ПОВЕСТЬ А. И. КУПРИНА «ПОЕДИНОК»
Вопрос о том, кто будет спасать Россию, вечен. Это одна из главных тем творчества А. И. Куприна. Спустя сто лет после написания «Поединка» этот вопрос не потерял своей значимости. В одном из интервью у Сергея Юрского спросили: «Можно ли сегодня определить, кто он — наш современный герой?» Ответ был достаточно пессимистичен: «Это все-таки человек криминального действия. Он может быть бандитом, а может быть и милиционером. Но в любом случае это тот, кто имеет крепкий мускул или такое оружие, чтобы мгновенно ответить, убить обидчика. Это, видимо, отвечает сегодняшним ощущениям человека, который испуган, который затаил множество мелких и несколько крупных обид, которого волнует один вопрос: „Кто за меня рассчитается?“» Как это созвучно с тем, что мы читаем у Куприна: «Кто же, наконец, устроит судьбу бедного Хлебникова?!»
Первый урок по творчеству А. И. Куприна мы начинаем с создания установки на чтение произведения. Поможет нам в этом слово учителя или индивидуальное сообщение учеников о жизни писателя, рассказ о творческой истории создания «Поединка».
А. И. Куприн любил Россию безмерно, безнадежно, безответно. «Мне нельзя без России», — говорил он. Однажды у него спросили, что такое родина. «Родина? — Куприн на минуту задумался. — Родина — это первая испытанная ласка, первая сознательная мысль, осенившая голову, это запах воздуха, деревьев, цветов и полей, первые игры, песни и танцы. Родина — это прелесть и тайна родного языка. Это последовательные впечатления бытия: детства, отрочества, юности, молодости и зрелости. Родина как мать. Почему смертельно раненный солдат, умирая, шепчет слово „мама“, то самое имя, которое он произнес впервые в жизни? А почему так радостно и гордо делается на душе, когда наблюдаешь, понимаешь и чувствуешь, как твоя родина постепенно здоровеет, богатеет и становится мощной? Нет. Я все-таки говорю не то, что нужно. Чувство родины необъяснимо. Оно шестое чувство. Детские хрестоматии учили нас, что человек обладает пятью чувствами.
— Зрением, слухом, обонянием, осязанием и вкусом, — подсказал матрос.
— Так, ну а вот родина — это шестое чувство, и природа его так же необъяснима, как и первых пяти».
В конце XIX века в литературу вместе с Куприным пришло немало талантливых писателей. Но лишь немногие имели мужество взглянуть на страшный русский быт. Взглянуть и не потерять любви к жизни, к России, к ее замученному народу. Необходимость изменений в жизни России Куприн чувствовал всей душой. Источник оздоровления он видел в простом человеке, наделенном, как и он, «сильнейшей жадностью к жизни». Эти люди должны были пройти испытание жизнью и смертью, любовью, властью, богатством. Его герои, как и он сам, вступали в открытый поединок с жизнью.
В обстановке надвигающейся, а затем и разразившейся революции 1905—1907 годов создавалось едва ли не самое значительное произведение Куприна — «Поединок». Вопрос, поставленный в повести, заключался в том, что делать не только с армией, но и со страной, которую она защищает. Живая страна может пережить все: чуму, голод, землетрясение, опустошающую войну, кровавую революцию — и все-таки остаться живой. Но разложилась армия — умерла страна. Куприн говорил, что своим романом он вызовет на поединок царскую армию.
Удивительна и трагична судьба самого писателя. Александр Иванович Куприн родился 26 августа 1870 года в глухом провинциальном городке Пензенской губернии, в семье мелкого чиновника Ивана Ивановича Куприна. Отца своего мальчик не помнил. Он умер, когда сыну не было еще и года.
Овдовевшая мать вынуждена была в 1874 году покинуть этот городок и поселиться в московском вдовьем доме. Почти двадцать лучших лет прошли у будущего писателя в скитаниях по «казенным домам». С трех до семи лет мальчик жил вместе с матерью в общей палате вдовьего дома. Затем четыре года провел в закрытом Разумовском благотворительном пансионе, восемь лет (1880—1888) — во Второй Московской военной гимназии. Два года был юнкером Александровского военного училища. А по окончании училища четыре года служил подпоручиком 46-го Днепровского пехотного полка. Нужно было ребенком пройти через ужасы военной бурсы, пережить унизительную экзекуцию, чтобы так болезненно ощутить безысходную драму жалкого, забитого человека.
Если обратиться к творчеству Куприна, то бросается в глаза знаменательная аномалия. Те сильные, здоровые жизнелюбы, к которым как будто бы он был так близок по характеру своей личности, в его произведениях оттеснены на задний план. Внимание же уделено героям, имеющим с ним мало общего. Вот они перед нами — персонажи, которым Куприн доверяет все свои самые заветные мысли, сокровенные мечты, радости и страдания: подпоручик Козловский, чувствительный, сотрясающийся от рыданий при виде истязуемого солдата-татарина («Дознание»); инженер Бобров, наделенный «нежной, почти женственной натурой» («Молох»); «добрый», но «слабый» Иван Тимофеевич («Олеся»); «чистый», «милый», но «слабый» и даже «жалкий подпоручик Ромашов» («Поединок»).
В каждом из этих героев повторяются сходные черты: душевная чистота, мечтательность, человеколюбие, пылкое воображение, соединенное с полнейшей непрактичностью и безволием. Но яснее всего раскрываются они, освещенные любовным чувством. Все они относятся к женщине с благоговением, в них живет потребность в идеальном, очищенном от всего житейского романтическом чувстве.
Любовь до самоуничижения и даже до самоуничтожения, готовность погибнуть во имя любимой женщины — тема эта затронута уже в раннем рассказе «Странный случай», но достигает вершины в «Гранатовом браслете». Стремясь воспеть красоту чувства, на которое «способен, может быть, один из тысячи», Куприн, однако, наделяет этим чувством крошечного чиновника Желткова.
В своих воспоминаниях о работе над «Поединком» Куприн уделяет большое внимание тому, что писать: роман или повесть.
«Однажды вечером, после обычного трудового дня, занятого хлопотами в „Мире Божьем“, где он заведовал отделом прозы, Куприн сказал жене:
— Слушай меня внимательно, Машенька. Думай только о том, что я говорю, и, пожалуйста, смотри только на меня, а не по сторонам...
Он крепко потер несколько раз руками голову.
— Скажу тебе то, чего никому еще не говорил... Даже Бунину... Я задумал большую вещь — роман. Главное действующее лицо — это я сам. Но писать я буду не от первого лица, такая форма стесняет и часто бывает скучна. Я должен освободиться от груза впечатлений, накопленного годами военной службы. Назову этот роман „Поединок“, потому что это будет поединок мой с царской армией. Она калечит душу, подавляет лучшие порывы в человеке, его ум и волю, унижает достоинство... Я ненавижу годы моего детства и юности, годы кадетского корпуса, юнкерского училища и службы в полку. Обо всем, что я испытал и увидел, я должен написать. И своим романом я вызову на поединок царскую армию. Наверное, единственный ответ, какого удостоится мой вызов, будет запрещение „Поединка“. А все-таки я напишу его!..
— Как тебе кажется, Машенька? — наконец спросил он. — Это будет крепко закручено... Ты не боишься за меня?
— Я верю в тебя, — тихо, но твердо ответила Мария.
Позднее об этом он говорил и с Горьким.
«— А что вы пишете сейчас? — допытывался Горький.
— Пока только рассказы. Приступить к роману не решаюсь, — признался Куприн. — Это слишком большая задача, для которой я еще не чувствую достаточных сил. Но тема романа не дает мне покоя. Я должен освободиться от тяжелого груза военных лет. Рано или поздно я напишу о нашей „доблестной армии“ — о наших жалких, забитых солдатах, о невежественных, погрязших в пьянстве офицерах...
— Вы должны, скажу больше, обязаны написать о нашей армии. Кому, как не вам, сказать о ней всю правду?.. У вас громадный материал и большой художественный талант...»
Он поднялся с дивана, показавшись еще выше, еще больше, и неслышной походкой с носка начал ходить по комнате, помогая каждой фразе энергичным взмахом сильной руки:
— Пишите же, не откладывая. Такая повесть теперь совершенно необходима. Именно теперь, когда исключенных за беспорядки студентов отдают в солдаты, а во время демонстрации на Казанской площади студентов и интеллигенцию избивали не только полиция, но под командой офицеров и военные части... Это задело не только ко всему равнодушных обывателей, но и широкую публику — ведь почти в каждой интеллигентной семье сын или брат студент. Поведение офицеров возмутило всех. И к чему же это повело? Офицерство возомнило себя властью, призванной защищать престол и отечество от „внутренних врагов“. В публичных местах пьяные офицеры ведут себя вызывающе, ни с того ни с сего требуют от оркестра исполнения национального гимна, и, если им кажется, что кто-либо не столь поспешно встал, его осыпают бранью и угрозами. Недавно в ресторане был убит студент — офицер шашкой разрубил ему голову; в саду оперетты „Аквариум“ застрелен молодой врач; при выходе из театра тяжело ранен акцизный чиновник, будто бы толкнувший офицера. Подобными сообщениями сейчас пестрят столичные и провинциальные газеты...
Сузив свои маленькие серо-синие глазки, Куприн ответил:
«— „Поединок“ скоро не смогу написать. Повесть должна закончиться дуэлью, а я не только никогда не дрался на дуэли, но не пришлось мне быть даже секундантом. Что испытывает человек, целясь в своего противника, а главное, сам стоя под дулом его пистолета? Эти переживания, психология этих людей мне неизвестны. И мысль моя невольно возвращается к подробностям друзей Пушкина и Лермонтова. Но это же литература, а не личные реальные переживания. Сейчас я с досадой думаю о том, что было несколько случаев в моей жизни, которые, если бы я захотел, могли кончиться дуэлью, но эти случаи я упустил, о чем теперь сожалею...»
Горький остановился. Кожа на его лице натянулась, собирая морщины вокруг рта, глаза потемнели.
— Вы черт знает что говорите! Собираетесь писать об офицерах, когда офицерская закваска так крепко сидит в вас! „Дуэль была бы неизбежна“, — произносите равнодушно вы, точно это безобразие в порядке вещей. Не ожидал от вас. Знайте только, если вы эту повесть не напишете — это будет преступлением!
Куприн хотел было ответить, что при всей громадной правде, прозвучавшей в словах Горького, не все так скверно и черно и в армии, и в офицерском корпусе, что офицер офицеру рознь, что пробьет час, и лучшие из офицеров — не те, что скандалят и бретерствуют в ресторанах и оперетках, — на поле брани поведет солдат за собой на смерть во имя воинского долга, во имя защиты России».
Вопросы, которые мы задаем после чтения воспоминаний, помогут создать установку на чтение произведения и его дальнейший анализ.
— О чем должна была быть повесть?
— Почему М. Горький так настаивал на ее появлении?
— Почему Куприн называет будущее произведение то романом, то повестью? В чем, на ваш взгляд, существенная разница?
Поскольку основным недостатком восприятия эпического произведения является отсутствие целостности, то одной из задач анализа является воссоздание этой целостности. Повесть — это эпическое произведение, требующее постоянного внимания к выбору нужных глав, эпизодов, цитат. Повесть меньше, чем роман, но больше, чем рассказ. Это средняя эпическая форма, раскрывающая большее количество эпизодов и персонажей, чем рассказ. Значит, воссоздать небольшую разветвленность сюжета, что тоже является особенностью повести, возможно и нужно. Выбор Куприным жанра повести определит и ход нашего анализа как ответ на вопрос: «Почему Ромашов становится главным героем повести, а не романа?» Ответить на этот вопрос помогут дальнейший анализ произведения и размышление над жанровыми особенностями повести.
Вполне ординарные люди, столкнувшись с фактами социальной и нравственной несправедливости, оказываются перед выбором. Для Куприна, писателя резко и определенно выраженных демократических взглядов, процесс зарождения самосознания представляется одним из наиболее существенных явлений современной действительности. Главный нерв произведений Куприна о военщине — доказательство распада армии и постановка вопроса о необходимости преобразований в России, которые должны произойти повсюду, в том числе и в армии. Это все-таки прежде всего история отдельного человека, а не повествование о судьбе общества.
— Что больше напоминает это произведение: портрет или большое сюжетное полотно?
Судьба человека, представленного в романе как большой эпической форме, должна охватить большее историческое время и пространство. В романе решаются проблемы большего масштаба, чем судьба отдельного человека и его счастья или несчастья. В повести больше подробностей, деталей и ярче, чем в романе, видна авторская позиция. Нельзя забывать и об индивидуальном своеобразии таланта писателя. И сама жизнь, и пристрастия Куприна, и именно такой его взгляд на проблему определили жанр. Наиболее естественным оказался жанр повести.
— Мое знакомство с повестью началось с просмотра кинофильма («Поединок» — 1957 г., режиссер-постановщик и автор сценария В. Петров, Ромашов — Ю. Пузырев, Шурочка — И. Скобцева), который так и назывался — «Поединок». Прошло много лет, но и сейчас помню это растерянное и жалкое лицо Ромашова. Неуклюжие очки, неуверенность в движениях, словах. И этот парад, и досада на героя, на его полную беспомощность. И уверенность, что такой человек ничего не сможет изменить в жизни. А потом была повесть. Я ее прочитала несколько раз. По мере прочтения нарастала симпатия к герою. Сомнений не было — это сильная личность, вызывающая глубочайшую симпатию. Теперь для меня в этом произведении совсем другие эпизоды определяют личность Юрия Ромашова. Как сложится у вас знакомство с этим героем? Вы можете тоже посмотреть этот старый фильм.
Но есть и еще один путь открытия для себя героя.
После того как создана установка на чтение повести и ее дальнейший анализ, попросим девятиклассников выполнить следующее задание.
Если бы вам надо было пересказать повесть, какие главы и эпизоды вы бы выбрали? Читая повесть или просматривая ее во второй раз, выпишите цитаты, рассуждения, определяющие, на ваш взгляд, основное содержание каждой главы; можно озаглавить каждую главу. Тот, кто испытывает затруднение в выборе основного содержательного ядра главы, может обратиться к учебнику, где к каждой главе составлены вопросы (Литература. 9 класс. Учебник-хрестоматия для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. Ч. 1. — М., 2002. — С. 255—256).
Составление цитатного плана повести поможет осознать композицию произведения, а подбор цитат — увидеть особенности языка писателя и движение авторской мысли. Такое задание предполагает вместо абстрактного рассуждения о героях, где многое уходит от внимания учеников, перейти к детальному анализу каждой главы. Основная задача — научить вычленять ключевые слова, предложения, цитаты в тексте. Анализ произведения с опорой на текст очень продуктивен, когда мы говорим о школьном изучении произведения. Таким образом, мы учим медленному, внимательному, вдумчивому чтению. Нужно учить читать, как читали раньше: вслух всей семьей, ребенку, друзьям, ученику. Только такое чтение рождает желание поговорить о прочитанном. Мы должны «вернуть ощущение радости держания книги в руках» (М. Пиотровский).
Наблюдения за первичным восприятием текста в начале второго урока покажут, каков уровень восприятия текста учениками и как вести обсуждение по анализу повести.
Вопросы на восприятие текста
— Какое впечатление произвела на вас повесть?
— Кто из героев вызывает у вас симпатию, жалость, раздражение, гнев или какие-то другие чувства?
— Как относится автор к своему герою?
— Каким вы представляете себе Ромашова? Найдите описание в тексте. Есть ли несовпадение с вашим представлением о герое? В чем оно? Кто виноват в гибели Ромашова?
— Всегда ли любовь должна быть всепрощающей и трагичной?
— «В вас... какой-то внутренний свет...» — это слова Назанского о Ромашове. Согласны ли вы с его мнением?
— А. И. Куприн говорил, что это просто зарисовка «армейской жизни», а полотно еще впереди. Все ли сказал автор? О чем еще он мог бы рассказать? О чем хотели бы узнать вы?
Работу по проверке домашнего задания можно начать с проблемного вопроса: «Кто же такой Ромашов — герой в подлинном смысле этого слова или маленький, жалкий, приниженный человек, не способный ни на какие решительные поступки?»
Сначала просим всех прочитать про себя то, что у них получилось дома.
Вот один из вариантов выполнения домашнего задания.
I гл. «Репетят без толку, а на смотру сядут в калошу» (Веткин). «Очень красиво», — согласился Ромашов.
Ромашов вытащил шашку из ножен и сконфуженно поправил рукой очки. Он был среднего роста, худощав, и хотя довольно силен для своего сложения, но от большой застенчивости неловок».
«...Жучьте их без стеснения. Нечего с ними стесняться» — Шульгович о солдатах.
«И на кой мне черт вас в роту прислали? Нужны вы мне, как собаке пятая нога. Вам бы сиську сосать, а не...» — Слива о Ромашове.
II гл. «...Испытывал он это мучительное сознание своего одиночества и затерянности среди чужих, недоброжелательных или равнодушных людей, — это тоскливое чувство незнания, куда девать сегодняшний вечер».
«Вся жизнь передо мной!» — думал Ромашов. «Такой способный, милый, талантливый молодой человек», — ему казалось, будут думать о нем. «Здесь решается судьба России!»
III гл. «...Наступал вечер, и его опять неудержимо тянуло в этот чистый, светлый дом, в уютные комнаты, к этим спокойным и веселым людям и, главное, к сладостному обаянию женской красоты, ласки и кокетства».
IV гл. Александра Петровна Николаева — Шурочка. «И она... расплакалась злыми, самолюбивыми, гордыми слезами».
V гл. Как контраст — два письма: Шурочки Назанскому и Раисы Ромашову. «Глупостью, пошлостью, провинциальным болотом и этой сплетней повеяло на Ромашова от этого безграмотного и бестолкового письма».
VI гл. Служба в армии. «Этой весной в полку усиленно готовились к майскому параду». «Что я сделал, чтобы прикоснуться душой к их душам?..» «Пожалуйста, Ромочка, не воображайте о себе. Вы и не мужчина вовсе».
VII гл. Полковник Шульгович, обед у полковника. «Ромашов сидел за обедом неловкий, стесненный, не зная, куда девать руки...»
VIII гл. Ромашов в собрании, разговор о поединках.
IX гл. Бал. Петерсон. Разрыв. «...Все одни и те же мысли: о своем падении и о нечистоте скучной, однообразной жизни»; «убийственное однообразие службы».
X гл. «Дикая провинциальная жизнь...»; «опоздал на утренние занятия»; «бить солдата бесчестно...».
XI гл. «В ротной школе занимались „словесностью“. «В нашем деле думать не полагается» (Веткин о службе).
XII гл. Именины у Ромашова и Шурочки. Одалживает деньги у Рафальского.
XIII гл. Сборы на пикник. По дороге к Шурочке.
XIV гл. Пикник. «...Я не хочу ребенка»; «...пахнуло холодком в душу Ромашова»; «...не ходите к нам».
XV гл. «Готовились к майскому смотру и не знали ни пощады, ни устали». По контрасту V рота Стельковского: «...солдаты любили его воистину...»
Парад. Упавший Хлебников и Ромашов. «...Что-то необычайное, глубокое, истинно человеческое». Одинаковость положений Хлебникова и Ромашова.
XVI гл. Встреча с Николаевым. У полотна железной дороги разговор с Хлебниковым. «...Надо терпеть, мой милый, надо терпеть...»
XVII гл. «Произошел глубокий душевный надлом...» «Кто же наконец устроит судьбу забитого Хлебникова, накормит, выучит его и скажет ему: „Дай мне твою руку, брат!“?» Роман об «ужасе и скуке военной жизни».
XVIII гл. «Тряпичное безволие». «Сумасшедший вечер». Пили весь день. Затем поехали к Шлейферше. Отношение Ромашова к женщине.
XIX гл. Пьянство в собрании. «...Не было года, чтобы в N-ском полку не застрелился кто-нибудь из офицеров». «Это у нас такая закуска. Под стук телеги... Хочешь под свет луны?» «...Доносились звуки церковного напева, похожего на отдаленное погребальное пение»; «общая гармония хора». Прекрасный хор — многие офицеры из духовных. Драка Ромашова и Николаева, «...темный разум которых вдруг осветился ярким человеческим сознанием...»; «...невинная прелесть утра, улыбавшегося спросонок».
XX гл. Суд. «Поединок... является единственным средством удовлетворения оскорбленной чести и офицерского достоинства». «Я приговорен. Я один».
XXI гл. Ромашов и Назанский. «...Есть безмернейшее наслаждение — золотое солнце жизни, человеческая мысль!» «Великая радость жизни». «Свободная душа».
XXII гл. «...Будем говорить коротко и только о деле». «Я хочу поклонения, власти». Последнее свидание Шурочки и Ромашова.
XXIII гл. Рапорт о дуэли.
Можно теперь попросить прочитать вслух одного или нескольких учеников то, что у них получилось. Выразительное чтение дает возможность интонационно выделить нужные слова, детали в характеристике героев, увидеть контрастность в построении почти каждой главы. «Я» и «они», но «они» не потому, что Ромашов эгоист, а потому, что им нет никакого дела ни до кого, это чужие и равнодушные люди. Чтение по главам и дальнейшее обсуждение написанного приводят нас к выводу, что медленное обдумывание чтения предвосхищает сюжет, помогает ставить вопросы, мотивирующие движение сюжета. Многие ученики отмечают, что, просматривая свои записи, они уже в начале повести замечают, что Ромашов не герой, это во многом заурядный человек. Обращаем внимание на то, как мастерски сделана композиция повести. Она построена так, чтобы последовательно раскрыть внутренний рост Ромашова, показать его одиночество как закономерность и неизбежность его гибели. Ромашов, выражаясь горьковскими словами, стоит «боком» к своей социальной среде, умеет «идти не в ногу» с привычным ходом вещей и побеждать (или терпеть поражение). Он болезненно переживает многочисленные унижения и надругательства над кем бы то ни было. Сама гибель Ромашова в момент, когда он сделал попытку вырваться из этой среды, говорит о ее активной враждебности всякому, кто так или иначе вступает в столкновение с ней.
Мог ли Ромашов остаться в живых?
Кто виноват в том, что случилось: среда или он сам?
Ответить на эти вопросы поможет разговор двух писателей.
«— Каким будет конец повести? — поинтересовался Горький.
— По замыслу, — ответил Куприн, — Ромашов выздоравливает от тяжелой раны, порывает с военщиной и начинает новую жизнь. Это мой двойник, и я хочу передоверить именно ему все, что испытал сам, через что прошел в годы скитаний. Так видится мне новая вещь — „Нищие“...
Горький возразил:
— По-моему, Ромашов себя исчерпал. Вы сослались на то, что он ваш двойник. Но вы-то сами, кроме смены различных профессий, вплоть до мозольного оператора и собачьего парикмахера, открыли в себе талант писателя. — Он положил Куприну на плечо худую сильную руку и густым басом добавил: — По руслу автобиографического течения плыть легко. Попробуйте-ка против течения!..»
В трудном процессе созревания души Ромашова А. И. Куприн немало внимания уделяет пробуждению его «я». Через осознание своей личности он приходит к уважению и защите других людей. Но, заставив прозреть Ромашова, автор не нашел тех конкретных путей, какими юноша мог бы двигаться дальше.
Так как же с вопросом о том, кто будет спасать Россию? Такие люди, как Ромашов, не спасут Россию, но если исчезнут они, то не будет и России.
Предложенный подход к изучению произведения действительно может дать перспективные результаты. Ведь при изучении любой темы важно определить не только круг знаний, но и характер умений, которыми должен овладеть ученик. Комментирование текста дает возможность проверить, насколько ученики владеют выразительным чтением, творческим пересказом и пересказом, близким к тексту, стилистическим анализом. Современная методика ищет новые системы опроса на уроке, проверки домашнего задания. Фронтальный опрос, при котором создается видимость работы ученика, уже ни к чему не приводит. Надо учить при подготовке домашнего задания пользоваться учебником, записями в тетради и в первую очередь художественным текстом. При такой проверке максимально задействованы внимание, память, происходит постоянное сопоставление элементов текста с общей идеей повести. Таким образом, мы учим вдумчивому и внимательному прочтению произведения.
Создать установку на дальнейшее общение с текстом поможет обращение к кинофильму «Шурочка», созданному И. Е. Хейфицем (Ленфильм, 1982).
Фильмы этого режиссера запомнились нескольким поколениям зрителей. Среди его знаменитых лент — «Депутат Балтики», «Дело Румянцева» и «Дорогой мой человек», классика — чеховская «Дама с собачкой» и «Плохой хороший человек» («Дуэль»), тургеневская «Ася» и современность — «Вы чье, старичье?» Б. Васильева. В одном из интервью Иосиф Хейфиц говорил: «Уже давно выяснено, что экранизация не повторение первоисточника, не пересказ, а нечто совсем другое».
После прочтения повести мнения учеников о Шурочке Николаевой были почти единогласны. Шурочка предала Ромашова и подтолкнула его к гибели. В IV главе она заводит разговор об офицерском поединке, о том, что поединки между офицерами — необходимая и разумная вещь. Она убедительно доказывает Ромашову, что если нет войны, то такие качества, как «смелость, гордость, уменье не сморгнуть перед смертью», в мирное время ярче всего проявляются в дуэлях. «...Что за нежности: боязнь выстрела! Ваша профессия — рисковать жизнью». Так же трезво, обдуманно предает она «Ромочку», дабы сохранить карьеру и репутацию мужа. Ученики отмечают удивительную открытость главного героя, его желание верить во все, что говорит любимая женщина, идти за ней повсюду и, если надо, умереть.
В каждой из своих последних картин И. Е. Хейфиц разрабатывает такие характеры, которые не предусматривают однозначной оценки. В фильме режиссер расставляет иные акценты в характеристике главных героев. Хейфиц доверил судьбу своей картины двум исполнителям, которые не просто молоды, но словно хранят в себе ощущение детства. Это Елена Финогеева — Шурочка Николаева, переполненная жаждой жизни, жаждой успеха, и застенчивый, нескладный, восторженный Андрей Николаев (Юрий Ромашов). Но режиссер называет картину «Шурочка», делая тем самым ее главной героиней фильма. Название фильма, как и художественного произведения, является ключом к пониманию авторского замысла.
Почему режиссер назвал фильм «Шурочка»?
Как время создания фильма и взгляды художника определили главную идею фильма?
Оправдывает или осуждает режиссер свою героиню и своего героя?
В кинофильме чистота и высокая духовность Ромашова выступают эталоном, которым проверяется обыденность пошлой жизни. «Мужчины и женщины смотрятся в Ромашова, как в зеркало. Одни приходят в ярость на него за то, что открывается их нравственное уродство; другие — надеются исправиться; третьи — загримироваться» (Ю. А. Богомолов).
«Итак, почему фильм назван „Шурочка“? Это, разумеется, не случайно. У такого мастера, как Хейфиц, случайного не бывает. Была „Ася“. Теперь — „Шурочка“. „У каждого времени — право на свое прочтение бессмертных творений прошлого“, — сказал однажды режиссер, подчеркнув свое желание извлечь из классики прежде всего то, что необходимо понять современникам. Режиссер всегда пристально всматривался в женские характеры, а в последние годы им принадлежит весь его интерес. Итак, почему Шурочка? Почему не Ромашов, не его поединок с муштрой царской армии, а женщина — Александра Петровна, которая была лишь поводом, толчком, последней каплей? Потому, считает режиссер, что столкновение Ромашова с армейским бытом сегодня отступает на второй план по сравнению с наиболее современным — с характером женщины. Женщины активной, умной, сильной, способной любой ценой добиваться поставленной цели. Шурочка добивается для мужа положения, карьеры, а значит, для себя — возможности вырваться из пошлой среды. Шурочкина любовь не созидание, а разрушение. Любой ценой здесь значит „ценой чужой жизни“.
Она, конечно, чудовище, Шурочка. Однако героиню нельзя осудить безоговорочно. Это ведь действительно невыносимо: изо дня в день жить среди грязи — в прямом и переносном смысле слова. Жить среди пьяниц, сплетниц, невежд и развратников. Вот почему Шурочку можно понять. Ее оправдывают частности, мелочи, детали. Внешне все персонажи фильма принадлежат времени, о котором написан „Поединок“. Все, кроме Шурочки. Режиссер настойчиво подчеркивает современность ее облика. В неторопливом ритме фильма она одна живет лихорадочно. Здесь никто не торопится — некуда. Она одна спешит, словно что-то обжигает ее душу. Среди мужского безволия — женская воля. Среди бесцельности — цель. Неординарность, но знак ее — не плюс, а минус. Смертоносная неординарность» (А. Григорьева).
Название картины помогает понять, что настоящим героем (герой здесь человек, способный изменить обстоятельства жизни) становится не слабый и добрый Ромашов, а «чудовище» Шурочка. В одном из интервью Хейфиц сказал: «Можно не иметь еще жизненного опыта, но непременно нужно иметь опыт духовный». Кинофильм Хейфица исследует нравственную природу героини, ищет ответ на вопрос: «Можно ли человеку вырваться из этой среды и каким путем?» Выявление зрительского восприятия и сопоставление с тем, что ученики узнали из повести о героине, ведет к созданию проблемной ситуации: «Есть ли оправдание предательству?»
Хейфиц от сцены к сцене, от эпизодов камерных к эпизодам многофигурным заполняет экранное пространство точными подробностями быта, показывая, как тяготение молодых людей переходит в нарастающее отчуждение. Для Хейфица внимание к мелочам быта не просто профессиональная добросовестность, а, скорее, способ своего, неповторимого восприятия окружающего мира. «Для меня в кино одинаково важна смерть главного героя и пыль на его башмаках...», — говорил Хейфиц. Художник не в состоянии выдумать все эти детали и действия, их нужно уметь видеть, чувствовать и точно отбирать из потока жизни. Одна из главных его книг так и названа: «Жизнь — это детали».
Для Хейфица скука как образ не то же самое, что скука на экране. Образ скуки не должен быть скучным. Как режиссер создает атмосферу провинциального, затерянного городишки начала века?
Как в фильме передано отношение режиссера к такой жизни?
Куприн, задумывая свое произведение, не знал или знал не до конца, чем закончится жизнь героев. Когда вы смотрели фильм, надеялись ли, что в жизни героев может все еще измениться к лучшему? Почему?
Сопоставьте финальные сцены в повести и фильме. В чем их разница?
Напишите сочинение «Шурочка в повести Куприна и в фильме Хейфица» или «На какие вопросы современности отвечают повесть Куприна и фильм Хейфица?».
1 Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. — СПб., 1998. — С. 113.
2 Поливанова К. Н. Психологическое содержание подросткового возраста // Вопросы психологии. — 1996. — № 1.
3 Там же.
4 Крупник Е. П. Психологические проблемы воспитательного воздействия искусства // Вопросы психологии. — 1989. — № 4. — С. 108.
5 Вопросы психологии. — 1990. — № 1. — С. 164—168.
6 Камянов В. В строке и за строкой // Новый мир. — 1985. — № 2. — С. 238.
7 Цукерман Г. Саморазвитие: задача для подростков и их учителей // Знание — сила. — 1995. — № 7. — С. 41.
8 Ахутин А. В. Что значит «учить культуре»? // От философии жизни к философии культуры. — СПб., 2001. — С. 162.
9 Выготский Л. С. Психология искусства. — М., 1987. — С. 151.
10 Камянов В. В строке и за строкой // Новый мир. — 1985. — № 2. — С. 242.
11 А. П. Чехов в воспоминаниях современников. — М., 1986. — С. 666.
12 Набоков В. Другие берега. — Л., 1991. — С. 36—37.
13 А. П. Чехов в воспоминаниях современников. — М., 1986. — С. 256.
|
