Конек-горбунок
|
Скачать 0.85 Mb.
|
|
АЛЕКСАНДР ПУШКИН КОНЕК-ГОРБУНОК Русская сказка Вступительная статья и подготовка текста Владимира Козаровецкого Москва 2009 Во вступительной статье «Сказка - ложь, да в ней намёк» изложена вся известная на сегодняшний день аргументация в пользу версии пушкинского авторства сказки «Конёк-Горбунок», выдвинутой А.А.Лацисом. В книге впервые опубликована первоначальная пушкинская редакция сказки, включающая цензурные изъятия 1834 г. и освобождённая от исправлений и вставок 1856 г. Учтена также пушкинская правка сказки, не вошедшая в издание 1834 года В оформлении обложки использован фрагмент рисунка А.С.Пушкина © В.А.Козаровецкий. «Сказка - ложь, да в ней намёк». Текст статьи. © В.А.Козаровецкий. Редакция сказки «Конёк-Горбунок». © В.А.Козаровецкий. Оформление, оригинал-макет. ISВN 978-5-901606-13-1 ВЛАДИМИР КОЗАРОВЕЦКИЙ СКАЗКА - ЛОЖЬ, ДА В НЕЙ НАМЁК Литературная мистификация - произведение, авторство которого умышленно приписывается другому лицу. Энциклопедический словарь Когда двое говорят одно и то же, это далеко не одно и то же. Наполеон Бонапарт Версия пушкинского авторства сказки «Конёк-Горбунок» впервые была выдвинута Александром Лацисом в 1993 году, а в 1996 году в виде статьи «Верните лошадь!» опубликована в пушкинской газете «Автограф». В 1997 и 1998 году в Москве вышли две книги, в которых были воспроизведены текст издания «Конька-Горбунка» 1834 года (пушкинский текст) и статья Лациса; поддержав его гипотезу, эти две книги я и отрецензировал для «Литературного обозрения» (1999, №4; «Ход конём, или попытка плагиата»). В 1999 году Александр Лацис умер. Приняв на себя обязанности председателя комиссии по литературному наследию писателя, я помог главному редактору пушкинской газеты «Автограф» Г.Г.Сорокиной издать подготовленную редакцией книгу Лациса («Верните лошадь!», М., 2003) и предпринял несколько попыток привлечь внимание пушкинистики к его открытиям (публикации в «Общей газете», в «Новых известиях», «Русском Курьере» и в «Парламентской газете»), но безрезультатно - хотя моя последняя статья и была адресована редакцией «Парламентской газеты» непосредственно министру культуры, директору ИМЛИ и председателю Пушкинской комиссии РАН. Те, кого заинтересуют эти материалы, могут прочесть статью Лациса и мои публикации, текст сказки издания 1834 года и мой сравнительный анализ этого текста с исправлениями и дополнениями в тексте сказки издания 1856 года на моём сайте http://gorbunock.narod.ru. Восстановленный на основании этого анализа пушкинский текст сказки и приведён в настоящей книге. В этом предисловии я сознательно избегаю широкого историко-литературного изложения. Как мне кажется, сухое перечисление доводов в пользу версии Александра Лациса, и его, и вновь найденных, может оказаться убедительнее иного подробного литературоведческого анализа. Но сначала напомним, что нам известно о первых публикациях «Конька-Горбунка» и о дальнейшей судьбе сказки и её автора. В апреле 1834 года издатель Пушкина, профессор русской словесности Петербургского университета П.А.Плетнёв приходит на занятия, но вместо очередной лекции читает студентам первую часть сказки «Конёк-Горбунок», написанную присутствующим здесь же их товарищем, 19-летним Петром Ершовым. Эту часть сказки и публикует в апрельском номере журнал «Библиотека для чтения» - с предисловием, в котором автор «Горбунка назван «новым примечательным дарованием»: «...Читатели и сами оценят его достоинства - удивительную мягкость и ловкость стиха, точность и силу языка, любезную простоту, весёлость и обилие удачных картин, между коими заранее поименуем одну - описание конного рынка, - картину, достойную стоять наряду с лучшими местами Русской легкой поэзии».1 Литературоведы пришли к согласному мнению: предисловие было написано самим О.И.Сенковским, арабистом и тоже профессором Петербургского университета, редактором «Библиотеки для чтения». Никто никогда не оспаривал и оценки, выставленной им автору сказки: её первая часть была великолепной и многообещающей. Сказка имела громкий успех, и читатели журнала ждали продолжения, но его не последовало; зато уже в июне 1834 года в Петербурге вышло первое полное издание сказки, выпущенное издателем «Библиотеки для чтения» А.Ф.Смирдиным. Ершов живёт в Петербурге, читает сказку в писательских кругах, его стихи публикуются в журналах и альманахах - главным образом в «Библиотеке для чтения». Летом 1836 года он уезжает на родину, в Тобольск, где, по протекции Сенковского и А.В.Никитенко - тоже профессора Петербургского университета (читавшего теорию литературы), цензора и журнала «Библиотека для чтения», и издательства Смирдина, - Ершов был принят преподавателем в местную гимназию. В 1840-м и в 1843-м годах Смирдин переиздал сказку, но вскоре после 3-го издания она была запрещена. После смерти Николая I запрет на издание сказки снят. В 1837 году во время пребывания в Тобольске с наследником престола, будущим императором Александром II, Жуковский представляет ему автора сказки. Ершов становится директором гимназии, а в 1856 году выходит четвёртое, исправленное и дополненное издание; в этой редакции сказка издается и впоследствии, вплоть до наших дней. Ершов умер в 1869 году. А теперь зададимся вопросами, которые невольно возникают при анализе истории создания и публикации «Конька-Горбунка»: 1. Ершов родился в феврале 1815 г., сказка была опубликована в апреле 1834-го и, следовательно, написана была в 1833-м, 18-летним юношей. Пушкин в таком возрасте эту сказку написать не смог бы: стихи 18-летнего Пушкина явно слабее. Более того, такие места в сказке, как «За горами, за долами, За широкими морями, Не на небе - на земле Жил старик в одном селе»2, или «Наш старик-отец неможет, Работать совсем не может»3, или «Тихим пламенем горя, Развернулася заря»4 и т.п., пожалуй, сделают честь и зрелому, гениальному Пушкину. Другими словами, если автор сказки - Ершов, то 18-летний Ершов был куда гениальнее 18-летнего Пушкина. Возможно ли это? Правда, известно, что Пушкин удостоил сказку «тщательного просмотра» и внёс некоторые поправки в беловой текст сказки, переписанный рукой Ершова, - но здесь речь идёт не об отдельных строчках, а обо всей сказке, уровень которой несомненно выше уровня стихов юного Пушкина. 2. Как объяснить, что ни одна живая душа не знала, что Ершов пишет стихи? Возможно ли вообще представить, что никому не известный юный автор написал такую большую сказку замечательными стихами, по написании хотя бы части которых он не мог не ощутить свой талант и не поделиться хоть с одним другом радостью удачи, что он не прочел кому-нибудь хоть несколько строф? Нужно ли доказывать, что без общения, без среды, в полном одиночестве талант сформироваться не может? Студенты были изумлены не только уровнем стихов этой сказки, но и тем, что её написал их товарищ, о стихотворном таланте которого никто и не подозревал. 3. Почему не сохранилось ни одного стихотворения Ершова, под которым можно было бы уверенно поставить дату ранее 1833 года? -Лишь под несколькими стихотворениями стоит стыдливо-неопределенное «начало 1830-х годов». Ведь это может означать только, что до сказки у Ершова никаких стихов не было вообще, либо эти стихотворные опыты были так слабы, что их было стыдно показывать. Но возможен ли такой «скачок»? 4. Как вообще объяснить этот странный всплеск гениальности, какого не знает история мировой литературы? Случаи такой ранней гениальности известны в музыке, математике и других областях человеческих знаний и культуры, но не в литературе, где зрелости в умении выражать свои мысли и чувства стихами предшествует обязательная и немалая ученическая работа. Единственный пример, который мог бы опровергнуть это положение, - история возникновения поэта Артюра Рембо, но как раз в этом случае многое свидетельствует об имевшей место гениальной мистификации Поля Верлена (на тему этой мистификации существует целая литература на французском языке). Вместе с разрывом их отношений кончился и поэт Артюр Рембо, а на всем, что осталось от него как достоверно им написанное после разрыва (письма из Африки), - печать унылой посредственности. 5. Чем объяснить, что все стихи Ершова, кроме сказки, бездарны (ни одной талантливой строки)? Так в литературе не бывает: талантливый писатель может считаться автором одного произведения, но и в других его произведениях искра Божия не может быть не видна. Куда делся талант? Даже если предположить, что он весь ушел на эту сказку - лучшую русскую сказку в стихах, что это был необыкновенный порыв и прорыв, невозможно поверить, что затем его поэтический дар начисто пропал - как будто его никогда и не было. 6. Был ли у Ершова доступ к сюжету, позаимствованному для «Конька-Горбунка» из одной из сказок Страпаролы? А главное, случайно ли у сюжетов «Сказки о царе Салтане», «Сказки о золотой рыбке» и «Конька-Горбунка» один и тот же источник - «Приятные ночи» Страпаролы, французский перевод которых имелся в библиотеке Пушкина? 7. Как объяснить перекличку «Конька-Горбунка» с пушкинскими сказками («царь Салтан»5, «остров Буян»6, «гроб в лесу стоит, в гробе девица лежит»)7 «пушки с крепости палят»8? Ведь такое «использование» живого классика и современника предполагает некую смелость, свойственную крупной личности, поэтический разговор с Пушкиным на равных, чего Ершов не мог себе позволить даже в мыслях. Я еще мог бы понять использование такого приема Ершовым, если бы он был модернистом, наподобие современных, или хотя бы эпигоном модернизма, для которого цитирование классиков без самостоятельной мысли -всего лишь способ создания ложной многозначительности, самоцель и средство существования в литературе. Но ничего подобного нет во всех его остальных стихах - да и можно ли всерьез рассматривать ершовский «модернизм»? 8. Как объяснить использование Ершовым в первых изданиях сказки приёма с отточиями вместо якобы пропущенных строк, в то время как в большинстве случаев ничего пропущено не было. Таким приёмом лишь создавалась атмосфера недоговоренности и тайны, - в то время им пользовался только Пушкин. Такое совпадение не может быть случайным, а гении черты стиля другу друга не крадут. 9. Чем объяснить, что в издании 1856 года Ершов все отточия в сказке заменил текстом, вставив строки, которые почти везде (кроме нескольких случаев восстановления выкинутых цензурой строк в издании 1834 года) не только ничего не добавляют и не проясняют, но и заведомо лишни? То есть он не понимал смысла собственного литературного приема? 10. Почему журнал Сенковского, опытнейшего, дальновидного журналиста и умелого коммерсанта, опубликовал только первую часть сказки, не использовав ее успех для увеличения популярности журнала дальнейшими публикациями? Это можно объяснить только в случае, если 2-я и 3-я части сказки содержали некую крамолу или «оскорбительные личности», что трудно себе представить, если автором сказки был Ершов. Не сохранилось никаких свидетельств того, что у Ершова были влиятельные враги или что он придерживался каких-то «опасных» политических взглядов. Я вижу лишь одно объяснение: Сенковский прочёл всю сказку и понял, что опубликование полного текста может выйти боком журналу и редактору из-за её явной эпиграмматической (образ Спальника) и антигосударственной (образ Кита) направленности. Но это же свидетельствует о непонимании Ершовым того, какие «мины» были заложены в «его» сказке: то же следует из его разговора с Пушкиным в одну из их встреч, когда Ершов обиделся на реплику поэта: «Да вам и нельзя не любить Сибири, - во-первых это ваша родина, во-вторых, - это страна умных людей»9, - заметил Пушкин. - «Мне показалось, что он смеется, - вспоминал Ершов. - Потом уж понял, что он о декабристах напоминает.»10 Между тем сам Ершов как автор не просто «напоминал» бы о них: ведь образ «державного Кита» с вбитыми в ребра частоколами, перегородившего весь «Окиян» и 10 лет назад «без Божия веленья» проглотившего 30 кораблей, за что он теперь и должен терпеть мученья, пока не даст им свободу, - этот образ так прозрачен, что приходится удивляться, как сказка до её запрещения продержалась 9 лет. 11. Понимали ли Никитенко и Смирдин, о чём сказка? И если понимали, как они решились на участие в этой мистификации? На мой взгляд, понимали, но, полагаю, что у каждого из них мотивы участия в пушкинской затее были разные. У Никитенко, бывшего цензором Смирдина и журнала «Библиотека для чтения», с Пушкиным были в то время вполне дружелюбные отношения - они испортились только через год, после его цензурных купюр при публикации пушкинских поэм «Анджело» и «Домик в Коломне». Первая часть сказки уже прошла цензуру, псевдоним Ершова должен был отвести любые подозрения; к тому же Пушкин к началу 1834 года внешне был обласкан царём (камер-юнкерство, высочайшее разрешение писать «Историю Петра» и другие милости), и хотя для двора было очевидно, что адресат милостей - не сам Пушкин, а его жена, это лишь усиливало его «неприкасаемую» позицию. В этой ситуации Никитенко мало чем рисковал. Смирдин был неглуп, но прежде всего он был коммерсантом, и вряд ли он принял бы участие в такой рискованной затее (даже с отложенным риском), если бы условия сделки для него не были сверхвыгодными. И Пушкин, видимо, сделал Смирдину предложение, от которого тот не смог отказаться. Вероятнее всего, он предложил ему фактически права на сказку - на все будущие издания, да ещё по сходной цене. К этому времени Смирдин платил ему по 10 рублей за строчку (за небольшие стихотворения - до 25); представим себе, что Пушкин согласился на ту же цену, но только за первое издание (журнальную публикацию ему оплачивал Сенковский) и в рассрочку. За все остальные издания Смирдин никому ничего не платил. Если мы правы, сказка должна была принести Пушкину 25 - 30 тысяч дохода. Пушкинист Владимир Сайтанов предложил довод, подтверждающий эти рассуждения: Пушкин был работником, он заботился о том, чтобы были регулярные доходы, но как раз весь 1834 год у него оказался пустым, без заработка. «Продажа прав» на «Конька-Горбунка» объясняет и этот денежный «пробел». При жизни Смирдина, после смерти Пушкина, сказка издавалась ещё дважды; даже эти два издания с лихвой окупили риск, а последовавший за этим запрет сказки не сказался ни на ком из команды мистификаторов. В истории опубликования «Конька-Горбунка» несомненна отнюдь не молчаливая взаимодоговоренность участников этой, пожалуй, одной из самых масштабных мистификаций в истории русской литературы XIX века: Никитенко, Плетнёва, Пушкина, Сенковского и Смирдина. 12. Прав ли был Ершов, который, не сообразив, что в процитированной выше фразе о Сибири речь идёт о декабристах, решил, что Пушкин над ним подшучивает? - Да, прав: Ершов был недалёким человеком, а у пушкинской фразы - двойной смысл. Известны три фразы Пушкина, имеющие отношение к Ершову, и все три - двусмысленные. Это для Пушкина-мистификатора характерно, он любил бросать такие заранее продуманные фразы и формулировки. 13. Подозвав из окна ехавшего на ученье лейб-гусара графа А.В.Васильева (это было летом 1834 года, в Царском Селе), Пушкин бросил явно заранее заготовленную и рассчитанную на запоминание и передачу (или запись) фразу: « |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 |
Активности П 30 Психология неадаптивной активности. / Российский открытый университет. — М.: Тоо “Горбунок“, 1992. — 224 с |