Инструкция Керенского для царской семьи. Режим
|
Скачать 3.66 Mb.
|
| января 1918 года: “Очень часто любит немножко прибавить мне это не нравится, но перевоспитать человека трудно. Я люблю людей правдивых это для меня главное. Правда солнце яркое”. 13 февраля того же года: “Решила ни на грош не верить Боре. Он мне все врет, как не стыдно вот низость-то для мужчины врать, по моему такому мужчине и руки не надо подавать, а я еще его жена. Надо его от этого отучивать, но как. Раз его с малых лет не воспитали и не научили. Он мне много говорил неправд... Буду надеяться, что Господь его исправит, хотя и существует пословица “горбатого одна могила исправит”. 30 сентября того же года: “Не знаю что писать, с чего начать, так много было разных происшествий, что передать трудно и думать и писать обо всем. Только одно могу написать и сказать, что Боря страшный хвастун”. Религиозные стремления своего мужа Соловьева в том же дневнике изображает нам так: 22 апреля 1918 года: “Вот и дождались Христову Пасху к заутрене не ходили — проспали и досадно страшно; была у обедни одна, Боря не пошел, спал”. 25 декабря того же года: “Была утром в церкви; Боря проспал”. Я спрашивал Соловьева, на чем основан его брак с дочерью Распутина. Он ответил мне, что он женился по любви. То же показала и она. Но вот что читаем мы в дневнике его жены: 27 января 1918 года: “Вот я не думала, что будет скучно без Бори, но ошиблась... Оказывается, я его люблю”. 24 февраля того же года: “Дома был полный скандал, он мне бросил обручальное кольцо и сказал: “Я ему жена”. 25 февраля того же года: “Чувствую себя ужасно. Со вчерашнего дня перемену слышу в моей совести и не могу так горячо любить Борю, это конечно пройдет. Мне тяжело на него смотреть. Мне кажется, что повешено на меня 100 пудов тяжести”. 26 февраля того же года: “Борю видела очень мало, последнее время он чаще стал уходить по делам, чему я очень рада. Чувствую себя немного лучше, но осадок прошлого вчерашнего еще не оставляет меня в покое. Когда же я наконец найду тихую пристань”. 27 февраля того же года: “Чаще и чаще учащаются ссоры. Жить уже стало невыносимо”. 3 марта того же года: “Жалко мне расстаться с ним”. 23 марта того же года: “Несколько месяцев тому назад он был для меня нуль, а теперь я его люблю безумно, страдаю, мучаюсь целыми днями”. 16 апреля того же года: “С Борей встретилась после продолжительной разлуки — была я лично рада, но Боря нет — я для него не гожусь ни телом ни душой. Зачем я вышла замуж. Разве я такова — как он говорит”. 11 мая того же года: “Ссоры да ссоры нет им конца... Каждый день от Бори слышу: “У тебя рожа и фигура никуда не годятся”. А мне разве приятно слышать такие вещи. Ну Бог с ним миленьким”. 30 июня того же года: “Сегодня мне он объявил, что он страдает из-за нас, ой как мне было неприятно слушать, говорит, что кается, что поженился на мне; на такую идет откровенность, от которой уши болят, а сердце разрывается”. 3 августа того же года: “Вообще есть ли у меня хорошие светлые, радостные дни кажется их нету, видишь живешь среди горестей и обид. Боря страшный эгоист; он любит только себя больше никого; ко мне он относится ужасно, груб, неимоверно; мне кажется долго мы с ним не проживем; меня как то эта мысль и не пугает очень то уж свыклась с ней. Где же мое счастье. Я его не вижу. За 10 месяцев вижу только грубости”. 6 июля того же года: “Слава Богу пришлось уладить ужасную сцену; Боря вчера решил уехать от меня совсем, собрал все вещи, если бы я его не умолила остаться, он бы уехал. В минуту сколько мне пришлось пережить, прямо трагедия. Теперь конечно ему стыдно неприятно оставаться здесь; мама ничего не знает о том, что Боря меня ударил, а только одна Варя [ 43 ]. Боря ненавидит всех наших это видно по всему”. 16 августа того же года (во время поездки в поезде): “Ах как я бы хотела видеть Варю, теперь я понимаю, что ближе Вари у меня никого нету. У меня сегодня ночью нету места и Боря не, пускает меня, потому что ему неудобно, даже дал пощечину, а разве Варя сделала бы так да никогда, ей бы даже не было удобно, но и то уступила бы”. 19 августа того же года. “Мне кажется до старости лет мы не доживем, разведемся”. 28 августа того же года: “Со мной он совершенно не считается да и не желает”. 2 сентября того же года: “Сегодня я рассердила Борю и он на меня так рассердился как никогда: гнал меня от себя, назвал сволочью, дурой”. 8 октября того же года: “Как я вижу Боря меня стесняется то есть не меня а моей фамилии, боится, а вдруг что-нибудь скажут”. 18 октября того же года: “Прямо беда тоска непомерная. Я бы много могла написать в дневник, но оказывается — говорить можно только с подушкой-подружкой. Одно боюсь — развода”. 25 ноября того же года: “Ах, как я бы хотела иметь близкого человека. Боря иногда настолько бывает груб и дерзок нету сил никаких; я его тогда прямо ненавижу. Тогда мне хочется броситься к кому-нибудь другому на шею и забыться от горя”. 2 декабря того же года: “Страшно хочется увидеть Варю... Почему мы с Борей ссоримся часто даже он меня ударяет сильно иногда, ужасно тяжело переносить оскорбления”. Сам Соловьев в своем дневнике 13 апреля 1918 года отмечает: “Продолжая жить с ней, надо требовать от нее хоть красивого тела, чем не может похвастаться моя супруга, значит, просто для половых сношений она служить мне не может — есть много лучше и выгоднее”. Матрена Соловьева кончает свой дневник за 1918 год такой записью: “Недаром дорогой мой отец сказал: “Ну, Матрешка, ты у меня злочастная”. Да я и есть такая, вижу, что он ни говорил, все буквально исполняется. Много мне приходится страдать, надо молиться Богу, а не роптать, а я ропчу бывают конечно и хорошие минуты в моей жизни, но это редко. Боря оказывается совсем не такой, как я его представляла и благодаря этому испортил меня”. Наблюдавший Соловьевых поручик Логинов, живший во Владивостоке в общей с ними квартире, показывает: “Матрена Соловьева до самой смерти своего отца не любила Соловьева, и, как она говорит, с ней произошла неожиданная для нее перемена. Она неразвитая, простая, запуганная и безвольная. Он делает с ней что хочет. Бьет ее. Он гипнотизирует ее. В его присутствии она ничего не может говорить что-либо нежелательное ему. Я и моя жена были свидетелями, как он усыпление на Русском Острове. Перед нами прошла сцена усыпления — ненормальный сон, беспорядок в костюме, бессмысленно раскрывающийся рот, пот и судороги. Истерический смех и крики — она видела падающий и разбивающийся поезд, в котором ехала ее сестра. Он приказал ей забыть о сестре, и она уже не вспоминала о ней”. И как бы в подтверждение этих слов, мы читаем в дневнике Соловьева: “Имею силу заставить Мару [ 44 ] не делать так, заставить даже без ведома ее, но как осмелюсь, зная начало вещей”. Дневник Матрены Соловьевой несколько вскрывает тайну ее брака. Мы читаем там: 15 марта 1918 года. “Дивны дела твои Господи... Первый раз чувствовали так близко нашего дорогого тятеньку, так было хорошо и вместе с тем горько и обидно, что не могли слышать папиных слов из его уст, но умы ясно чувствовали, что он был с нами. Я его видела во сне он мне сказал: я буду в 4 часа у Раи, и мы как раз собрались вместе у нее. Ольга Владимировна [ 45 ] говорила по тятенькиному ученью, не она говорила с нами, а тятенька”. 16 марта того же года: “После вчерашнего дня я еще больше полюбила Ольгу Владимировну она рассказывала, что была на Гороховой заходила во двор и чувствовала папин дух. Ольга Владимировна велела мне любить Борю и я должна это делать”. 5 апреля того же года: “Была у Ольги Владимировны... Почему-то все говорит чтобы я любила Борю, ведь я его и так люблю”. По чужой воле и не любя, вышла дочь Распутина за Соловьева. Не знаю, была ли она ему женой или рабыней. Но ему нужна была не она, а имя Распутина. Зачем? Распутина не было, но его кружок и руководители существовали. По-прежнему царила в нем сплошная истерия. По-прежнему там пребывала самый вредный его член Вырубова. Поселившись в Тюмени, Соловьев вошел в сношении с Императрицей. Он был посредником распутинского кружка и Императрицы, доставляя в Тобольск и в Петроград письма. Я указывал в свое время, что в Тобольске проживали две горничных Государыни: Уткина и Романова. Они не значились в списках прислуги, приехали в Тобольск уже после приезда царской семьи и жили отдельно на частной квартире. Обе они были распутинианки, а одна из них впоследствии вышла замуж за большевика. Через них Соловьев и имел сношения с Императрицей. Характерная деталь. С ними вместе жила преданнейшая Государыне ее камер-юнгфера Занотти. Она не знала о сношениях Императрицы с Соловьевым: от нее это скрывалось. Следствие вскрыло, кто был тот “хороший русский человек”, который обманывал Императрицу и усыплял ее лживыми надеждами на мнимое спасение. Это был Соловьев. Не нужно доказывать, почему ему верили. Ведь он — зять Распутина. Но он делал нечто большее. Боткина показывает: “Надо отдать справедливость нашим монархистам, что они собирались организовывать дело спасения Их Величеств, вели все это, не узнав даже подробно тобольской обстановки и географического положения города. Петроградские и московские организации посылали многих своих членов в Тобольск и в Тюмень, многие из них там даже жили по нескольку месяцев, скрываясь под чужим именем и терпя лишения и нужду, в ужасной обстановке, но все они попадались в одну и ту же ловушку: организацию о. Алексея [ 46 ] и его главного руководителя поручика Соловьева, вкравшегося в доверие недальновидных монархистов, благодаря женитьбе на дочери одного лица, пользовавшегося уважением Их Величеств... Соловьев действовал определенно с целью погубить Их Величества и для этого занял очень важный пункт Тюмень, фильтруя всех приезжавших и давая директивы в Петроград и Москву... Всех стремившихся проникнуть к Их Величествам Соловьев задерживал в Тюмени, пропуская в Тобольск или на одну ночь, или совершенно неспособных к подпольной работе людей. В случае же неповиновения ему он выдавал офицеров совдепам, с которыми был в хороших отношениях... Никакой организации не было, и все 300 человек, о которых любил говорить о. Васильев и о которых даже Их Величества знали, были чистым вымыслом”. Лидер русских монархистов член Государственной Думы Марков [ 47 ] показал: “В период царскосельского заключения Августейшей Семьи я пытался вступить в общение с Государем Императором. Я хотел что-нибудь делать в целях благополучия царской семьи и в записке, которую я послал при посредстве жены морского офицера Юлии Александровны Ден, очень преданной Государыне Императрице, и одного из дворцовых служителей, я извещал Государя о желании послужить царской семье, сделать все возможное для облегчения ее участи, прося Государя дать мне знать через Ден, одобряет ли он мои намерения, условно: посылкой иконы. Государь одобрил мое желание: он прислал мне через Ден образ Николая Угодника. К осени кое-что удалось сделать, и мы решили послать в Тобольск своего человека для установления связи с царской семьей, выяснения обстановки и, буде того потребуют обстоятельства, увоза ее, если ей будет угрожать что-либо. Наш выбор пал на офицера Крымского полка, шефом которого была Императрица, N. Это был человек, искренне и глубоко преданный Их Величествам. Он был лично и хорошо известен Государыне Императрице. Его также знал и Государь. В выборе N мы руководствовались началом выбрать человека преданного, надежного и в то же время без громкого имени. N вполне удовлетворял нашим желаниям... Я удостоверяю, что перед посылкой N я пытался ради общей цели установить соглашение с Анной Александровной Вырубовой, но она дала мне понять, что она желает действовать самостоятельно и независимо от нас. Я не помню, называл ли я ей фамилию N. но о намерении нашем послать в Тобольск своего человека она знала... Мы получили от N письмо, в котором он извещал о своем прибытии в Тюмень. Но этим все и ограничилось. Больше от N не было никаких известий. Спустя некоторое время был решен отъезд в Сибирь офицера Сергея Маркова. Этот Марков был близок с Ден и, вероятно, с Вырубовой. Он ехал на деньги Вырубовой и по ее желанию. А так как наша организация в денежных средствах была весьма стеснена, то воспользовался отъездом Маркова, дав ему поручение отыскать N. войти с ним в сношения и побудить его известить нас о ходе его работы. Пока N еще не возвращался, мне из кружка Вырубовой было дано понять, что мы совершенно напрасно пытаемся установить связи с царской семьей посылкой наших людей; что там на месте работают люди Вырубовой; что мы напрасно путаемся в это дело и неуместным рвением только компрометируем благое дело. Я совершенно не помню теперь, кто именно из кружка Вырубовой передал мне это. Но факт этот я положительно и точно утверждаю. Кроме того, я положительно утверждаю, что при этом делалась ссылка на волю Ее Величества: что наша работа вызывает опасения Государыни. Если не ошибаюсь, нам было передано, кажется, что Ее Величество в письме к Вырубовой высказала это... Весной 1918 года в Петроград приехал Марков. Он нам сказал, что в Тюмени (может быть, он говорил еще и про Тобольск) во главе вырубовской организации стоит зять Распутина Соловьев; что дело спасения, если понадобится, царской семьи налажено Соловьевым; что нахождение там N и вообще кого-либо другого нежелательно. Никаких подозрений в то время мне не запало в голову. Отсутствие у нас денежных средств наводило меня тогда на мысль: кружок Вырубовой, вероятно, обладает средствами, и, быть может, действительно посылка наших людей может повредить общему делу спасения царской семьи. Только сам Марков, которого я лично знал очень мало и относился к нему исходя из оценки его, данной мне Ден, мне после возвращения его из Сибири представился в ином свете: его рассказы внушали мне мало доверия, представлялись малоубедительными, сам он лично производил впечатление молодого человека излишне смелого и чрезвычайно настойчивого и притязательного в денежных вопросах. Позднее приехал N. Из его доклада я увидел, что он абсолютно ничего не сделал для установления связи с царской семьей; что он ни разу не побывал в Тобольске, когда там находился Государь Император, и выехал туда только тогда, когда Их Величества и Великая Княжна Мария Николаевна ехали из Тобольска. Из его слов было совершенно ясно, что каким-то образом его в Тюмени совершенно подчинил себе Соловьев, препятствовавший ему ехать в Тобольск и выпустивший его только тогда, когда Государь уже уезжал из Тобольска. Самый факт подчинения воли N воле Соловьева был очевиден: он доказывался поведением N; кроме того, он об этом говорил сам. Какими способами достиг этого Соловьев, я не знаю”. Я допрашивал наиболее активного работника в той же группе русских монархистов Соколова [ 48 ]. Он показал: “Положение царской семьи, заключенной в Царском, озабочивало нас, но мы не могли ничего предпринять в первые месяцы после отречения Государя в силу общих событий: более, чем кто-либо, гонениям подвергались именно мы, правые монархисты. К осени 1917 года все же удалось кое-что сделать в смысле собирания наших сил. Было решено озаботиться о судьбе царской семьи и попытаться выяснить ее положение, установить известное общение с ней, дабы в случае опасности прийти на помощь к ней. С нашими кругами имела общение Юлия Александровна Ден, близкое лицо к Государыне Императрице. Когда нами было решено послать определенное лицо в Тобольск, Ден указала двоих офицеров: N и Маркова. N производил лучшее впечатление в сравнении с Марковым, как человек более серьезный, вдумчивый, основательный; при этом же он был и более известен Их Величествам. Организация предпочла послать его, и он уехал, кажется, в сентябре 1917 года... Он известил нас о своем прибытии в Тюмень. Дальше мы сведений о нем никаких не получали и совершенно не знали, где он и что делает. Это обстоятельство смущало нас, и мы стали обдумывать вопрос о посылке других офицеров в Тобольск... Состоялась посылка Маркова, о котором я говорил раньше. Я не могу Вам хорошо сказать, на чьи деньги ездил Марков тогда в Тобольск. Николай Евгеньевич Марков, вероятно, знает это лучше меня. Уехал Марков приблизительно в январе 1918 года. Ему было поручено отыскать N, поставить ему на вид его молчание, но в дальнейшем поступить под его начало и слушаться его. Я затрудняюсь сказать, когда именно: до посылки Маркова или после его посылки, но только нам дано было знать из кружка Анны Александровны Вырубовой, что мы напрасно посылаем в Тобольск людей, что это нежелательно для налаженного уже силами кружка Вырубовой дела спасения царской семьи. Кажется, в это же время и было названо имя Соловьева как организатора на месте этого дела. Приблизительно в конце марта или в начале апреля вернулся из поездки Марков. Он начал нам рассказывать что-то несусветное. Он говорил, что на месте в Тобольске и вокруг него собраны громадные силы, говорил про целые кавалерийские полки, совершенно готовые для спасения в любую минуту царской семьи, занимавшие известные пункты, и во главе всего этого дела стоит Соловьев. В то же время выяснилось из рассказа Маркова, что он сам в Тобольске не был и не только не установил связи с N. но, кажется, даже и не видел его. Вместо того чтобы найти N и поступить под его начало, он был в полном подчинении Соловьева, который давал ему вышеуказанные сведения и руководил его действиями. Я, признаться, отнесся с недоверием к рассказам Маркова: как-то не походило на правду все то, что он нам говорил. Приблизительно в конце апреля приехал N. Из его доклада выяснилось, что он ничего абсолютно не выполнил из тех поручений, которые были возложены на него в отношении царской семьи; что, прибыв в Тюмень, он каким-то образом сошелся с Соловьевым и всецело руководился его указаниями, а Соловьев отговаривал его ехать в Тобольск и вообще предпринимать что-либо, уверяя, что все им налажено, что он в сношениях с царской семьей, что пребывание в Тобольске N может только повредить делу. Я не помню, говорил ли N об угрозах ему от Соловьева, если он не подчинится его требованиям, но выходило-то так, что N слушался не нас, а Соловьева. N было указано нами, что он не сделал того, что на него было возложено, и он чувствовал себя сконфуженным”. 22 ноября 1918 года офицер N по своей инициативе явился в Екатеринбург к моему предшественнику, члену суда Сергееву, и заявил ему следующее: “Узнав о том, что Вы производите следствие об убийстве б. Императора Николая Александровича и членов его семьи, я явился к Вам, чтобы сообщить следующие факты: как офицер полка, шефом которого была б. Императрица Александра Федоровна, я по соглашению с некоторыми другими офицерами, преданными царской семье, задался целью оказывать заключенному Императору возможную помощь. Почти всю минувшую зиму я провел в г. Тюмени, где познакомился с Борисом Николаевичем Соловьевым, женатым на дочери известного Григория Распутина. Соловьев, узнавший как-то о моем появлении в Тюмени, сообщил мне, что он стоит во главе организации, поставившей целью своей деятельности охранение интересов заключенной в Тобольске царской семьи путем: наблюдения за условиями жизни Государя, Государыни, Наследника и Великих Княжен, снабжением их различными необходимыми для улучшения стола и домашней обстановки продуктами и вещами и, наконец, принятием мер к устранению вредных для царской семьи людей. По словам Соловьева, все сочувствующие задачам и целям указанной организации должны были являться к нему, прежде чем приступить к оказанию в той или иной форме помощи царской семье; в противном случае, говорил мне Соловьев, я налагаю “вето” на распоряжения и деятельность лиц, работающих без моего ведома. Налагая “вето”, Соловьев в то же время предавал ослушников советским властям; так, им были преданы большевикам два офицера гвардейской кавалерии и одна дама; имен и фамилий их я не знаю, а сообщаю Вам об этом факте со слов Соловьева”. Хотя и поздно, но все же освободился от чар Соловьева офицер N. До судьи Сергеева он дошел не сразу. Переживая свои злоключения в Тюмени, он говорил о них некоторым другим людям. В мае месяце 1918 года в Тобольск прибыл офицер Мельник. Он женился на дочери доктора Боткина Татьяне. С молодыми Мельниками сошелся офицер N и многое рассказывал им. Мельник показывает [ 49 ]: “О деятельности Соловьева я очень много слышал от N. который был послан в Тобольск петроградской организацией, но в Тюмени принужден был прожить более четырех месяцев, где в это же время находился и Соловьев. Только один раз Соловьев разрешил, перед самым увозом большевиками царской семьи из Тобольска в Екатеринбург, N поездку в Тобольск, но на одни сутки. На мой вопрос, почему N так слушался Соловьева, N мне сказал, что Соловьев рассказал ему о том, как он выдал двоих офицеров тюменскому совдепу за то, что эти офицеры без разрешения Соловьева ездили в Тобольск, о чем Соловьеву не могло быть не известно. Соловьев говорил N. что всех едущих в Тобольск офицеров без его разрешения он выдает совдепу”. Брат доктора Боткина полковник Боткин [ 50 ] показывает: “Н рассказывал мне о том, что в Тюмень приезжали офицеры каких-то организаций к Соловьеву и также передавали ему деньги для вышеуказанной цели, причем Соловьев не допускал этих офицеров в Тобольск, а деньги присвоил себе. Тех же офицеров, которые помимо разрешения Соловьева пытались проехать в Тобольск, Соловьев выдавал большевикам”. Он выпустил офицера N в Тобольск только на один день. Знаменательно: это был день, когда Яковлев увозил Государя. N встретил их в пути. Мы видели, что Императрица считала Тюмень основной базой, где работает для спасения семьи “хороший русский человек”. Но ведь она связывала, объединяла в одно целое и Тюмень, где сидел Соловьев, и Омск, откуда приехал Демьянов. Нет сомнений, одними общими действиями Соловьев был связан с Демьяновым. Но роль Демьянова была подсобна: он помогал Яковлеву увезти Царя, что было главной целью. Не был ли связан с Яковлевым и Соловьев? Царь не знал заранее, что его увезут из Тобольска. Он не хотел этого. Никто вообще не знал об этом в Тобольске. Но Соловьев знал об этом заранее, ровно за две недели. Под датой 12 апреля 1918 года (нового стиля) он отмечает в своем дневнике о предстоящем увозе семьи из Тобольска. Есть и другой факт. Сергей Марков — офицер Крымского полка, шефом которого была Императрица, пасынок известного Ялтинского градоначальника генерала Думбадзе. Его связь с Распутиным началась с 1915 года. Он был в его кружке свой человек. Матрена Соловьева везде называет его в дневнике “Сережей”. Проживая в Тюмени под именем Сергея Соловьева, Марков Я служил у большевиков как красный офицер и командовал у них в у Тюмени “революционным уланским эскадроном”. Этот эскадрон, по выбору Яковлева, и конвоировал Государя в последний переезд к Тюмени. Марков был в полном повиновении у Соловьева. С увозом царской семьи из Тобольска роль их в Тюмени кончилась. 22 мая проехали через Тюмень, направляясь в Екатеринбург, дети Царя. Марков отправился следом за ними и через Екатеринбург прибыл в Петроград. Как он лгал здесь, нам рассказали свидетели. В августе месяце 1918 года Марков — в Киеве, занятом тоща; немцами. Его роль здесь все та же. В Петрограде он лгал русским монархистам, что все готово для спасения царской семьи. В Киеве он лгал им, что ее спасли. Странным казалось поведение молодого русского офицера. Некоторым оно казалось подозрительным. Генерал N [ 51 ] показывает: “В Киеве в германской комендатуре я? встретился с неизвестным мне господином. Он называл себя корнетом Крымского Конного полка имени Государыни Императрице Александры Федоровны. Он говорил, что он пасынок генерал-губернатора Думбадзе, по фамилии Марков. Мать его — урожденная Краузе. Марков — определенный монархист ярко выраженной германской складки. Марков рассказывал, что он ездил по пятам, за царской семьей и был в Царском, когда она была там заключена. Потом, как он говорил, командовал где-то эскадроном красных и попал в Тобольск... Он говорил, что, уехав из Тобольска, он уже в Москве узнал, что их перевозят в Екатеринбург. Все, кто его слушали, указывали ему на это, что царская семья убита... Марков уверял нас, что вся царская семья жива и где-то скрывается. Он говорил, что он знает, где они все находятся, но не желал указать, где именно... В Киеве этот самый Марков был на совершенно особом положении у немцев. Он сносился телеграммами с немецким командованием в Берлине. Немцы за ним очень ухаживали. Из Киева он выехал не с нашим эшелоном, а с германским командованием. Если он выходил в город, его сопровождали два немецких капрала. Он говорил, что он сам бывал везде и в советской России имел повсюду доступ у большевиков через немцев”. Марков представил, по моему требованию, свои письменные показания по делу [ 52 ]. Нужно самому читать их. “В период от 19 июля по 15 августа (когда я уехал из Петербурга в Киев) по всем наведенным мною справкам у немцев, которые имели связь тогда со Смольным (чиновник немецкого генерального консульства в Питере Герман Шилль, других не помню), — семья была жива. Постоянно немцы говорили: “Да, вероятно, Государь расстрелян, но семья жива”. Да, я говорил с Шиллем, других, с кем говорил, не помню”. В октябре месяце 1918 года происходит в Киеве свидание Маркова с неким г. Магенером: “...Магенер в половине октября приехал в Киев. Оказался чиновником германского министерства иностранных дел. Лет 53-х. Говорит отлично по-русски, до войны 23 года жил в Одессе, у него было какое-то коммерческое дело. Перед войной он уехал в Германию. Магенер категорически заявил, что царская семья жива, но о Государе он ничего не знает, но во всяком случае Государь не с семьей. Это он узнал от германской разведки в Пермской губернии. Он говорил с Иоффэ и Радеком, они оба категорически сказали, что царская семья жива”. “К концу 1918 года я познакомился с немецким военным шпионом, фамилии его не помню, но знаю, что он работал два с половиною года во время войны на радиотелеграфах в Москве. Он сказал мне, что его племянник работал в последнее время в пределах Пермской губернии и говорил ему, что царская семья безусловно жива и находится в постоянных передвижениях в Пермской губернии”. Так говорит “хороший русский человек”, от которого Императрица ждала себе спасения. И какой странный круг знакомств для русского офицера... В конце 1918 года Марков уехал в Берлин. Еще до отъезда Маркова из Сибири думал о “загранице” и Соловьев. 8 дневнике его жены мы читаем: 9 мая 1918 года: “В последнее время Боря стал раздражителен, сердит. Прямо беда. Мечтаем ехать за границу, едва ли наши мечты исполнятся. Что Бог даст, ну и слава Богу”. 18 мая того же года: “Мечтаем ехать за границу, не знаем, что Бог даст”. Уехать в то время за границу Соловьеву не удалось. Он остался в Сибири. Весь мир свидетель, что происходило в то время в Сибири. Там доблестное русское офицерство жертвенно проливало свою кровь за жизнь и за честь Родины. А Соловьев? В дневнике его супруги мы читаем: 13 августа 1918 года: “Всех офицеров забирают, боюсь, как бы Борю не забрали, и он тоже боится этого”. 28 сентября того же года: “Когда-то Боря приедет, уж соскучилась я о нем ужасно. Бедный, тяжело ему. Ведь его могут взять на войну, а он так боится всего этого”. Чрезвычайно странную жизнь вел в это время Соловьев. Он разъезжал по свободной от большевиков территории от Симбирска до Владивостока, бывая иногда и в Тобольске. Иногда у него не бывало денег, иногда он откуда-то доставал их и сорил ими. В Тобольск он кинулся в тот самый день, как через Тюмень проехали дети. Там он видел Анну Романову и узнал от нее, где находятся в Тобольске царские драгоценности, часть которых была оставлена там. Позднее он продал содержанке атамана Семенова бриллиантовый кулон за 50 000 рублей. Когда военная власть обыскивала его во Владивостоке, у него нашли два кредитных письма на английском языке. Неизвестное лицо предлагало в них Русско-Азиатскому Банку уплатить “в наилучшем размене” самому Соловьеву 15 000 рублей и его жене 5000 рублей. Я спрашивал Соловьева, кто и за что дал ему эти письма. Он показал, что ему дал их незнакомый, с которым он только в первый раз встретился в поезде, по имени “Ганс Ван дёр Дауэр”. Есть один штрих, проливающий некоторый свет на эту пору жизни Соловьева. Свидетель Мельник показывает: “В последних числах сентября 1918 года (старого стиля) N [ 53 ] приехал ко мне в Тобольск; к этому времени относится и появление там Соловьева, которого я раз видел мельком на улице. Я попросил N узнать, для чего Соловьев здесь и почему он не мобилизован. На первый вопрос Соловьев ответил уклончиво, а на второй сказал, что от военной службы он уклоняется, скрывая свое офицерское звание. Я просил N не терять его из вида. Через два или три дня рассказал, что он был у Соловьева, у которого в номере сидели три незнакомых человека. Соловьев представил им N как своего друга. Подозрительный вид этих людей и иностранный акцент одного из них заставили N насторожиться. Много пили, но N был осторожен и внимательно следил за ними, когда уже было много выпито и N вел беседу с Соловьевым, то слышал какие-то странные разговоры остальных гостей между собой. Говорили о какой-то подготовке и о каких-то поездках, но, заметив, что обратили на себя внимание N. замолчали. Перед уходом N Соловьев посоветовал ему скорее уезжать, так как в Тобольске небезопасно. Когда я попросил N выяснить, почему считают пребывание здесь небезопасным, Соловьев представился ничего не помнящим. Мы не обратили на все это должного внимания, но дней через 5—6 в тобольской тюрьме, в которой содержалось больше 2000 красноармейцев и до 30 красных офицеров, вспыхнуло восстание, чуть ли не окончившееся разгромом города, так как в гарнизоне насчитывалось только 120 штыков. Аналогичные наступления большевиков были одновременно и в других городах. Поручик Соловьев исчез с горизонта за день или за два до восстания. Его приятели, которые, по собранным сведениям, имели какое-то отношение к шведской миссии, состоявшей из немцев (был только один швед, но шведского языка не знал, а говорил только по-немецки), тоже исчезли. Еще до приезда Соловьева в Тобольск мне от многих лиц приходилось слышать, что священник Васильев, поссорившись с Соловьевым, грозил запрятать его в тюрьму как германского шпиона”. Долго, упорно скрывал Соловьев свое офицерское звание. Но дальше скрываться было нельзя. Он открыл его 26 ноября 1918 года в г. Харбине, за несколько тысяч верст от фронта. Я спросил его, почему он не сделал этого в Омске. Он ответил, что служить в Омске ему не позволили его “монархические” убеждения. При обыске у Соловьева были найдены четыре книги. Это — секретная разведка Штаба Приамурского Военного Округа во владениях Китая и Японии. Она широко освещала политическую жизнь этих стран. В этих книгах, как они были найдены у Соловьева, оказались карандашные пометки. Они сделаны там, где освещаются отношения Китая к Германии. В дневнике Соловьева я нашел тот самый знак, которым пользовалась Императрица. Соловьев ответил мне, что это — индийский знак, означающий вечность. Он уклонился от дальнейших объяснений. Марков был более откровенен и показал: “Условный знак нашей организации был +. Императрица его знала”. Соловьев пытался выдать себя на следствии за простого симбирского обывателя. Марков показал, что Соловьев до войны проживал некоторое время в Берлине, а затем в Индии, где обучался под руководством какого-то испытателя в теософической школе в г. Адьяре. Соловьев доставил в Тобольск Императрице от имени Вырубовой 35 000 рублей. Это создавало, конечно, хорошее впечатление, вызывало доверие, чувство трогательной признательности. На чьи деньги работала Вырубова? Многим, вероятно, известно имя банкира и сахарозаводчика К. И. Ярошинского. Поручик Логинов, наблюдавший за Соловьевым, показывает, что Ярошинский был агент немцев; что в войну он имел от них громадные денежные суммы и на них вел по директивам врага борьбу с Россией, что на эти деньги и работала в Сибири Вырубова. Как судья, я по совести должен сказать, что роль Ярошинского осталась для меня темной. Мой долг указать строгие факты. Ярошинский был известен Императрице. Он финансировал лазарет имени Великих Княжен Марии Николаевны и Анастасии Николаевны и в то же время был помощником коменданта личного санитарного поезда Императрицы. Нет сомнений, что он имел связи с кружком Распутина и был близок и с Манасевичем-Мануйловым, и с Вырубовой. Ярошинский [ 54 ] показал мне при допросе, что он давал деньги Вырубовой для царской семьи, когда она была в Тобольске, и израсходовал на это дело 175 000 рублей. В то же время он категорически отверг всякую связь, даже простое знакомство с Соловьевым. Соловьев же показал, что он состоял на службе у Ярошинского, был его личным секретарем за определенное жалованье. В дневнике его жены мы читаем 2 марта 1918 года: “Только что Боря ушел к Ерошкину... Я знаю, сколько дал Боре денег Ерошинский, но он не хочет дать денег мне. Он рассуждает так: его деньги есть его, а мои тоже его”. Как бы ни было, роль Соловьева ясна. Он вел наблюдение за царской семьей и пресекал попытки русских людей прийти к ней на помощь. В чьих интересах делалось это? Весной 1918 года русские монархисты вели переговоры с немцами о свержении власти большевиков. Одно из таких лиц член Государственного Совета Гурко [ 55 ] показывает: “Когда во время этих переговоров немцам было указано на опасность, угрожавшую царской семье, если мы начнем своими силами переворот, то немцами был дан ответ: “Вы можете быть совершенно спокойны. Царская семья под нашей охраной и наблюдением”. Я не могу ручаться, что я точно передаю их слова, но смысл был именно тот”. Не питаю сомнений, что Соловьев работал на немцев. |
Похожие:
 |
"Расстрел царской семьи: факты и выводы" Царской Семьи, бесчисленное количество раз поднимался вопрос о т н. "каббалистических знаках", а также о загадочной надписи, оставленной... |
|
Убийство царской семьи и членов дома романовых Центральной России, в Москве, сильно колебалось положение руководителей центральной советской власти и совокупность внешних и внутренних... |
|
Натальи Зеновой "Кто писал " В этой статье приведена беседа с историком Ю. А. Бура новым, утверждающим (впервые, насколько нам известно), что знаменитая "Записка"... |
 |
Организация жизни детей Примерный режим дня С учетом оптимальной продолжительности активного бодрствования и обеспечения необходимого по длительности сна детям каждой возрастной... |
|
Инструкция для участников Настоящая инструкция разработана на основании Порядка проведения единого государственного экзамена (далее – егэ), утвержденного приказом... |
|
Учебное пособие для вузов Учебное пособие предназначено для студентов высших учебных заведений, специализирующихся по психологии и социальной педагогике. В... |
|
Modern Russia: a transitional society the transitional forms of family relationships В статье рассматривается процесс освобождения человека от давления социального и природного окружения, последствия этого процесса... |
|
Инструкция по противодействию терроризму и действиям в экстремальных... Настоящая инструкция позволяет администрации колледжа и педагогам правильно ориентироваться и действовать в экстремальных и чрезвычайных... |
|
Районный конкурс на лучшую разработку проектной деятельности семьи... Муниципальное Бюджетное Дошкольное Образовательное Учреждение детский сад с. Талачево муниципального района Стерлитамакский район... |
|
Должностная инструкция учителя предметника Настоящая должностная инструкция разработана на основе тарифно-квалификационной характеристики учителя, утвержденной приказом |