От Пути Прави к Русской Правде:
этапы правогенеза восточнославянского этноса
В. В. Кулыгин
В последние годы в духовной жизни российского общества выявились две противоположные тенденции. С одной стороны, возрождается русское православие, реставрируются старые и возводятся новые храмы как символы пробуждения национального самосознания, а с другой происходит «вестеризация» всех сфер общественного бытия, в том числе и правовой системы.
Политическое руководство России с энтузиазмом восприняло идею правового государства и инициировало создание моделей политико-правовых преобразований, ориентированных почти исключительно на Запад. Наглядным примером подобной модели является концепция развития правовой культуры России по персоноцентристскому типу, выдвинутая А. П. Семитко. Она основана на философии персонализма и, несмотря на добротное логическое обоснование, весьма мало соотносится с отечественными правовыми реалиями.
За короткое время, прошедшее после распада СССР, доктрина евроцентризма довольно глубоко «въелась в ткани отечественной правовой мысли». Лейтмотивом данной доктрины выступает тезис о необходимости преодоления нашей отсталости как условии интеграции в европейское сообщество. Для этого, как пишет академик В. В. Журкин, «новая, обновленная Россия должна творчески воспринять значительную часть юридической техники и правового опыта, накопленного в Западной Европе».
Объясняя причины «правовой неразвитости» России, обычно указывают на семидесятилетнее господство марксизма-ленинизма. Но зачастую у нее вскрывают и более глубокие корни, отмечая, например, отсутствие в древнерусской мифологии «такого важного и абсолютно необходимого для внедрения в жизнь правовых начал символа пред права, как весы», который свидетельствует об осознании людьми понятий меры, соразмерности деяния и воздаяния за него.
Между тем тезис о правовой отсталости России, обусловленной культурно-историческими особенностями ее развития, основан, скорее, не на фактах и опыте непредвзятого культурно-правового анализа, а на искушении «имея достаточно систематизированную и категориально отработанную историю западноевропейских народов, уложить в нее историю России». Говорить о некоей правовой отсталости нашего Отечества значит забывать о Соборном Уложении 1649 г. (которое с точки зрения юридической техники и систематизации нормативного материала «не имело себе равных в современной ему европейской практике») и о Русской Правде, преимущество которой перед германскими и скандинавскими «варварскими законами» отмечают авторитетные западные исследователи. Даже такой критически настроенный по отношению к России автор, как шведский профессор Эрик Аннерс, вынужден признать, что «уровень права Древнерусского государства в целом соответствовал уровню правового развития Англии и Скандинавии того времени»
Русская Правда, представляющая, по выражению А. Е. Преснякова, «сложную компиляцию разновременных и разнохарактерных наслоений архаического обычного, городского и княжого права», являлась, безусловно, основным правовым памятником Древней Руси, и ее значение далеко не исчерпывается собственно юридическим содержанием. Насколько хорошо удовлетворяла Русская Правда потребностям правового регулирования общественных отношений, свидетельствует тот факт, что только в 1497 г. в Московском государстве был издан Судебник, который заменил Пространную редакцию Русской Правды в качестве основного источника светского писаного права, Совершенно очевидно, что такой «совершенный по содержанию судебник», как Русская Правда, не мог возникнуть на пустом месте. На это обращали внимание еще дореволюционные ученые. Так, Н Ланге видел главное достоинство Русской Правды в том, что в ней отражалось осознание народом правды и справедливости. «Если Правда была бы только беспорядочным сборником законов без всяких общих начал, писал он, то она не могла бы служить основанием к дальнейшему развитию нашего права». Однако попытки реконструировать хотя бы «общие начала» восточнославянского (в частности, древнерусского) права осложнены ограниченностью документально-источниковой базы, поскольку древнерусских юридических текстов сохранилось немного и более древних памятников, чем русско-византийские договоры X века, по мнению официальной историографии, пока не обнаружено.
Между тем «за бортом» историко-правовой ретроспекции остается гигантский культурный пласт мифологического творчества, народных преданий, пословиц и поговорок, т. е. архетипические формы, на которые веками наслаивались обычаи и стандарты поведения, создавая фундамент правовой ментальности восточнославянского этноса. Правда, в русской историко-правовой науке досоветского периода органическая связь права с другими элементами этнокультурной системы не вызывала сомнений. Так, М. Ф. Владимирский-Буданов приводит целый ряд юридических пословиц, «из которых некоторые позднее стали формой закона, а многие уцелели до наших дней со времен древнейших». А. Чебышев-Дмитриев, основываясь на исследовании проф. Буслаева, проводит параллели между правом и поэзией народа, которые, «будучи голосом предания, идущего от времен незапамятных», обладали для всего общества и каждого его члена силой «святого завета предков». Аналогичные соображения о тождественности условий возникновения права с развитием других культурных форм человеческого общежития можно встретить и у Н. С. Таганцева. Наступивший затем период господства марксистской догматической методологии в научных исследованиях с ее приматом материального над духовным и пониманием права как возведенной в закон воли господствующего класса обусловил практически полное прекращение продвижения в данном направлении.
В последние годы появились работы, которые на основе достижений лингвистики, оригинальных трактовок древних легенд и мифов, подтвержденных такими сенсационными археологическими открытиями, как город-храм Аркаим на Южном Урале, культовый комплекс на горе Нинчурт на Кольском полуострове,существенным образом меняют устоявшиеся представления о том, «откуда есть пошла Русская земля». Разумеется, предстоит еще немало проверок и дискуссий, прежде чем эти находки, подобно открытиям Шлимана и Шампольона, займут свое место на страницах фундаментальных научных трактатов и учебных пособий. Однако важной представляется сама возможность обращения к текстам «Велесовой Книги», «Книги Бояна», реконструированной А. Асовым «Книге Коляды», другим источникам по славянской мифологии, чтобы обнаружить архетипические формы, инициировавшие и репродуцировавшие нормы и стандарты поведения, которые в юриспруденции принято называть архаическим обычным правом. Ссылки на мифы как на источники так называемого пред права в последнее время можно встретить и в юридической литературе. Но мифологические и космогонические представления собственно восточных славян при этом не становятся объектом специального исследования, что косвенным образом как бы подтверждает тезис о правовой отсталости наших предков.
На самом деле древний восточнославянский этнос обладал весьма развитой системой мифологического освоения мира, характеризующейся значительной предправовой продвинутостью. Исследователь «Велесовой книги» академик Ю. К. Бегунов отмечает, что наши языческие предки делили мир на три основные субстанции: Явь, Навь и Правь. Явь это видимый, материальный мир. Навь мир нематериальный, потусторонний. Правь это истина, или законы Сварога, управляющие всем миром и, в первую очередь, Явью. А. Асов считает, что следование Пути Прави было сутью древнеславянского вероисповедания, и приводит известный мифологический сюжет о поединке Сварога с Черным Змеем, в результате которого Земля была поделена на царство Яви и царство Нави. Хранительницей же тайны Прави стала великая богиня небесная мать Мокошь. «Она следит за соблюдением обычаев и обрядов... дает свободу выбора между добром и злом, где добро — суть следование Пути Прави, а зло отклонение от него».
Вернемся к идее весов как символу пред права и впоследствии правосудия. Суд египетского Озириса или греческого Зевса осуществлялся путем сравнения на чашах весов истины (например, в виде птичьего перышка), которую клали на правую чашу, и того, что должно быть «взвешено» (например, сердце человека), помещаемого на левую чашу. Объяснение исследователей мифологии, почему именно правая чаша весов была «хорошей», алецая «плохой», в основном сводилось к космогоническим представлениям древних о небе обители богов и подземном мире царстве мертвых и чудовищ. Если перевешивала левая чаша, то правая чаша и коромысло весов поднимались к небу, а левая, напротив, опускалась вниз. Следовательно, символу весов соответствовал эмоционально насыщенный образ: «правый» это небо, «левый» это преисподняя.
О преимуществе правой стороны над левой и их смысловом содержании свидетельствуют и данные психологической науки. «Слово “правый” часто обозначает в психологической терминологии сферу сознания, адаптации, состояния “правоты”, тогда как слово “левый” сферу неадаптированных подсознательных реакций, иногда даже что-то зловещее». Возможно, каким- то образом это явление связано с функциональной асимметрией полушарий головного мозга человека, но в нашем случае важно другое. Слово является таким же знаковым символом, как и рисунок. Древнеславянская «Правь» это правый, правильный, упорядоченный мир. Нетрудно заметить, но нельзя не изумиться, как глубинный первоначальный смысл древнего мифа, выкристаллизовавшегося из еще более древнего архетипа, сохранился спустя многие тысячелетия в современном русском языке: слова «правда», «правое дело», «справедливость», «правосудие», помимо конкретного значения, имеют интенсивную положительную эмоциональную окраску. Последнее можно сказать и об однокоренных словах, значение которых не всегда опосредуется сознанием: их смысл как бы предустановлен. «Справить» — означает отметить что-либо по правилу, по обычаю; «справиться» одолеть противника за правое дело; «праведник» человек, живущий по правде. Из перечня слов, имеющих корень «прав», пожалуй, только «управление» и «правительство» не вызывают безусловной положительной эмоциональной реакции, но причина этого, думается, не нуждается в комментариях.
В каких бы знаковых формах и образах ни проявлялись изначальные правовые архетипы в мифологическом творчестве наших предков, очевидно, что у восточных славян, как и у других народов, мифология выполняла регулятивную функцию и, следовательно, имела значение правообразующего фактора. Славянские боги Род, Сварог, Дажьбог, Макошь, Велес, Перун, Хоре и т. д., героические предки князья Рус и Словен были для славян живыми и играли роль идеальных образцов, а приобщение к сложившейся культуре совершалось через всестороннее подражание этим идеальным праобразам. «Усваиваемые нормы жизнедеятельности осознавались и воспринимались как божественные заповеди, заветы предков, имеющие силу непререкаемой традиции, силу высшего закона». В историко-культурологической науке общепризнанно, что «во всех без исключения древних обществах первыми законодателями считались личности легендарные, “культурные” герои или даже божества». Для восточных славян одним из таких «культурных» героев, давшим людям учение о Пути Прави, был, согласно исследованиям А. Асова, легендарный правитель Русколани, первого государственного объединения восточных славян, Бус Белояр.
В свете изложенного можно с большой долей уверенности предположить, что задолго до образования Киевской Руси у восточных славян, расселяющихся по обширным территориям, постоянно контактирующих в процессе расселения с другими этносами и государствами, создающих свои государственно-племенные союзы, активно протекали процессы правогенеза и над древнейшим фундаментом образовывались новые «этажи» правовой ментальности этноса. Лингвистические исследования показывают, что праславянская лексика VI в. уже содержала все основные понятия, относящиеся к суду и судопроизводству: суд, закон, право, правда и т. п. Она отражала также и систему представлений, связанных с правонарушением и наказанием. Несомненно, что такая система представлений, как и правовая терминология, формировались на базе общей индоевропейской мифологии, в которой основной миф посвящен первопреступлению и возмездию за него.
Другой мифологический сюжет преступления и наказания, перешедший и в русский былинный эпос, связан с нарушением обычая гостеприимства. Луна-Девана (колдунья, обернувшаяся Девицей) приглашает Семаргла Сварожича (Илью Муромца) погостить в ее тереме, а затем пытается уложить гостя на кровать, под которой находится провал из Яви в Навь (темный погреб со змеями), но герои раскрывают обман и наказывают зло. Известно, что у восточных славян гостеприимство считалось моральной обязанностью, а нарушение правил гостеприимства подвергалось мести, когда каждый получал право поджечь дом виновного.
Трудно обнаружить мифологические корни правовых институтов, возникших в более позднюю эпоху писаного права, но нет никакого сомнения в том, что «древнейшие термины, означающие право вообще, относятся к обычному праву», имеющему, как уже отмечалось, единство юридических и фольклорных истоков. Такие понятия обычного права, как «правда», «норов», «обычай», «пошлина» (то, что пошло издавна), «ряд», «покон» и «закон», «вира», восходящая к индоевропейской системе правовых представлений, и т. д., образовали терминологический аппарат древнерусского писаного права, первыми источниками которого, согласно общепринятой точке зрения, являются русско-византийские договоры 911 и 944 гг.
Упоминание в этих договорах так называемого Закона Русского: «Аще ли ударить мечем или бьеть кацем либо сосудом, за то ударение или бьенье давдасть литр 5 сребра по Закону Русскому», послужило поводом к оживленной дискуссии в исторической и юридической литературе. Сторонники норманнской теории происхождения государства на Руси считали Закон Русский скандинавским правом, однако доминировал взгляд на Закон Русский как на собирательное название обычного права восточных славян. Последняя точка зрения, действительно, представляется более убедительной и подтверждается лингвистическим анализом текста данных договоров. Например, В. Я. Петрухин, известный как последовательный сторонник скандинавского происхождения самого термина «русь», вынужден признать наличие в лексике легенды о призвании варягов и договора руси (т. е. княжеской норманнской дружины в трактовке этого автора) с греками «значительного пласта славянской правовой терминологии, имеющей истоки в обычном праве: “правда”, “володеть и судить по праву”, “наряд”, “творить 4ШД” и т. д.».
Сам факт существования общего названия «Закон Русский» подразумевает своего рода устную кодификацию норм обычного права восточных славян и, соответственно, высокий уровень развития этноправовой культуры. Во всяком случае, именно нормы Закона Русского были положены в основу Русской Правды, в особенности ее древнейшей части Краткой Правды M. Б. Свердлов, сопоставив текст русско-византийских договоров и «архаичных» норм Русской Правды с более древними германскими «варварскими правдами», реконструировал содержание тех норм Закона Русского, которые были воспроизведены в Русской Правде. Причем по своему характеру это нормы уголовного и уголовно-процессуального права, многим из которых, с поправкой, на уровень юридической техники, можно найти аналог в действующих УК и УПК-Г. Русская Правда замыкает огромный исторический период правогенеза восточнославянского этноса, давшего жизнь русскому, украинскому и белорусскому народам. Обилие юридических, исторических, лингвистических исследований и комментариев, посвященных Русской Правде, подтверждает ее значимость как нормативного акта, исторического памятника и культурной ценности. Не будет пафосным сказать, что дух Русской Правды пережил ее букву. Не случайно, наверное, П. И. Пестель назвал свой проект устройства России после свержения самодержавия «Русской Правдой». В свою очередь Путь Прави как система нравственно-этических воззрений наших предков с ее четким разграничением добра и зла был тем фундаментом правовой ментальности, на котором воздвиглось обычное право восточных славян, Закон Русский, уставы и судные грамоты уже писаное древнерусское право, вершиной которого и стала «Русская Правда». |
