Лекция № Происхождение языка Лекция № Природа, сущность и функции языка

Лекция № 4. Язык и мышление

§ 1. Происхождение сознания

§ 2. Отношение языка к мышлению

§ 3. Бессознательное мышление

§ 4. Проблема носителя языка
§ 1. Происхождение сознания

Сначала определимся с понятиями. Наряду с термином мышление часто употребляется близкий по значению термин сознание. Сознание – специфическая человеческая способность отражения действительности. Мышление представляет собой логический аппарат сознания. Оно отражает мир в форме понятий, суждений и умозаключений. Сознание, помимо этого, включает также эмоциональные и волевые акты. Язык связан с деятельностью сознания, а не только с его формально-логической частью.

Австралийский философ Дэвид Чалмерс (р. 1966) ввел различение «трудной» и «легких» проблем сознания. «Легкие» проблемы сознания – процессы мышления, восприятие, запоминание, способность дать отчет – относятся к области экспериментальной психологии. Они «легкие», потому что понятно, как их решать (наблюдение, эксперимент, описание). К «трудной» проблеме нет возможности подступиться с обычными научными методами. Ее решают путем умозрительных логических конструкций с опорой на новейшие данные нейронауки. Каждый философ объявляет предыдущие решения неверными и предлагает свое, которое тут же подвергается критике. После этого все ждут следующего мыслителя, чтобы подвергнуть его работу той же процедуре.

«Трудная проблема» сознания включает два вопроса: 1) «почему мозг порождает квалиа, или сознание?» и 2) «как мозг порождает квалиа?»¹ Квалиа (лат. qualia (мн. ч.) ‘свойства, качества’) – термин для обозначения свойств чувственного опыта. Квалиа определяют, как этот мир будем выглядеть для их носителя.

Согласно материалистической точке зрения, сознание порождено головным мозгом. Следует уточнить: это не научная, а философская позиция. Факты позволяют сделать другие выводы. Сознание принципиально не выводится из мозга. Допущение причинно-следственной зависимости идеального от материи противоречит фундаментальному физическому закону. Вспомним элементарный курс физики. Мышцы – механизмы по преобразованию химической энергии в механическую (работу) и тепловую. Мышцы производят работу и порождают теплоту. Это всеобщий закон, открытый М.В. Ломоносовым.

Мозг совершает работу, энергия которой «исчезает», а не преобразуется в другой вид физической энергии: биохимия мозга > электричество нейронов > нематериальное образование – мысль. Последний переход запрещен законом сохранения энергии. Каким образом атомно-молекулярная масса мозга становится источником нематериального, наука до сих пор не знает.

Некоторые ученые считают, что проблема никогда не будет решена, потому что в человеческом мышлении просто нет модулей для ее решения.
§ 2. Отношение языка к мышлению

Язык справедливо считается средством формирования и выражения мыслей. Понятие выражается словом, суждение – предложением, умозаключение как выводное предложение подразумевает предыдущие предложения, т.е. текст. Здесь все единодушны. Лингвисты, логики, философы, нейрофизиологи дискутируют по вопросу безъязыкового мышления. Другими словами, до сих не выяснено, может ли человек мыслить без помощи языка. Проблема имеет несколько решений. Две полярные точки зрения – отождествление языка и мышления и их полный разрыв – представляются собой ошибочные крайности. Рассмотрим их в качестве примера развития научных представлений.

Немецкий лингвист Август Шлейхер (1821-1868) считал, что язык и мышление соотносятся, как форма и содержание. Мышление – содержание, оформляемое средствами языка: «Язык есть… мышление в звуке, как и наоборот, мышление есть беззвучная речь»¹. Другой немецкий филолог Макс Мюллер (1823-1900) практически отождествлял язык и мышление: «Как мы знаем, что небо существует и что оно голубое? Знали бы мы небо, если бы не было для него названия?… Язык и мышление два названия одной и той же вещи».

Язык и мышление нельзя отождествить потому, что язык имеет материю – звуковую сторону, а мышление – явление идеальное. Если говорить о языке как материализации мышления, то надо всё-таки помнить, что язык и мышление имеют различный внутренний строй. Ни звуки, ни слоги, ни морфемы не имеют аналогов в мышлении. Грамматических категорий больше, чем логических. Так, нет логической основы для вопросительных предложений. Они не выражают ни понятия, ни суждения и не являются умозаключением. Таким образом, язык, представляя собой инструмент мышления, значительно более сложный механизм, чем само мышление. По крайнее мере, его наблюдаемой части.

Другая крайность – разрыв мышления и языка в концепции психологов-бихевиористов (англ. behavior ‘поведение’). Они устраняют психику из предмета психологии и сводят поведение к реакциям организма на внешние и внутренние раздражители. В крайнем варианте бихевиоризма Б. Скиннера (1904-1990) мышление рассматривается не как вид интеллектуальной деятельности, а как система отношений «стимул-реакция». По Скиннеру, мышление и поведение состоят из действий, полностью обусловленных окружающей средой. Бихевиоризм – не только научная школа в психологии, но и подчеркнутая атеистическая позиция. За несколько недель до смерти умирающий от лейкемии Скиннер ответил журналисту, спросившего у него, боится ли он смерти: «Я не верю в Бога, поэтому не боюсь смерти».

В силу своей мировоззренческой позиции бихевиористы низводили поведение человека к поведению животного. Однако дальнейшее развитие самого бихевиоризма показало несостоятельность такого упрощения. Необихевиоризм включил в свою проблематику человеческие мотивы и интересы, напрямую не обусловленные влиянием среды. В лингвистике идеи бихевиоризма развивали американские структуралисты. У Л. Блумфилда (1887-1949) языковые значения – это реакции психики на стимулы организма и среды. Язык и мышление в этой концепции рассматриваются как параллельные виды деятельности, осуществляющиеся на основе выработанных и закрепленных организмом рефлекторных реакций.

Наиболее обоснованной представляется позиция ученых, связывающих язык и мышление без крайностей отождествления или полного разрыва. Но и здесь еще относительно недавно не было единодушия. В 1977 г. защита докторской диссертации одного из основоположников отечественной психолингвистики И.Н. Горелова (1928-1999) продолжалась около пяти часов. Критику оппонентов вызвало утверждение о возможности безъязыкового мышления.

Ученых, которые отстаивают тезис о неразрывной связи языка и мышления, называют вербалисты (лат. verbum ‘слово’). Те, кто считают, что мышление может существовать и без опоры на язык, – менталисты (лат. mens ‘разум, мышление’). Позицию вербалистов чаще всего разделяют лингвисты и философы (Б.Н. Головин, А.А. Реформатский, Ф. Соссюр, И. Кант, А.Ф. Лосев). Ф. Соссюр (1857-1913) демонстрирует неразрывную связь мысли и языка своим знаменитым образом бумажного листа: «Язык можно также сравнить с листом бумаги. Мысль – его лицевая сторона, а звук – оборотная; нельзя разрезать лицевую сторону, не разрезав и оборотную. Так и в языке нельзя отделить ни мысль от звука, ни звук от мысли; этого можно достигнуть лишь путем абстракции, что неизбежно приведет либо к чистой психологии, либо к чистой фонологии»¹.

К менталистам принадлежат в основном психологи и психолингвисты (Н.И. Жинкин, А.Н. Леонтьев, П.Я. Гальперин, Л.С. Выготский, Ж. Пиаже, И.Н. Горелов, К.Ф. Седов). Такая ситуация связана с тем, что в распоряжении психологов есть клинический и экспериментальный материал. По мнению Ж. Пиаже, внесловесная мысль является непременным компонентом познавательных процессов. Психолингвист Н.И. Жинкин пишет: «Никому еще не удалось показать на фактах, что мышление осуществляется только средствами языка.., опыт обнаруживал другое».

В психологии мышление делится на три вида – практически-действенное (конструктивное), наглядно-образное и вербальное (словесно-логическое). Шахматист или математик решают сложнейшие интеллектуальные задачи, не прибегая к помощи слов. Шофер в случае опасности на дороге не рассуждает, куда ему поворачивать. Он молниеносно принимает решение и действует (конструктивное мышление). Больные, страдающие синдромом Вильямса, могут иметь грамматически правильную, сложную и даже эстетически прекрасную речь. При этом их мышление настолько слабо, что они не могут завязать шнурки.

Композитор или художник создают свои произведения, но их мышление при этом не облечено в языковую форму. Известный композитор Ю.А. Шапорин (1887-1966), утратив способность говорить и понимать, не потерял способности мыслить. У него не было логического мышления, но сохранился конструктивный и образный тип мышления. В частности, он продолжал сочинять музыку.

У людей, страдающих аутизмом, словесное мышление вообще может быть сведено к минимуму. Тэмпл Грэндин¹ говорит: «Все мое мышление визуальное. Я думаю медленно, так как у меня отнимает определенный отрезок времени процесс формирования зрительного образа того, что я слышу, создание видеокартины. Я не могу помнить, что говорили мне люди, кроме тех случаев, когда я могу трансформировать их словесную информацию в зрительные образы... Большинство людей так называемого «нормального мира» думают словами, но вербальный процесс мышления чужд для меня. Я все время думаю в картинах. Визуальное мышление представляется для меня проигрыванием различных видеокассет в видеомагнитофоне моей памяти... Этот процесс медленнее вербального мышления. На проигрывание видеокассеты в моем воображении уходит некоторый отрезок времени». Говоря о видеокассетах у себя в голове, она признается: «Иногда, когда я вижу людей, которые занимаются каким-либо делом, я чувствую себя антропологом на планете Марс. В этот момент у меня нет ни одной кассеты, которая помогла бы мне понять то, что они делают»².

У людей есть более или менее отчетливое представление о том, что они собираемся сказать, но пока замысел не воплощен в слова, он не имеет предельной ясности для самого говорящего. Это свидетельствует о том, что замысел высказывания осуществляется не на базе слов.

Обе точки зрения имеют под собой фактические основания, поэтому целесообразно признать их не противоположными, а взаимодополняющими друг друга. Обычно мышление и язык тесно связаны. Но в ряде случаев и в некоторых сферах человеческой деятельности мышление протекает без помощи языка.
§ 3. Бессознательное мышление

Бессознательная часть психики человека представляет собой не контролируемые сознанием процессы восприятия и анализа информации. Бессознательная обработка информации – экспериментально доказанный факт. В 1940-х гг. психологи впервые провели эксперименты по изучению неосознаваемых словесных стимулов. Регистрировалась кожно-гальваническая реакция (КГР) на табуированные и нейтральные слова. Слова представлялись на такой краткий срок, чтобы испытуемые не могли их распознать. КГР на табуированные слова была, а на нейтральные нет¹.

Португальский профессор А. Дамасио из Университета Южной Калифорнии провел эффектный и убедительный эксперимент. Испытуемые по собственному усмотрению выбирали из четырех колод карты синего и зеленого цвета. На картах обозначена сумма, которую участник должен был получить или выплатить. До эксперимента они не знали, что на синих картах крупные суммы выигрыша и проигрыша, а на зеленых выигрышные суммы меньше, но чаще, чем проигрышные. Через 50 выборов всем становилось ясно, что выгоднее брать зеленые карты, и синие больше никто не трогал. Прикрепленные к рукам датчики кожных реакций фиксировали, что уже после десяти проб выбор синей карты сопровождался эмоциональной реакцией (ладони потели). Оказывается рука «знала» об опасности синей карты задолго до сознания².

В современной психологии господствует дуальная (двупроцессная) теория мышления. Она предложена в 1973 г. профессором Сеймуром Эпштейном (Массачусетский технологический университет). Один тип мышления он назвал эмпиричным (мышлением на опыте), другой – рациональным (логическим). С. Эпштейн утверждает, что жить с одной эмпирической системой можно, а с одной рациональной нельзя³.

Психика и язык – отчасти самонастраивающаяся, отчасти произвольно контролируемая сознанием когнитивная и коммуникативная программа. В языке бессознательные процессы проявляются в виде его самоорганизации – способности к независимому от контроля сознания развитию. Самоорганизация подчиняется принципу целесообразности. Система ищет наиболее эффективный баланс между информацией и кодом, т.е. между смыслом и средствами его выражения. Совершенно независимо от сознания человека проходит формирование и перестройка фонетической системы. Например, в бушменских и готтентотских языках есть специфичные щелкающие звуки. Интересно то, что встречаются они исключительно в корнях. Ясно, что ни о каком сознательном отборе и речи быть не может.

Чрезвычайно интересен случай бессознательной имитации одного языка другому. В рамках географической общности неродственные или дальнеродственные языки иногда приобретают общие черты, что никак нельзя объяснить сознательным заимствованием. Так, А.В. Исаченко пишет: «Безусловно, кашубский язык прежде относился к польскому типу; генетически он и связан теснее всего именно с польским языком. Однако благодаря своему положению в кругу языков бассейна Балтийского моря (шведского, норвежского, эстонского, латвийского, литовского, нижненемецкого) он развил, подобно названным языкам, политонию¹ и стал, таким образом, языком иного типа, принципиально отличным от польского языка»².

Такие ареальные объединения языков получили наименование языковых союзов. Большой вклад в разработку языковых союзов внес русский лингвист Р.О. Якобсон (1896-1982). Его идею языковых союзов сначала не приняли, объявив многочисленные совпадения случайностью. Якобсон показал, что это не случайность и не мистика, а результаты контактов. Бессознательное усвоение фонетических и грамматических черт соседних языков – реальный и допускающий проверку факт. Эти данные привели лингвистов к необходимости дополнить генетическое родство языков понятием «благоприобретенной общности»³.

Без участия сознания формируются и семантические отношения. И лишь внимательный взгляд лингвиста обнаруживает в них логику. Почему мы говорим сесть в кресло, но сесть на стул? Потому что кресло осмысляется как некое закрытое пространство (у него же есть подлокотники), а стул открытое. (Ср. войти в каюту, но выйти на палубу). Почему можно сказать трудноватая задача, но нельзя * простоватая задача? (Знаком * («звездочкой») помечают ненормативные языковые факты, т.е. запрещенные системой языка в ее современном состоянии). Оказывается суффикс -оват со значением ‘меньшая интенсивность признака названного производящей основой’ присоединяется только к основам, называющим отрицательный, в широком смысле, признак: тяжеловатый чемодан (* легковатый), плоховатая погода (* хорошеватая) и т.п.

Иногда логика языка очевидна: сбежать с лекции (занятий, урока, концерта – мероприятие), но сбежать из тюрьмы (дома, лагеря, зала – место проживания или временного нахождения). Иногда ее трудно установить даже специальным анализом: съесть, но выпить, а не * спить; выть с тоски, но * выть с печали.

Для объяснения языковой самоорганизации В. Гумбольдт использовал термин внутреннее языковое сознание: «Внутреннее языковое сознание – это принцип, объемлющий язык изнутри, придающий всему изначальный импульс. Звук сам по себе можно было бы уподобить пассивной, укладывающейся в определенные формы материи; лишь приобретая артикулированный характер благодаря проникновению в него языкового сознания и тем самым нераздельно объединяя в себе находящиеся в постоянном взаимодействии интеллектуальную и чувственную силу, звук превращается в наделенное постоянной символизирующей функцией истинное и даже, по-видимому, самостоятельное творческое начало языка»¹.

Науку ХХ-ХХI вв. такое философское объяснение удовлетворить не может. В 1978 г. Р.О. Якобсон указывал на возможности приближения к тайне языковой самоорганизации: «…В нашем речевом обиходе глубочайшие основы словесной структуры остаются недоступны языковому сознанию; внутренние соотношения всей системы категорий – как фонологических, так и грамматических – бесспорно действуют, но действуют вне рассудочного осознания и осмысления со стороны участников речевого общения, и только вмешательство опытного лингвистического мышления, вооруженного строго научно методологией, в силах подойти к тайнам языкового строя»¹.

Если под тайной понимать деятельность языковых механизмов и ее результаты, то сегодня многое стало известно. В работах Л.Г. Зубковой на огромном материале показана связь фонологии с морфемикой и грамматикой². Например, корневые морфемы большей протяженности, чем служебные; согласные выражают лексическое значение, гласные – грамматическое и т.п.

Если же поставить вопрос о глубинной причине бессознательного, то тайна сохраняется. Психолог В.П. Зинченко и философ М.К. Мамардашвили указывают на примечательное обстоятельство: «О бессознательном не принято упоминать в респектабельном обществе психофизиков, психофизиологов, математически, физиологически и лингвистически ориентированных психологов»³. Дело в том, что термин бессознательное (автоматизм, инстинкт) провоцирует «неудобные» вопросы. Какой фактор привел к условно-рефлекторному закреплению мышечных усилий, связанных с безотчетной работой органов? Каким же все-таки образом производится работа, по результатам тождественная работе сознания? Что руководит механизмом автоматических движений? Что (или кто?) производит бессознательную работу в области мыслительных операций? Обычный ответ – мозг. Но такой ответ не удовлетворителен. У «нейронного ансамбля» мозга не обнаружен дирижер. Об этом пойдет речь в следующем параграфе.

Итак, в языке, наряду с сознательным творчеством коллектива по отбору языковых элементов (в основном лексики), наблюдается и бессознательная обработка языкового материала.