2.1.2 «Поток сознания» в лингвистике
Проблемой «потока сознания» в языке занимался А.Ф. Лосев. Он утверждал, что всякий язык как прерывен, так и непрерывен. Язык обычно трактуется с точки зрения расчленённой мысли, по аналогии с членораздельной речью. Но членимость языка «трудно представить в абсолютном виде не только в области артикуляции, но и в области содержания выражаемой в языке мысли» [32, с.454]. Лосев развивал мысль о том, что явление языковой непрерывности заметнее всего в речи, т.к. в ней мы не замечаем не только отдельных звуков, но и отдельных слов, а иной раз и целых предложений. Опираясь на диалектическую мысль о том, что движение является единством прерывности и непрерывности, А.Ф. Лосев утверждает, что изучаемые в школе прерывные элементы языка (отдельные звуки и слова, части речи и т.д.) не существуют, их изучают лишь ради науки. На самом деле язык представляет собой слияние прерывности и непрерывности, и, отвергая это, мы приходит к полному исключению всякого иррационализма, а язык как раз есть слияние рационального и иррационального. «Итак, – пишет А.Ф. Лосев, – поток сознания есть непрерывная текучесть языкового сознания, возможная и необходимая как заполнение непрерывных и строго определённых моментов в движении этого языкового сознания, которые существуют лишь исключительно только в своей взаимной слиянности» [32, с.455].
Если, допустим, мы произносим слово «каша», то нами произносится несколько отдельных звуков. В результате слияния этих звуков в одно неразделимое целое мы воспринимаем слово «каша» как «кашу». Это показывает неразрывность языкового полотна. Если бы оно было разорвано, то мы бы не понимали о чём нам говорят. Происходило бы лишь восприятие изолированных звуков, каждый из которых сразу же бы забывался. А вследствие неразрывности, произнося звук [к], мы переживаем и следующий звук [а], а при звуке [а] – последующий звук [ш].
Без текучести языка было бы невозможно употребление таких неподвижных языковых элементов, как префикс, суффикс и т.д.
Языковой «поток сознания» также хорошо иллюстрируют синонимия слов и явление модальности. А.Ф. Лосев, доказывая существование потока сознания в сфере языка, обращается к случаю полисемии: «Каждый синоним, во-первых, обладает каким-нибудь ясным оттенком, который нужно уметь формулировать в сравнении с другими синонимами. Во-вторых, каждый синоним должен не только отличаться от другого синонима, но и указывать на существование этого другого синонима… Без этого смыслового перехода от одного синонима к другому не может возникнуть и речи о каких-нибудь синонимах… И, наконец, в-третьих, каждый синоним данного слова не только указывает на другой синоним этого слова и, следовательно, так или иначе, связан с ним, так или иначе в него переходит, но и все синонимы данного слова должны указывать на это общее слово или на то общее понятие, частичными вариантами которого они являются и специфическую, единичную значимость которого они выражают. Общность синонимов понимает свои единичные выражения, а каждый единичный вариант призывает к общности и является её выражением» [32, с.462-463].
Итак, поток сознания, сливающий в нераздельное целое нечленораздельные звуки, слоги, слова и целые предложения, играет в языке огромную роль, отнюдь не меньшую, чем элементы рациональной разделительности. Это делает язык чем-то целым и лишает его рационально-механистических разделений. Это и есть язык как поток сознания.
2.1.3 «Поток сознания в литературе
В литературе под «потоком сознания» понимают «приём изображения человеческой психики прямо, “изнутри”, как сложного и текучего процесса» [33, с. 284]. Таким образом, «поток сознания» запечатлевает внутренний мир личности во всей ее сложности и многообразии. «Поток сознания» в литературе – это художественный метод, особая техника письма, прием, с помощью которого исследуется и непосредственно воспроизводится душевная жизнь человека. Все душевные переживания, ассоциации, бессознательные импульсы, эмоции воспроизводятся именно в той последовательности и в том виде, в каком они появляются на поверхности сознания. «Поток сознания» в литературе представляет собой особую предельную форму внутреннего монолога, где привычные причинно-следственные связи нарушены и с трудом могут быть восстановлены, т.е. это алогичный, иррациональный монолог. По преимуществу, этот прием разрабатывался в текстах модернистского направления, так как главная задача модернизма и «потока сознания» как родственного ему языка – это выражение субъективного состояния героя.
Осознанное применение этого приёма с целью раскрытия внутреннего мира героя демонстрируют уже произведения эпохи сентиментализма. Например, элементы потока сознания встречаются в романах Лоренса Стерна «Жизнь и мнение Тристама Шенди, джентльмена» (1767) и «Сентиментальное путешествие» (1768) В романах Стерн описывал нюансы различных психических состояний своих героев, неосознанное движение их мыслей и чувств, и наилучшим образом это можно было сделать при помощи техники потока сознания. Эта техника еще не назвалась «потоком сознания», но применялась довольно активно.
Следующим витком в развитии техники «потока сознания» стали произведения эпохи романтизма, где авторы всё больше уделяли внимания субъективному, психическому. Чувства и мысли романтических героев подавались в весьма своеобразной, объективизированной форме – «исповеди героя». Примерами могут послужить повесть Шатобриана «Рене», поэма Лермонтова «Мцыри» и др.
Огромный вклад в развитие «потока сознания» как литературного приёма внёс психологический роман реалистов. Если раньше считалось, что мысль полностью соответствует факту и равна ему, то реалисты уже понимали, что мысль лишь отталкивается от факта, и в акте мышления участвует весь предшествующий опыт человека, мысль является соединительным звеном между прошлым, настоящим и будущим. Когда человек размышляет над чем-либо, то в акте мышления участвуют не только аналитические и синтетические способности мозга, но ещё и память, и фантазия, и воображение. «Поток сознания» усилился благодаря Стендалю, Л.Н. Толстому, Ф.М. Достоевскому, И.А. Гончарову (в романе «Обломов»), заменившим исповедь, откровение внутренним монологом. Приведём для примера отрывок из IV главы романа «Преступление и наказание» Достоевского: «Потому что это дело очевидное, – бормотал он про себя, ухмыляясь и злобно торжествуя заранее успех своего решения. – Нет, мамаша, нет, Дуня, не обмануть меня вам!.. И ещё извиняются, что моего совета не попросили и без меня дело решили! Ещё бы! Думают, что теперь уж и разорвать нельзя, а посмотрим – льзя или нельзя! Отговорка-то, какая капитальная: “Уж такой, дескать, деловой человек Пётр Петрович, такой деловой человек, что и жениться-то иначе не может как на почтовых, чуть не на железной дороге”. Нет, Дунечка, всё вижу и знаю, о чём ты со мной много-то говорить собираешься; знаю и то, что ты всю ночь продумала, ходя по комнате, и о чём молилась перед Казанской Божией Матерью, которая у мамаши в спальне стоит. На Голгофу-то тяжело всходить. Гм…» [34, с. 62].
А вот отрывок из «Войны и мира» Л.Н. Толстого: «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в порванной шубе стоит и робко смотрит на меня, - думал Пьер. – И зачем нужны ей эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души эти деньги? Разве может что-нибудь в мире сделать её и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна прийти нынче или завтра, всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью» [35, с. 477]. Н.Г. Чернышевский писал о Толстом: «Внимание графа Толстого более всего обращено на то, как одни чувства и мысли развиваются из других; ему интересно наблюдать, как чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять и опять странствует, изменяясь по всей цепи воспоминаний… Графа Толстого более всего интересует сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души…». Эта цитата приведена в статье А.Ф. Лосева «Поток сознания и язык» и в статье о «потоке сознания» в «Краткой литературной энциклопедии» [Цит. по: 32, с. 253].
В начале 20 века модернистская литература в лице М. Пруста, Д. Джойса, В. Вульф, А. Белого и др. осознанно использует «поток сознания» как технику, как основное средство повествования, показывающее человека «изнутри», с точнейшей фиксацией его мыслей, чувств, различных проявлений бессознательного. В модернистской литературе «поток сознания» превращается в универсальный метод изображения духовно-душевной жизни человека. Причём техника передачи внутреннего мира человека имела свои особенности у каждого автора. Сравним, например, цикл романов М. Пруста «В поисках утраченного времени» и роман Дж. Джойса «Улисс». В романе Пруста отрывки воспоминаний складываются в «текучую» мозаику, где главную роль играют субъективные ассоциации («ассоциативная память»). В одной фразе Пруст соединяет впечатление и его анализ, прошлое и настоящее, воспоминание и наблюдение настоящего момента. Например: «Это будет воспоминание о более поздних днях, но о днях в предыдущие годы, о воскресных ненастных днях, когда, однако, все люди выходили в послеобеденную пустоту, когда шум дождя и ветра предлагал мне посидеть дома, изображая “философа под крышей”; с каким нетерпением я ждал приближения того часа, когда Альбертина, обещавшая прийти не наверное, все-таки пришла и впервые приласкала меня, прекратив ласки только из-за Франсуазы, которая принесла лампу, приближение этого мертвого времени, когда Альбертина проявляла ко мне любопытство, когда у моего чувства к ней были все основания для надежды» («Беглянка») [36, с. 64]. Таким образом, «фраза Пруста» вовсе не хаотична, а, напротив, предельно логична, только построена по законам ассоциативной логики. Пруст, анализируя механизм возникновения чувства, буквально оформляет в слова язык души, как бы переводит иррациональный язык души на язык логики и тем самым делает его понятным. Не случайно так много внимания Пруст уделял грамматической красоте фразы. Пруст показывает душевное состояние одного героя, Джойс – многих героев, которые, так или иначе, сталкиваются друг с другом в течение дня. Джойс делает акцент на глубинных слоях психики, на области «бессознательного».
В романе «Улисс» приемы «потока сознания» доведены до совершенства, именно там появляются разные варианты «потока сознания» и особый «женский» «поток сознания», или «поток сознания» в его чистом виде, который представлен в последнем 18 эпизоде, когда Молли Блум засыпает и в полудрёме вспоминает не только прожитый день, но и всю свою жизнь: «…может быть он сейчас проснулся и думает обо мне или видит сон про меня но кто же подарил ему этот цветок он сказал что купил чем-то от него пахло хмельным только не виски и не пивом может этим их сладковатым клейстером для афиш какой-нибудь ликёр хорошо бы посмаковать тех напитков что потягивают театралы в цилиндрах зелёные жёлтые и видно сразу что дорогие однажды помню отведала окунула палец к тому американцу что разговаривал с отцом о марках у него ещё белка была а он изо всех сил удерживался чтоб не заснуть после последнего раза мы принялись за портвейн и паштет был отличного вкуса солоноватый да и я себя чувствовала чудесно тоже устала повалилась сразу к себе и как каменная заснула пока не проснулась от этого ужасного грома…» [37, с. 160]. Автор не применил в этом эпизоде ни одного знака препинания, показав даже на грамматическом уровне беспрерывность, бесконечность, хаотичность течения человеческих мыслей.
Во второй половине ХХ века метод «потока сознания» был усвоен представителями французского «нового романа» (Мишель Бютор, Натали Саррот). В реалистической литературе ХХ века «поток сознания» применяется как прием изображения душевного состояния героя, как, например, в прозе Уильяма Фолкнера, во многом благодаря влиянию модернистской литературы.
Таким образом, «поток сознания» в литературе явился действенным инструментом исследования психики человека, и эффективным средством постижения объективной действительности.
|
