Литература 11 класс Поурочные разработки От авторов Н. А. Заболоцкий. 3 часа Урок первый Урок второй Урок третий Время «поэтического бума»
|
Скачать 2.3 Mb.
|
«Чертополох» не с картины первого свидания, а с изображения неожиданно вспыхнувшей душевной драмы:
Первая же строка вызывает в сознании странный диссонанс: не принято создавать букеты из чертополоха! В народном восприятии это колючее сорное растение, именуемое татарином (татарником), мордвином, муратом (В. И. Даль), соединяется с представлением о вредном, нечистом, злом. Очевидно, именно слово мурат подтолкнуло Льва Толстого к созданию поэтического образа несгибаемого, обладающего поразительной волей к жизни придорожного татарника в повести «Хаджи-Мурат». С тех пор образ этого растения ассоциируется проявлением страстности и романтизма. Что же для лирического героя Заболоцкого внезапно вспыхнувшая любовь? Чертополох — нечисть, страсть, черта, разделяющая жизнь; полыхание, всполохи, огонь, которые не бывают нечистыми, — очистительное пламя. Роковое соединение темного с высоким. Душевный пожар, сумятица чувств, багровый (не багряный) хоровод огней.
Звезды — «звезда с звездою говорит» — высокий свет, к которому стремишься, — но «звезды с острыми концами», которые могут ранить — тело и душу. Северная заря — Аврора — «звездою севера явись» — лента зари забрызгана звездами — брызги — это когда что-то разлилось или разорвалось — или брызги фонтана — «ворвались, как маленькие черти», в святилище, где сон и фимиам... Цветы чертополоха — «гремят и стонут бубенцами» — образ русской дороги — колокольчик звенит — «этот стон у нас песней зовется»... «Фонарями — ночь, улица, фонарь, аптека — вспыхнув изнутри» — и только маленький фонарщик... Пушкинская мелодия и бесконечная русская дорога, долг и неутолимая страстность сплавлены воедино. Самое первое слово — глагол: принесли. Кто принес? Нет, не я. Но кто внес в мою комнату этот букет? И почему у меня нет сил его убрать? Выкинуть вон? Те, кто принесли, обладают особой властью, давая неизбежность и право измученной, испепеленной страданиями душе пережить это внезапно раскрывшееся чувство. Прислушиваясь к себе, вглядываясь в странный букет, лирический герой видит во вспышках раскрывшихся бутонов полыханье рождающихся вселенных, с ясностью ощущает человека — микрокосмом, душу и тело — воплощением космической борьбы материи и духа:
Странный букет навевает сон — быль? Навь и явь — как их различить? Образ женщины — «сказочной птицы» — архетип русского сознания — связан с образом «высокой темницы» — башни, терема, где живут царские дочери-невесты. Черная, как ночь, решетка преграждает путь герою. Но герой не сказочный богатырь, не прискачет к нему на помощь Сивка-Бурка:
Это горькое осознание, как образ острого, ранящего, пронзающего насквозь («простерся шип клинообразный» в «Чертополохе» — «проколовший меня смертоносной иглой» в «Можжевеловом кусте»), проходит через весь цикл «Последняя любовь». И последняя строка — «взор ее неугасимых глаз» — негасимая лампада — «вечная лампада зажжена» — ореол святости, ощущение великого таинства. Пятистопный песенный хорей сменяется трехстопным, вальсирующим на волнах анапестом «Морской прогулки»:
Если чертить сюжетную линию романа, то нужно написать: герой со своей возлюбленной едут из города, где трудно встречаться, на море, в Крым. Банальная псевдоромантическая поездка? Подальше от жены, к ласкающему морю? Для лирического героя цикла это не так. Каждый день, каждый взгляд он воспринимает как горький подарок, в событиях видит отражение вечности. В первом стихотворении — взгляд в небо, соотнесение своего мироощущения с законами мироздания, высшими законами. Во втором — обращение к воде как символу подсознания, погружение в мир отражений, попытка постичь законы превращения тела и движений души. «В подземном мерцающем зале», под нависшей неживой массой вдруг ставшей одушевленной (телом) скалы, страсти теряют накал, человеческое тело теряет вес и значимость:
Отраженный мир всегда притягивал внимание поэтов и художников. Бликующие, множащиеся, дробящиеся отражения у Заболоцкого приобретают метафизический смысл. Люди пытаются осознать себя в отражениях, а те, как законченные стихи, уже отделились от своих прототипов-создателей, подражают, но не копируют их:
Жизнь человека отражается дважды — в космосе и в воде, и вертикаль духа связывает две стихии:
Загадка отражений завораживает, но остается нераскрытой: водитель увозит экскурсантов из грота, и «высокая и легкая волна» уносит лирического героя из реальной жизни, жизни воображения и духа — в сон быта. И в конце второго стихотворения появляется образ, который тоже станет сквозным для всего цикла, — образ лица — «твое лицо в его простой оправе» — как воплощения жизни души:
Не возлюбленная приближается к берегам Крыма, но Таврида, древняя, насыщенная памятью земля, как живая, встает навстречу женщине, словно вглядываясь в ее лицо, пытаясь распознать, насколько потоки ее сознания синхронизированы с глубинными токами рождающей земли. Кульминация сюжетной части цикла — стихотворение «Признание». Это не простое признание в любви. Женщина, которую любит лирический герой, — необычное существо. Веселье и печаль — земные чувства, которые может испытывать простая женщина. Героиня цикла — «не веселая, не печальная», она обвенчана с ветром в поле, она сходит к возлюбленному с неба; соединяясь с ней, он словно бы соединяется с мировой душой. Но ее магическое начало не просто затаено, скрыто — оно заковано в оковы — «высокая темница // И решетка, черная, как ночь». Заковано кем? Судьбой? Роком? Это остается неизвестным так же, как ответ на вопрос: кто же принес букет чертополоха? Стремление выявить в полной мере подлинную — колдовскую, надмирную — сущность — вечную женственность? — вызывает страстные попытки разорвать оковы. Поцелуи сказочного принца разрушают чары волшебного сна — герой разрывает оковы «слезами и стихотвореньями», которые прожигают не тело, но душу. Человек — это мир, замок, башня («отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня, чернобровую девицу»), в которую надо ворваться:
Мир полуночной тайны не становится плоским: даже слезы — не слезы, они только чудятся, может быть, они только отзвук собственных слез, а дальше, за ними — еще одна решетка, черная, как ночь... И вновь, как в «Морской прогулке», кружит нас четырехстопный анапест — это «Последняя любовь». В первых трех стихотворениях мы видим только лирического героя и его возлюбленную, здесь же появляется третье лицо — наблюдатель, шофер. И повествование ведется не от первого лица, как раньше, а от лица автора, что дает возможность взглянуть на ситуацию со стороны. Вечер. Водитель такси привозит пассажиров к цветнику и ждет их, пока они гуляют:
Заметил не фигуры, не позы — лица! Лица не влюбленные, не восторженные, не восхищенные — странные. Любовь для героев не легкий флирт, не физиологическое влечение, но гораздо больше — забвение себя, обретение смысла жизни, когда человек вдруг понимает: так вот для чего дана душа! Такая любовь освящена свыше:
Описание великолепной цветущей клумбы — «красоты уходящего лета» — напоминает стихи Заболоцкого-раннего с его дерзкими и красноречивыми сравнениями. Но тогда это было самоцелью — здесь же становится средством создания контраста между торжеством жизни, праздником природы и неизбежностью человеческого горя. Цветочный круг, по которому молча идут наши герои, кажется бесконечным, но шофер — наблюдатель — знает, что кончается лето, «что давно уж их песенка спета». Но герои пока этого не знают. Не знают? Почему же они идут молча? Южное счастье действительно кончилось. Снова, как в первом стихотворении, пятистопный хорей, повествование от первого лица, Москва и невозможность встречаться: «Голос в телефоне». Лицо живет отдельно — и голос тоже отделяется от тела, словно обретая собственную плоть. Сначала он «звонкий, точно птица», чистый, сияющий, как родник. Затем — «дальнее рыданье», «прощанье с радостью души». Голос наполняется покаяньем и пропадает: «Сгинул он в каком-то диком поле...» А где же еще должен был пропасть голос красавицы, обвенчанной — в поле — с ветром? Но это не летнее ковыльное поле — это поле, по которому гуляет вьюга. Черная решетка темницы превращается в черный телефон, голос — пленник черного телефона, душа — отражение духа в теле — кричит от боли... Шестое и седьмое стихотворения теряют названия, их заменяют безликие звездочки. Строки становятся короче, стихотворения тоже. Шестое — двустопный амфибрахий, седьмое — двустопный анапест. «Клялась ты до гроба // Быть милой моей» — до гроба не получилось. Мы стали умней? Счастье до гроба? Бывает ли оно? Вновь возникают мотивы воды, отражений, лебедь — птица сказки, мечты — уплывает к земле — любовная лодка разбилась о быт; вода блещет одиноко — «дай войти в эти очи тяжелые» — в ней уже никто не отражается — только ночная звезда. Торжествующие цветы куртины осыпались — только посредине панели лежит полумертвый цветок. Лежит не в свете огней, а в белом сумраке — в белом саване — дня — «Как твое отраженье // На душе у меня». Букет чертополоха с клинообразными шипами словно возвращается в «Можжевеловом кусте». Мы снова входим вместе с лирическим героем в причудливые переплетения образов сна, связываем начало и конец любовной истории сквозными мотивами:
Можжевельник наших среднерусских лесов — куст, ветвями которого устилают дорогу уходящим в последний путь, ягоды не вызревают. Можжевеловые кусты Крыма — почти деревья, священные для местных народов. Знойное солнце, ароматное облако смолистых запахов — звон цикад — красно-лиловые ягоды. Человек идет по траве, наступает на сухую ветку — ветка хрустнула под ногой — как хрустит металл? Солнечное полыханье поднятых мечей, звон битвы превращается в разрушение, в металлический хруст... Парная рифмовка словно бы укорачивает стих, дыхание становится тише и реже. Стена чертополоха возвращается мраком древесных ветвей, сквозь который просвечивает «чуть живое подобье улыбки твоей». Уже не видно лица — осталась лишь улыбка — Чеширский кот, — которая живет в сознании лирического героя. Ценность — «мне было довольно того, что след гвоздя был виден вчера» — тает, как развеивается аромат смолы. Надо растить свой сад! Но тучи рассеялись, наваждение ушло:
Страсти улеглись, прощение послано, любовная история завершена. Казалось бы, цикл закончен. Но лирический герой вглядывается в свою душу, в свой «облетевший садик», настойчиво вопрошая: зачем? Почему мне была ниспослана эта любовь-испытание? Если все прошло, то что же осталось? Ответ на этот вопрос приносит кульминация духовная — девятое стихотворение «Встреча». Эпиграф его — камертон, по которому настроены важнейшие образы цикла: «И лицо с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавевшая дверь, — улыбнулось...» (Л. Толстой. «Война и мир»). Лирический герой — «вечный мизантроп», потерявший веру в жизнь, отчужденный от людей чередой тяжких испытаний, — вспоминает о первой встрече с женщиной, благодаря которой скорлупа недоверия дала трещину, а затем и вовсе растворилась в живительных лучах радости:
Неугасимый свет жизни, освященной любовью, вновь зажегся для героя, овладел его мыслями и заставил открыть окно в сад — раскрыть свою душу навстречу проявлениям мира. Мотыльки из сада помчались навстречу абажуру («я словно бабочка к огню»), сама жизнь, сама любовь — один из них доверчиво уселся на плечо героя: «...Он был прозрачен, трепетен и розов». Радость существования — это высшее единство, и анализ, стремившийся классифицировать чувства и ощущения, порой разрушает эту радость:
У человеческих поступков есть несколько уровней: уровень событийный, сюжетный, сущность которого понимается обыденным сознанием, и уровень, выводящий на бытие Мировой Души. История любви героя на первом уровне закончилась расставанием, но она подняла его душу над обыденностью, помогла ему познать в себе подлинного человека, до того скрытого коростой недоверия и горя, подарила свет — «целый ворох весны и радости». И помогает жить дальше — «под золотыми небесами, где проплывают облака», «над золотыми листьям аллеи»:
Это эпилог — стихотворение «Старость». Повествование от третьего лица. Осень. Супруги, прожившие вместе жизнь, понимают каждый взгляд друг друга. К ним пришло прощение и покой, души их горят «светло и ровно». Крест страдания, который несли они, оказался животворным.
|
Похожие:
 |
Урок Лирическая песня как жанр народной поэзии урок Лирическая песня.... Литература. 8 класс: поурочные планы по учебнику В. Я. Коровиной. Ч. I, II / авт сост. С. Б. Шадрина. Изд. 2-е, испр и доп. – Волгоград:... |
|
Урок Вводный из древнерусской литературы урок «Слово о полку Игореве» Литература. 9 класс: поурочные планы по учебнику-хрестоматии В. Я. Коровиной, И. С. Збарского, В. И. Коровина / авт сост. С. Б. Шадрина,... |
|
Урок Вводный из древнерусской литературы урок «Слово о полку Игореве» Литература. 9 класс: поурочные планы по учебнику-хрестоматии В. Я. Коровиной, И. С. Збарского, В. И. Коровина / авт сост. С. Б. Шадрина,... |
|
Поурочные разработки по литературе, 7 класс Поурочные разработки по литературе, 7 класс. Программы 68 и 102 часа. 2-е издание исправленное и дополненное. М.: «Вако», 2005, 368... |
|
Поурочные разработки по литературе, 7 класс Поурочные разработки по литературе, 7 класс. Программы 68 и 102 часа. 2-е издание исправленное и дополненное. М.: «Вако», 2005, 368... |
|
Урок литературы в 11-м классе на тему "Добро и зло в романе Булгакова "Мастер и Маргарита" Форма проведения: Урок-размышление + урок-экскурсия (на определенном этапе урока) + урок-творческий поиск |
|
Урок по роману «Капитанская дочка» Литература. 8 класс: поурочные планы по учебнику В. Я. Коровиной. Ч. I, II / авт сост. С. Б. Шадрина. Изд. 2-е, испр и доп. – Волгоград:... |
|
Урок «Царевна-лягушка» Урок 17. Жанр басни. Рассказ и мораль в басне. Урок развития речи |
|
Урок изучения нового материала с использованием икт (урок с мультимедийной... Тема: А. С. Пушкин. Детство, юность, начало творческого пути. «Руслан и Людмила». Пролог |
|
План конспект урока по информатике и литературе в 5,6 классе с применением... Учит. Ивт сегодня у нас необычный урок. Бинарный урок – нестандартная форма обучения по реализации межпредметных связей, урок ведут... |