии, морали и права в относительно автономные образования: религия отошла к компетенции жрецов, право - к ком­петенции государства, мораль стала достоянием всего общества. Следует подчеркнуть, что правом становились те социальные регуляторы, которые власть считала важнейшими в деле поддержания единого централизованного порядка. Архаичное право было тем средством, при помощи которого племя (союз племен) в лице государства боролось за физическое выживание. С помощью правовых санкций власть защищала жизненно важные, ос­новополагающие материальные и духовные блага племени. Иначе говоря, ценность права на ранних этапах его существования определялась отнюдь не религией или моралью, а теми благами, кото­рые имели важнейшее значение для выживания и жизнедеятельности общества. В этом смысле архаическое право имело собственную ценность, состоявшую в поддержании физического выжи­вания племени. Право оказалось наиболее эффек­тивным средством организации ресурсов ранних политических образований.

Древнее право было по большей части со­словным и правом сильного, о чем, в частности, свидетельствуют наличие рабства, закабаленного крестьянства, приниженное положение женщин и детей. С точки зрения этической древнее право являло собой неприкрытый агрессивный живот­ный эгоизм человека, который стремился выжить за счет порабощения другого человека. Так, даже греко-римская культура, давшая образцы высокой духовности, в понимании личности осталась не просто ограниченной, но убогой, нравственно ущербной. Держать на положении скота себе подобного, видеть в личности, в нравственном и разумном существе "говорящее орудие" (Аристо­тель) фактически означало только одно - самому находиться на уровне скота.

Вместе с тем внутри господствующего класса древнее право отражало стремление установить между людьми в той или иной степени равенство, свободу и справедливость, т.е. отношения, отве­чающие представлениям личности о собственном достоинстве. При этом надо понимать, что ве­дущий мотив древнего права - вовсе не защита нравственного достоинства личности, а необхо­димость установления порядка и безопасности, в чем было заинтересовано либо все общество, либо его большинство. Древнее право было на­правлено на защиту ценностей рода, племени, но не личности. Например, запрет на несанкцио­нированное убийство, на кровную месть имел целью не столько защиту личности, сколько до­стижение общественного спокойствия и стабильности, "замиренной среды" (М.М. Ковалевский), необходимой для нормальной жизни власти и подвластных.

Специфическая черта древнего права – крайняя жестокость (пытки, членовредительские на­казания, мучительные способы смертной казни). Вот, например, приговор суда по делу о якобы государственной измене Томаса Мора, вынесенный в 1535 г. на родине правового государства, в просвещенной Англии: "Вернуть его при содействии констебля... в Тауэр. Оттуда влачить по земле через все лондонское Сити в Тайберн, там повесить его так, чтобы замучить до полусмерти, снять с петли, пока он еще не умер, оскопить, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем чет­вертовать его и прибить по одной четверти тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на лондонском мосту"11.

Если применить метод психоанализа, то крайнюю жестокость древнего права можно объяснить крайней агрессивностью, крайним анархизмом подвластного населения. Право - один из спосо­бов подавления первичных влечений индивида, с его помощью коллектив подчиняет поведение человека своим интересам. Зависимость здесь такая: чем сильнее инстинкты людей, тем жестче должен быть механизм их подавления. И наоборот: чем сильнее право давит на людей, ограни­чивая их возможности в удовлетворении своих инстинктов, тем более активную агрессию это вызывает. Но природа инстинктов такова, что их нельзя подавлять полностью, в противном случае неминуем социальный взрыв в виде разного года бунтов и беспорядков. В данном контексте история права предстает как поиск баланса между силой репрессий и силой инстинктов. Доми­нирующий мотив на всем протяжении развития права - устрашение, благодаря которому только и оказывалось возможным достижение стабиль­ного правопорядка. Поэтому правильным будет вывод, что в основе права Древнего мира и средневековья лежала этика страха. Этический смысл архаичного права состоял в том, чтобы с помо­щью страха социализировать массы, привить им стойкие навыки автоматического подчинения власти. К XIX-XX вв. (да и то в основном в странах Запада) наказания смягчаются, но данный факт, конечно, не говорит об утрате правом функции устрашения.

Наиболее распространенная форма древнего права - обычай. Как правильно отмечали создатели исторической школы права (Г. Гуго, Ф.К. Савиньи, Г.Ф. Пухта), сильная сторона обычая как ис­точника права состояла в том, что он представлял собой органическую часть национальной куль­туры. Возникнув спонтанно, стихийно, в рамках автономно существующей социальной группы, обычай становился не просто нормой поведения людей, но способом их жизни. Обычное право играло роль той культурной среды, без которой жизнь человека лишалась привычного содержа­ния. Правовой обычай, опираясь на традицию, олицетворял собой связь поколений, формировал историческое сознание этноса - основы нацио­нального государства. Правовой обычай социали­зировал личность, приобщал ее к принятым в дан­ном сообществе формам жизни, в более широком понимании - к его базовым ценностям. Этический смысл обычного права раскрывался в сохранении и аккумулировании ценностей этноса.

Роль и значение обычного права наглядно про­явились при переходе европейских обществ от феодализма к капитализму. В условиях создания централизованного государства, образования единого национального рынка, при переходе правотворческой функции к парламенту и испол­нительной власти обычное право повсеместно разрушалось, уступая место нормативному акту и юридическому прецеденту. В исторической ретроспективе с формально-логической точки зрения все выглядело вроде бы естественно и до­вольно гладко: более перспективные источники права сменяли косные, отсталые и ограниченные в своих возможностях источники. Однако если посмотреть на данный процесс глазами, напри­мер, французского или немецкого крестьянина, то отмирание обычного права означало для него разрушение его внутреннего мира, векового пат­риархального уклада, в котором он находил смысл своего существования. Снижение роли обычного права знаменовало собой разрыв с традиционны­ми ценностями средневекового общества и пере­ход к новым ценностям индустриальной буржуаз­ной культуры.

Буржуазное право несло с собой новый этиче­ский смысл, заключавшийся в утверждении сво­боды, равенства и справедливости. Документы буржуазных революций закрепляли политические и личные права и свободы граждан, устанавлива­ли формально равное для всех право. Пришедшая к власти буржуазия ставила перед собой цель за­щитить с помощью права рыночную экономику, частную собственность и парламентаризм. Ины­ми словами, буржуазное право стало следствием экономического и политического развития Европы по пути капитализма и либерализма. В основе этого процесса лежал индивидуализм - фунда­ментальное качество сознания и психологии за­падного европейца и всей западной культуры (в том числе правовой). Благодаря индивидуализму человек воспринимал себя как уникальную цен­ность со своими интересами и потребностями, противостоящими общественным интересам. Естественным следствием индивидуализма стал гуманизм - нравственный принцип, согласно которому человек есть ценность, деятельное, творческое существо, нуждающееся в наиболее полном удовлетворении своих потребностей и интересов и реализации своих способностей. С точки зрения буржуа, основная цель права новой капиталистической эпохи - создание комфортной социальной среды, где человек мог бы чувство­вать себя свободным, защищенным от произвола власти и имеющим возможность реализовывать себя как личность. Буржуазное право в значитель­ной мере достигало этой цели, хотя гуманизм его был ограниченным. При формальном понимании свободы и равенства (что, конечно, служило делу обеспечения самоценности личности) буржуазное право не давало никаких гарантий эксплуатируе­мым слоям населения перед стихией рынка, зача­стую обрекая их на голодную смерть. Позднее, с последней трети XIX в., гуманизм буржуазного права начинает дополняться социалистическим содержанием: формируется социальное законо­дательство, защищавшее материальную сторону жизни наемных работников.

Несмотря на очевидное гуманистическое со­держание буржуазного права, в XIX - первой половине XX вв. оно становится объектом интен­сивной критики со стороны именно гуманистиче­ски настроенных авторов. Так, К. Маркс считал серьезным изъяном буржуазного права его под­черкнутый формализм. Казалось бы, право при капитализме, сломав сословные и другие перего­родки и сделав людей равными, помогало утвер­ждать в человеке чувство собственного достоин­ства. Вместе с тем Маркс верно указывал на тот факт, что формальное равенство, т.е. применение "равного масштаба к неравным людям", на деле обесценивает, обезличивает человека, лишает его индивидуальных черт.

С позиции персонализма и экзистенциализ­ма Н.А. Бердяев (испытавший, кстати, влияние марксизма) развивает тему, затронутую Марксом: буржуазное право есть воплощённое, концентри­рованное господство общества над личностью, оно - проявление "социальной обыденности", где личная совесть заменяется общественной моралью, а творческие силы человека ограни­чиваются рабским подчинением государству. Формализм и абстрактность права исключают конкретную живую личность. Право не в состоя­нии проникнуть в глубины нравственной жизни человека. Оно равнодушно к индивидуальной человеческой судьбе и в этом смысле глубоко безнравственно и бесчеловечно. Право вырастает на почве интересов больших и малых социальных групп. Оно выражает этику семьи, рода, клана, сословия, нации, государства, но никак не лич­ности. Право стоит на страже абстрактного добра и абстрактной справедливости. В борьбе со злом оно защищает абстрактного человека и социаль­но значимые ценности, а не конкретную челове­ческую индивидуальность. Лежащий в основе права абстрактный морализм стремится сделать из человека "автомат добродетели", т.е. право фактически нивелирует человека, заставляя его служить абстрактному добру12.

Во второй половине XX в. понимание права теснейшим образом связывается с гуманизмом: принимаются многочисленные международно-правовые акты, посвященные гуманитарным вопросам, государства считают своей обязанно­стью включать в конституции разделы о правах человека. Общепринятым становится мнение, что национальное и международное право долж­но быть наполнено гуманистическим содержани­ем, должно создавать условия для всестороннего совершенствования личности. Глядя на гигант­ский массив всего этого современного законо­дательства, можно подумать, что мы имеем дело с правовой культурой, принципиально отличной от правовой культуры Древнего мира и средне­вековья, что нравственность современных лю­дей принципиально изменилась, создав основу для создания права с гуманистическим содержа­нием. Либерально настроенные юристы и фи­лософы с последней трети XIX в. начали гово­рить о праве как о "минимуме нравственности" (Г. Еллинек, B.C. Соловьев), указывая тем самым на невозможность существования безнравст­венного права. В XX в. тенденция увязывать право с нравственностью, гуманизмом только усилилась.

Действительно, различия между древним и со­временным правом заметны: современное право (особенно в странах Запада) максимально диффе­ренцировано, индивидуализировано, направлено на утверждение принципов свободы, равенства, справедливости, демократизма, законности и гу манизма. Вместе с тем надо отдавать себе отчет в том, что эти различия носят по преимуществу внешний характер и определяются следующими причинами. Во-первых, современная западная правовая культура возникла на базе мощной ин­дустрии, невиданного ранее уровня развития про­изводительных сил, способных обеспечить вы­сокий уровень жизни основной части общества. Социальное государство, появившееся примерно с 1970-х годов, вполне может себе позволить бес­платно кормить тысячи и миллионы своих граж­дан и эмигрантов без риска ослабления своей власти. Во-вторых, в XX в. государства достига­ют огромной, ранее небывалой силы. С помощью своего военного и полицейского аппарата они установили всесторонний и эффективный кон­троль над обществом, подавляя в зародыше вся­кую антигосударственную деятельность. В-треть­их, за последние несколько сот лет государство, все более подчиняя себе человека, сформировало у него, наконец, достаточно стойкую привычку к автоматическому послушанию.

Но представляется очевидным, что, например, в случае новой большой войны, в условиях рез­кого снижения уровня материальных ресурсов и реальной угрозы разрушения государства со­временное гуманистическое право очень быстро приобретет старый драконовский вид с его упро­щенным процессом и устрашающими наказания­ми. Дело в том, что человек за последние тысячи или сотни лет в нравственном отношении лучше не стал, просто условия жизни современного человека (в том числе человека современной западной культуры) значительно улучшились. Как только условия его жизни резко снижаются, не перестает соблюдать право, стремясь удов­летворить свой эгоизм другими, незаконными способами. Как верно заметил К.Г. Юнг, под личиной так называемого современного циви­лизованного человека кроется нравственность дикаря, готового на любое преступление ради удовлетворения своих интересов. Массовая пре­ступность во всех странах мира - прямое тому подтверждение.

Часто можно слышать такое мнение: гуманизм современного европейского права заключается, в частности, в том, что оно сумело поставить заслон национализму, фашизму и религиозному экстремизму. Так, в Германии, пережившей на­ционал-социализм, принято очень жесткое зако­нодательство против антисемитизма и фашизма, что представляется абсолютно правильной ме­рой. Однако следует осознать простую, но тяже­лую истину: антифашистское законодательство


необходимо в современной Европе потому, что неонацистские настроения в ней сильны и гото­вы прорваться наружу при малейшем ослаблении прессинга со стороны права. Запрет на откровен­ную публичную дискуссию о межнациональных и межрелигиозных отношениях в современных странах Запада означает только одно: страх пе­ред национализмом и религиозным экстремиз­мом, которым переполнены народы мира. Пра­вящий класс пугает мысль, что обсуждение этих проблем только обострит межнациональные и межрелигиозные конфликты, спровоцирует волну стихийного неконтролируемого насилия. Зависимость здесь такая: чем сильнее экстриммистские настроения, тем строже будет законодательство, жесткость законов отражает силу экстремизма.

Таким образом, можно констатировать, что со­временное гуманитарное право вызвано к жизни не только заботой о человеке (т.е. о его высокой нравственности), но также наличием сил, гото­вых этого человека поработить или уничтожить. Агрессивные инстинкты масс - обратная, тене­вая сторона современного гуманитарного пра­ва. Его этический смысл состоит в том, чтобы блокировать деструктивную природу человека, защитив его от его самого. В этом отношении современное право мало чем отличается от древнего права, их природа едина - асоциаль­ные человеческие инстинкты. Этический смысл современного права состоит не в том, что оно -"минимум нравственности", но в том, что право (вполне автономно от морали) так же, как и в древности, заставляет человека выполнять тре­бования коллектива, заставляет его быть соци­альным существом.

Право как юридическая ценность. Юридико-аксиологический подход к праву означает обос­нование ценности права в границах права, с точ­ки зрения права, исходя из самого права. Понять ценность права, оставаясь на строго формальных позициях, вне его связи с экономикой, полити­кой, религией или моралью, может показаться задачей, лежащей исключительно в сфере схола­стики, формально-логических умозаключений. Кому-то может показаться, что выявление юри­дической природы права - задача бессодержа­тельная, оторванная от жизни и потому чреватая заблуждениями и созданием псевдонаучных ми­ражей. Примерно такие претензии предъявляли марксистские юристы Г. Кельзену - основателю "чистого" учения о праве, т.е. теории, полностью очищенной от неюридических компонентов (по­литологии, идеологии, метафизики, социологии, психологии, этики). С точки зрения австрийского юриста, природа права (и одновременно его цен­ность) заключается в его нормативности, прину­дительности. Норма, полагал он, принадлежит к сверхэмпирическому, умопостигаемому миру должного и, соприкасаясь с миром сущего, сфе­рой реальных человеческих отношений, вносит в них упорядоченность.

В данной позиции чувствуется кантианская традиция (делить реальность на должное и су­щее, подчиняя одно другому), с которой можно спорить. Вместе с тем идея Кельзена о норма­тивной природе права (если понимать право в формальном смысле) абсолютно верна. В фор­мальном отношении природа права - норма, а его главная ценность - внесение нормативности в поведение людей. В материальном смысле под природой права можно понимать (в зависимо­сти от избранной методологии и эвристических целей) религию, мораль, экономику, политику и другие сферы практической деятельности чело­века, но суть права как формальной ценности - всегда норма.

Сознание человека, обращаясь к окружающему миру, пытается понять его, выявить связи между его составными частями и таким способом внести в него смысл и упорядоченность. Ценностное со­знание играет более специализированную роль: оно направлено на выявление отношения челове­ка к тем или иным объектам реальности. Право в качестве субъектной ценности выступает в роли присущего сознанию императива - критерия, которым меряются общественные отношения. Посредством правового ценностного сознания человек смотрит на социальный мир, ценностью права человек меряет ценность жизни и ее про­явлений, в том числе само право. Рассмотрение права через призму правового ценностного со­знания позволяет выявить его юридическую цен­ность.

Право как формальная ценность имеет, как ми­нимум, три измерения:

  1. право как норма сознания;

  2. право как норма поведения;

  3. право как норма позитивного права.

1. Понимание права как нормы сознания ши­роко распространено в различных вариантах естественно-правовой школы Нового времени. Наиболее полную разработку данный подход получил в русле кантианства, особенно у нео­кантианцев Баденской школы. Один из базовых постулатов кантианства - совпадение сознания, нравственности и естественного права. С точки зрения Канта, нравственность (по его термино­логии - "моральный закон") априорна, имеет автономный, формальный и абсолютный характер. Априорность нравственности означает, что она является свойством, атрибутом сознания, одной из его врожденных форм. Нравственность авто­номна, т.е. не зависит от условий жизни человека Автономность морального закона проявляется, в частности, в делении поступков на легальные (объективно соответствуют нравственным зако­нам, но субъективно мотивированы чем-то иным) и моральные (совершаются только в целях испол­нения морального закона). Нравственность проявляется в идее должного, предстающей в виде максимально формализованного категорического императива. И, наконец, абсолютность морально­го закона состоит в том, что он обладает высшей этической ценностью, выступает критерием по­ведения людей.

Категорический императив - этическое пра­вило, но применительно к политической жизни приобретает форму естественного права. Одно из, определений категорического императива гласит: "Поступай только согласно такой максиме, ру­ководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом"13. И далее Кант уточняет: "Поступай так, как если бы максима твоего поступка посредством твоей воли должна была стать всеобщим законом при­роды"14. В данном случае предпринимается по­пытка повысить статус разума за счет апеллиро­вания к его природности, естественности. Иначе говоря, законы разума - это и есть законы при­роды, которые человек обязан выполнять. В этом смысле естественное право - такой же атрибут сознания, как нравственность, а лучше сказать - нравственность и естественное право, по Канту, представляют собой двуединую форму индивиду­ального сознания.

При всей теоретической слабости естествен­но-правовой конструкции (это все-таки больше идеология, чем научная теория) за ней стоит некоторая правда жизни, некий здравый смысл. Кантианцы верно указали на тот факт, что многие основополагающие, базовые ценности человек воспринимает как норму, изначально данную его сознанию. Так, ощущение собственной самоцен­ности, ценности свободы, равенства, справедли­вости, порядка, безопасности дается человеку в качестве самоочевидного факта сознания, в виде некоей нормы должных социальных отношений. Нормы естественного права как раз и являются теми императивами, которые одновременно и регулируют социальную жизнь, и задают цен­ностное к ней отношение. Отсюда вытекают та­кие важные функции естественного права, как формирование политического идеала и критика реально функционирующего государства и зако­нодательства. При этом следует подчеркнуть, что юридико-нравственные нормы не просто пассив­но существуют в сознании индивида, не просто играют роль нравственного судьи политико-правовой действительности, но активно создают новую действительность. Норма, ставшая фактом сознания большинства членов общества, превра­щается в эмпирический факт социальной жизни.

2. Понимание права как нормы поведения - важнейшая особенность социолого-правовых и психологических теорий, возникших в послед­ней трети XIX в. и имевших заметное влияние в XX столетии в странах Запада и России.

Основные идеи социологической школы права сводятся к нескольким тезисам: субъектом право­творчества не обязательно является государство, право вполне может возникать и существовать независимо от государства, основным источником права выступает общество в лице его институтов, но отнюдь не государство. С точки зрения здраво­го смысла данные утверждения могут показаться нелепыми, так как и наш житейский опыт, и исто­рия права говорят об обратном: правом фактиче­ски являются такие нормы, которые государство устанавливает как свой приказ и за нарушение которых оно карает.

Однако если к процессу образования и функ­ционирования права присмотреться более внима­тельно, то картина предстает несколько иная.

Право - это феномен, существующий в кон­кретно-исторической культурной среде в тесной связи с антропологическими свойствами челове­ка (сознанием, волей, психологией) и различными сторонами его практической деятельности (эко­номикой, политикой, религией, моралью, обы­чаями). Связь права с государством - только одна из граней существования права. Эффективность функционирования права зависит не только от его связи с государством, но также от многих других факторов, например от устоявшихся стереотипов человеческого поведения. Как правильно показал Л.И. Петражицкий, право - это во многом пси­хологический феномен. Оно есть эмоциональное переживание лицом своей обязанности и своего правомочия. С его точки зрения, право делится на позитивное (объективно выраженные источники права) и интуитивное (правовые эмоции), офици­альное (признанное и охраняемое государством) и неофициальное (государством не признанное и не охраняемое). Ведущую роль играет интуитив­ное право, так как оно, по логике Петражицкого, вырастая непосредственно из психологии людей, более всего соответствует их поведенческому стереотипу. Интуитивное право не навязано че­ловеку какой-то внешней силой, но выражает его собственные представления о норме поведения, что придает интуитивному праву высокую эф­фективность. Интуитивное право не имеет фик­сированных норм, выстраивается в зависимости от ситуации. Оно мобильно, способно быстро реагировать на меняющиеся условия, не имеет ограничений по предмету правового регулиро­вания, месту, времени, лицам. В силу указанных свойств интуитивное право регулирует основной массив общественных отношений и является ос­новой правопорядка.

Л.И. Петражицкий прав в том, что, пока юри­дическая норма не станет стереотипом поведения крупных социальных групп, право функциони­ровать не будет. Государство может принимать любые необходимые ему нормативно-правовые акты, рассчитывая на их позитивный эффект, но пока заложенные в них нормы не станут частью психологии людей, работать они не начнут. Здесь государство всегда упирается в границы своей власти. Примеров можно привести множество. Так, русская история, как верно отмечали славя­нофилы, развивалась в виде двух параллельных линий: истории государства и истории народа (в основном крестьянства). Чиновничья, военно-бюрократическая Россия жила по своим законам, народ - по своим. Официальное законодатель­ство, воспринимаемое многомиллионным кресть­янством как "дело антихриста", как "печать сата­ны", как бы повисало в воздухе, постоянно давая холостые обороты, - исполнять законы было не­кому. Похожая ситуация сложилась в современной постсоветской, либеральной России, конституция которой бесконечно удалена от реальной жизни. Конституционные принципы демократии, разде­ления властей, независимости суда, высшей цен­ности прав и свобод человека - просто красивые фразы, не имеющие связи с реальностью. Другой пример - народы Северного Кавказа, которые в подавляющем большинстве и при царской власти, и при советской, и при постсоветской восприни­мали законодательство, исходящее от государства, как чужеродный элемент, искусственно имплан­тированный в их национальную культуру. Жизнь в этом регионе преимущественно строилась (и продолжает строиться) на основе обычаев, а не права.

Между нормой поведения и нормой права су­ществуют прямые и обратные связи. Например, правовой обычай (главный источник права в Древнем мире и в эпоху средневековья) мог воз­никнуть только после появления соответствую­щей нормы поведения. Правовой обычай - это и есть правило поведения, ставшее привычным в результате его многократного повторения. Для правового обычая норма фактического поведе­ния - основа, без которой данный источник права просто не возникнет. Появление правового обы­чая есть лишь юридическое оформление нормы фактического поведения.

Сложнее обстоит дело с судебным прецеден­том. Государство, переводя обычай в разряд пра­ва, проводит, конечно, определенную селекцию, внося тем самым в процесс правообразования известную целенаправленность. Однако в этом случае целенаправленность власти минимальна, власть лишь фиксирует уже сложившуюся норму в качестве правовой. При создании судебного прецедента от государства требуется нечто боль­шее - найти и сформулировать норму, которая не приобрела еще значения обычая, но уже воспри­нимается как некий стереотип поведения. Е. Эрлих называл такие нормы "живым правом".

Дальше всего норма фактического поведения находится от нормативно-правового акта. За по­следние 200 лет нормативно-правовой акт, замет­но потеснив другие источники права, стал играть ведущую роль в механизме правового регулиро­вания. Даже в странах англосаксонской право­вой семьи нормативно-правовой акт вступил в серьезную конкуренцию с прецедентом. Главное преимущество нормативно-правового акта со­стоит в том, что он позволяет власти наиболее полно и точно выразить свою волю. Вместе с тем воля государства, облеченная в нормативно-пра­вовой акт, зачастую либо не учитывает фактиче­ских норм поведения, либо прямо им противо­стоит, борется с ними. Конфликт нормативно-правового акта и норм фактического поведения, по существу, означает противоборство общества и власти, что иногда может закончиться социаль­ными потрясениями. В этом случае государство, руководствуясь инстинктом самосохранения, вынуждено будет обратиться к нормам фактиче­ского поведения масс как основе будущего пра­вотворчества.

3. Сторонники естественно-правовой и социолого-правовой школ иногда смотрят на по­зитивное право несколько свысока, подчеркивая его вторичность перед нормами естественного права или нормами фактического поведения.

Считается, что позитивное право не обладает собственной природой, поскольку выражает и оформляет волю государства. Парадоксально, но классики юридического позитивизма (начиная с Дж. Остина), стремясь вывести на первый план связь права с государством, тем самым создавали предпосылки для пренебрежительного отноше­ния к позитивному праву в будущем. Действи­тельно, если делать упор на главенствующую роль государства в правотворческом процессе, то ценность позитивного права в сравнении с цен­ностью государства заметно снижается. Государ­ство здесь предстает как субстанция, а право - как его функция.

Между тем значение и роль (а значит, и цен­ность) позитивного права являются весьма суще­ственными. Во-первых, позитивное право есть тот непосредственный эмпирический уровень. на котором человек встречается с правом как внешней принудительной системой. Можно сколь угодно говорить о том, что право существует в виде нормы сознания или нормы фактического поведения, но норма как факт внешней прину­дительной силы исходит именно от позитивного права. Можно сколь угодно доказывать, что суть права - это идея должного, идея свободы, идея самоценности личности и ее прав, но в истории человечества право всегда представало и про­должает представать в виде жесткого, принуди­тельного нормативного порядка, за нарушение которого карает государство. Пренебречь этой эмпирической данностью означает оказаться в плену грез и фантазий. Ведь именно позитивное право дает нам более или менее достоверное представление о праве как социальном феномене. Без существования позитивного права говорить о праве было бы нелепо. В известном смысле тезис о существовании права до государства или вне го­сударства - фикция, направленная на достижение отчасти эвристических, отчасти идеологических целей.

Во-вторых, глубоко прав Кельзен, утверждая, что государство и позитивное право представля­ют собой две стороны единого принудительного нормативного порядка. В умозрительном плане можно, конечно, разделить государство и право на две относительно автономные составляющие, но в жизни позитивное право и государство свя­заны тысячами невидимых и видимых нитей. Позитивное право - не просто воля государства: благодаря позитивному праву организуется и включается весь передаточный механизм го­сударственной власти. Государство и позитив­ное право равноценны в том смысле, что оба они в решающей степени влияют на установле­ние принудительного централизованного право­порядка.

В-третьих, позитивное право фиксирует, фор­мализует и объективирует идеальные ценности и нормы. Юридические нормы закрепляют опыт поколений, благодаря которому формируется правовая культура, соединяющая поколения лю­дей в единую историческую общность - народ. В источниках позитивного права концентрируют­ся представления народа о добре и зле, прекрас­ном и безобразном, должном и недолжном.

В-четвертых, позитивное право, встраивая че­ловека в мир юридических категорий, формализуя общественное сознание и общественные отноше­ния, вносит в них строгость и трезвый расчет. Конечно, юридизация человека привела (особен­но на Западе) к установлению сухих, подчас без­душных, граничащих с жестокостью отношений. Но недостаток юридического формализма не­редко оборачивается другой крайностью - пере­избытком в отношениях между людьми лживого морализирования и эмоциональности, что прово­цирует агрессию и стремление решать конфликты с помощью насилия.

И, наконец, в-пятых, ценность позитивного права заключена в его воспитательной функции, о чем красноречиво писал И.А. Ильин: «Поло­жительное право берет на себя элементарную и сравнительно грубую задачу - приучить человека извне к первичному, внешнему, регулированному самоограничению; для этого оно обращается к идее социально организованного внешнего авто­ритета, уполномоченного и подчиненного прави­лам. Необходимо, чтобы люди приучились при­знавать сначала хотя бы этот внешний авторитет и его правовые веления; необходимо, чтобы хищ­ник и насильник встретили извне организованное и импонирующее сопротивление, основанное на идее правоты и полномочия. Сознательное, прин­ципиальное указание на то, что "это недопусти­мо", а "это обязательно", сделанное человеком человеку с чувством правоты и духовного досто­инства и поддержанное организованным реше­нием "не допустить" и "настоять", есть поистине одно из самых могучих средств социального вос­питания»15.

Право как эстетическая ценность. Эстетика изучает эмоционально образное восприятие че­ловеком мира, а само эстетическое сознание об­ращено к форме, образу вещей. Однако, несмот­ря на свой подчеркнуто формальный характер, эстетика теснейшим образом связана с этикой и в конечном счете с онтологией, что дает нам допол­нительную возможность рассмотреть предметы в их существе.

Право как всякая вещь объективного мира также имеет свою эстетику, указывающую нам на природу права. Эстетика права многомерна, как многомерно само право, существующее, как минимум, в трех измерениях: в сознании, в по­ведении, в источниках позитивного права. Эсте­тические образы формируются, отталкиваясь как от норм позитивного права, так и от практики их применения. При всем колоссальном различии правовых культур мира есть эстетические черты, присущие им всем: формализм, официальность, отчужденность. Лучше всего эстетику права пе­редает юридический язык. Сравните, например, строфы из лирики А.С. Пушкина и текст протоко­ла допроса следователя прокуратуры об убийстве, совершенном с особой жестокостью. Возникает ощущение двух реальностей, разделенных про­пастью. Если язык Пушкина говорит нам о пре­красном (наподобие платоновского мира идей), то протокол допроса обращает к реальности абсолютного зла.

Язык протокола допроса или приговора суда, где механически точно излагается процесс убий­ства, изнасилования или разбоя, создает двоякое впечатление: с одной стороны, возникает ощуще­ние обыденности и даже банальности, с другой -эта обыденность приобретает характер фантас­магории, фантастической реальности, поскольку очевидно, что убийство, изнасилование или раз­бой противоречат базовым нормам человеческой культуры. Эстетика протокола судебного заседа­ния, например, зачастую воспринимается как мир абсурда, способного перевернуть представление о жизни. В этом смысле эстетика юридических документов существенно расширяет наше пони­мание ценностных ориентиров. Текст приговора суда по своей этико-эстетической концентриро­ванное™ вполне может конкурировать с романом Достоевского или по-другому: из приговора суда и с его эстетической экспрессией вполне может вы­расти роман в духе Достоевского. Ведь известно, что сочинения Достоевского, их стилистика - во многом результат газетной криминальной хрони­ки (роман "Бесы", например, написан на основе материала судебного процесса над крайним ради­калом С.Г. Нечаевым).

В XX в. язык права особенно сильно повлиял на искусство. Так, В. Шаламов, советский полит­заключенный с многолетним стажем, отмечал, что после практики нацистских и советских концлагерей, после практики организованного террора эстетика Пушкина местами выглядит вычурной, слишком легковесной, далекой от жизни. В сво­их "Колымских рассказах" Шаламов предпринял попытку перенести эстетику судебно-следственных документов времен сталинизма в литературу, максимально сблизив эти две сферы. Рассказы Шаламова по своей эстетике близки протоколам допроса, они так же документальны, как мате­риалы уголовного дела. Здесь документальность становится художественным методом, благодаря которому создается литературный шедевр.

Другой пример - так называемый "блатной фольклор", который прочно вошел в массовое сознание в виде соответствующей лексики, раз­ного рода пословиц, поговорок, песен. В нашей стране, где миллионы людей (и при Сталине, и позже) прошли через советский лагерь, эстетика уголовного мира имела огромное влияние на все сферы общественной жизни. Понятно, что эсте­тика лагерной жизни и эстетика права - разные вещи, но они тесно взаимосвязаны. Широкая по­пулярность песен с блатной тематикой, воспро­изводящих эстетику преступного мира, лагерной жизни, есть не что иное, как преобразованное отражение эстетики права. Эстетика права, взра­щенная на ниве репрессивной практики право­охранительных органов, возвращается к нам в виде лагерной песни. "Блатной фольклор" - обо­ротная сторона, нелицеприятная изнанка эстети­ки официального права.

Эстетика способна либо повысить наше пред­ставление о жизни, либо снизить его. Один из эффектов юридических документов - эффект снижения представлений о человеческих отно­шениях. Так, убийство, описанное в романах Достоевского или Толстого, воспринимается как высокая трагедия, в тексте закона убийство -обыденность, наводящая скуку. Бракосочетание -веха для людей, знак судьбы и т.п., в законе - это сухое описание процедуры. Особое мастерство в умении снижать человеческие отношения, ис­пользуя эстетику права, проявил Н.В. Гоголь. Как верно было замечено еще в начале XX в. (Д.С. Ме­режковский, В.В. Розанов), в творческом мире Гоголя господствует идея зла, его персонажи - по преимуществу "свиные рыла", лишь отдаленно напоминающие человека. Язык права, введенный автором в речь героев, оказывается на уровне их животных инстинктов. Персонаж Гоголя, прибе­гающий к аргументам права, выглядит не просто нелепо. Его образ вызывает отвращение, и язык права только усиливает это впечатление. Вот известное место из сочинения Гоголя "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем": "Просит дворянин Миргород­ского повета Иван, Никифоров сын, Довгочхун, а о чем, тому следуют пункты:

  1. По ненавистной злобе своей и явному недоброжелательству, называющий себя дворянином, Иван, Иванов сын, Перерепенко. всякие пакости, убытки и иные ехидненские и в ужас приводящие поступки мне чинит и вчерашнего дня пополудни, как разбойник и тать, с топорами, пилами, долотами и иными слесарными орудиями, забрался ночью в мой двор и в находящийся в оном мой же собственный хлев, собственноручно и поносным образом его изрубил. На что, с моей стороны, я не подавал никакой причины к столь противозаконному и разбойническому поступку.

  2. Оный же дворянин Перерепенко имеет посягательство на самую жизнь мою и до 7-го чис­ла прошлого месяца, содержа втайне сие намерение, пришел ко мне и начал дружеским и хитрым образом выпрашивать у меня ружье, находив­шееся в моей комнате, и предлагал мне за него, с свойственною ему скупостью, многие негодные вещи, как-то: свинью бурую и две мерки овса.
    Но, предугадывая тогда же преступное его намерение, я всячески старался от оного уклонить его; но оный мошенник и подлец, Иван, Иванов сын, Перерепенко, выбранил меня мужицким образом и питает ко мне с того времени вражду непри­миримую. Притом же оный, часто поминаемый, неистовый дворянин и разбойник, Иван, Иванов сын, Перерепенко, и происхождения весьма поносного: его сестра была известная всему свету потаскуха и ушла за егерскою ротою, стоявшею назад тому пять лет в Миргороде; а мужа своего записала в крестьяне. Отец и мать его тоже были пребеззаконные люди, и оба были невообразимые пьяницы. Упоминаемый же дворянин и раз­ бойник Перерепенко своими скотоподобными и порицания достойными поступками превзошел всю свою родню и под видом благочестия делает самые соблазнительные дела: постов не содержит, ибо накануне Филипповки сей богоотступ­ник купил барана и на другой день велел зарезать
    своей беззаконной девке Гапке, оговариваясь, аки бы ему нужно было под тот час сало на каганцы и свечи.

Посему прошу оного дворянина, яко разбой­ника, святотатца, мошенника, уличенного уже в воровстве и грабительстве, в кандалы заковать и в тюрьму, или государственный острог, препро­водить, и там уже, по усмотрению, лиша чинов и дворянства, добре барбарами шмаровать и в Си­бирь на каторгу по надобности заточить; проторы, убытки велеть ему заплатить и по сему моему прошению решение учинить. - К сему прошению руку приложил дворянин Миргородского повета Иван, Никифоров сын, Довгочхун"16.

Данный текст стоило привести целиком, чтобы запомнить весь колорит гоголевской эстетики, где право становится ее неотъемлемой частью. Казалось бы, человек, обращающийся в суд за защитой своего нарушенного права, должен про­изводить впечатление законопослушного граж­данина, поддерживающего своим поведением не только правовые, но и моральные устои общества. Внешне дело выглядит так, будто миргородский дворянин Довгочхун являет собой образец доб­родетели, уважая суд и власть, издающих законы. Но Гоголь убедительно показывает, что за личи­ной законопослушного обывателя кроется убогий, неразвитый в нравственном отношении человек, который рассматривает право в качестве способа унижения оппонента, как средство расправы с ним. В этом юридическом документе обнажает­ся сущность его подателя, здесь эстетика права (а значит, и само право) предстает как проявление человеческого зла.

Профессия юриста (как и профессия врача) имеет дело с теневой стороной жизни человека, с теми событиями его личной жизни, которые он хотел бы скрыть, спрятать от окружающих. Право сухим, формальным языком дает обстоятельную характеристику этому миру личной жизни чело­века, как правило, - безобразного, крайне неуютного, вызывающего желание его отвергнуть. Но отвергнуть этот мир нельзя, как нельзя отвергнуть свою собственную природу. Эстетика права есть, как правило, негативная эстетика человеческого мира, эстетика неприглядных явлений, эстетика низкого и безобразного (в этом Гоголь абсолютно прав). Так, в основе эстетики Уголовного кодекса лежит предельный натурализм, предельная от­кровенность и, следовательно, честность. В кате­гориях уголовного права нам говорится правда о человеке и обществе, в котором ты живешь. Если хочешь узнать теневую, а значит, правдивую сто­рону жизни людей, общества, посмотри уголов­ное законодательство. В условиях всякой офици­альной культуры, всегда в большей или меньшей мере тяготеющей к ханжеству, уголовное законо­дательство говорит правду о человеке. Эстетика судебных процессов – также правда о человеке, тяжелая, часто потрясающая своим безобразием, но правда.

Эстетику права отчасти можно сравнить с эстетикой разлагающегося трупа (в искусстве – весьма распространенное явление). Например, на страницах Уголовного кодекса вырастает образ человека, способного на любое преступ­ление. Читая Уголовный кодекс, возникает ощу­щение, что ты живешь в обществе подонков. Текст Уголовного кодекса простым, доступным языком говорит нам, что так называемый сред­ний человек, обыватель – материализованное зло, и это зло совершенно буднично распростра­нено среди нас, зло – естественная среда нашего обитания.

Гражданский кодекс рождает образ закончен­ного эгоиста, который руководствуется исключи­тельно корыстными интересами. Создается впе­чатление, что речь идет о человеке, который все свои усилия прилагает к тому, чтобы удовлетво­рить свой ненасытный интерес, а нормы граждан­ского права лишь определяют русло этого эгоизма. Эстетика Семейного кодекса рисует нам картину семьи, где муж и жена, родители и дети, внуки и бабушки с дедушками либо ведут скрытую или открытую войну, либо готовятся к ней. Семейные связи, говорит нам Кодекс, - это отношения, за которыми стоит необузданный человеческий эго­изм. Читая Семейный кодекс, так и видишь мужа, уклоняющегося от уплаты алиментов; мать-ал­коголичку, забывшую про своих детей; детей, не считающих нужным помогать своим родителям; брачных аферистов, обманывающих доверчивых женщин и мужчин; женщин, стремящихся с по­мощью серии экспертиз установить отцовство их ребенка.

Иными словами, эстетика права создает у чи­тателя образ крайне неблагополучного мира — мира, где нет места высоким чувствам, красивым поступкам, гармоничным отношениям. Мир, рисуемый кодексами, уродлив, жалок, вызывает отвращение или, как сказал французский фило­соф-экзистенциалист Ж.П. Сартр в отношении буржуазного общества, - тошноту. Герой романа "Тошнота" постоянно испытывает тошноту, со­прикасаясь с миром так называемых цивилизо­ванных людей, с его условностью и формализмом. Примерно то же впечатление могут вызывать пра­во и практика его применения.

На фоне Уголовного, Гражданского или Се­мейного кодексов, вызывающих, как правило, негативное эстетическое восприятие, конститу­ционное законодательство производит обратное впечатление. Конституция как всякий идеал несет в себе энергию оптимизма, заряжает нас бодростью и верой в лучшее будущее. По прочтении, например, Конституции СССР 1936 г. ("сталинской") у кого-то может возникнуть ощущение бесцельно прожитой жизни, так как не удалось пожить в этой замечательной, сказоч­но прекрасной стране. Или взглянем на Консти­туцию РФ 1993 г.: граждане Российской Феде­рации живут в стране, где торжествуют демокра­тия и правовое государство, расцвела дружба на­родов в форме полнокровной федерации, права и свободы человека являются высшей ценно­стью. Есть в Конституции и отражение борьбы сил добра и зла: например, конфликт парламен­та и президента, президента и правительства, но на этот случай есть соответствующие про­цедуры, которые опять-таки внушают оптимизм. Следует подчеркнуть, что такая трактовка Кон­ституции - не ирония, но лишь эстетическое ее восприятие.

________________________

1 Профессор кафедры теории государства и права и полито­логии юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносо­ва, доктор философских наук.

2 См.: Бердяев Н.А.С. 101-102.

3 Там же. С. 107.

4 См.: Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. М., 1994. С. 33-34.

5 Там же. С. 17.

6 Там же. С. 27.

7 См.: там же. С. 21.

8 Спекторский Е.В. Христианство и культура. Прага, 1925. С. 212.

9См.: там же. С. 205.
10См.: там же. С. 211.

11Мор Т. Утопия. Эпиграммы. История Ричарда III. M., 1998. С. 315.

12 См.: Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 91-92.

13 Кант И. Соч. В 6-ти т. Т. 4. Ч. 1. М., 1965. С. 260.

14Там же. С. 261.

15 Ильин И.А. Собр. соч. В 10-ти т. Т. 4. М., 1994. С. 202.

16 Гоголь Н.В. Собр. Соч. В 9-ти т. Т. 1-2. М., 1994. С. 379-380.








1


1


Добавить документ в свой блог или на сайт

Похожие:

Философия права icon Магистратур арабочая программа по дисциплине философия права кафедра...
Рабочая программа подготовлена к ю н., ст преподавателем Алтгу васильевым А. А. на основании Государственного образовательного стандарта...
Философия права icon Введение в философию права лекции и тестовые материалы
Берус В. В. Философия права. Лекции и тестовые материалы: Учебное пособие. Барнаул: Барнаульский юридический институт мвд россии,...
Философия права icon В. С. Нерсесянц Философия права
Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов
Философия права icon Рецепция римского права: вопросы теории и истории
Его влияние прослеживается в различных отраслях права от уголовного до гражданского. Терминология, основные принципы римского права...
Философия права icon Философия права (теоретико-методологический аспект) 1
Все это указывает на возникновение интереса к данной теме, позволяет говорить о появлении определен­ной интеллектуальной среды, о...
Философия права icon Контрольные вопросы по самостоятельной работе и задания к теме. "Философия,...
Философское знание, мировоззрение, структура мировоззрения, философское мировоззрение, философия, предмет философии, структура философии,...
Философия права icon Философия и культурология
Философия поступка
Философия права icon Реферат на тему «Основные понятия авторского права»
Авторское право представляет собой раздел гражданского права, регулирующий отношения, связанные с созданием и использованием издание,...
Философия права icon Оккультная философия
Примечания Е. А. Логаевой Ю. А. Хатунцева C89 Т. Субба Роу Оккультная философия. Перев с англ. — М.: Издательство Духовной Литературы,...
Философия права icon Доцент кафедры теории и истории права и государства Рф рап
Теория права и государства и актуальные проблемы борьбы с коррупцией (государство и его коррупция)
Литература


При копировании материала укажите ссылку © 2015
контакты
literature-edu.ru
Поиск на сайте

Главная страница  Литература  Доклады  Рефераты  Курсовая работа  Лекции