Лекция первая
|
Скачать 1.31 Mb.
|
| Лекция первая Штутгарт, 27 декабря 1910 г. Мои дорогие друзья! В духовной науке истина и познание делаются тем труднее, чем глубже мы проникаем от общего к отдельным конкретным вещам. Вы уже могли это заметить, когда в отдельных рабочих группах делались попытки говорить об истории подробнее, например, о перевоплощениях великого вождя персидской религии Заратустры, когда говорилось о связи Заратустры с Моисеем, с Гермесом, а также с Иисусом Назареем. Также и по другим случаям уже затрагивались конкретные исторические вопросы. Когда от великих истин о пронизании мира духовным, от великих мировых законов доходишь до духовной природы отдельной индивидуальности, отдельной личности, то от вещей, необычайность которых еще сравнительно легко принимает человеческое сердце, переходишь в области, исполненные этим необычайным. И перед этой пропастью - между частными и общими истинами - недостаточно подготовленных людей настигает обыкновенно недоверие. Так вот, в этих лекциях, посвященных оккультной истории, где речь будет идти об исторических фактах и исторических лицах в свете духовной науки, в лекциях, к которым сегодняшняя лекция должна служить своего рода введением, я должен буду сказать вам много необычного. Вы услышите много своеобразного, так что придется рассчитывать на вашу добрую волю, ту добрую волю, которая проработана всем тем из духовнонаучных познаний, что в ходе лет прошло через ваши души. Ибо ведь это и есть самый прекрасный, самый значительный плод спиритуального мировоззрения, потому что как бы сложно, как бы детально ни было разработано знание, которое мы приобретаем, в конце концов мы все-таки имеем перед собою не сумму догм, но в нас самих, в наших сердцах, в наших душах мы обладаем через этот духовнонаучный подход тем, что поднимает нас над той точкой зрения, которую мы можем приобрести каким бы то ни было другим рассмотрением мира. Не догмы, не наставления, не голое знание получаем мы, но через наше познание мы становимся другими людьми. В известном отношении, для таких разделов духовной науки, как те, которые мы теперь будем рассматривать, нужно душевное понимание, не интеллектуальное, но душевное понимание, которое, вероятно, во многих местах должно быть склонно выслушивать и принимать намеки, которые стали бы грубыми, если очерчивать их слишком резкими контурами. Я хотел бы вызвать у вас, мои дорогие друзья, представление, что во всем историческом процессе развития человечества, на протяжении всех тысячелетий, вплоть до наших дней, позади всего человеческого развития и человеческой деятельности стоят в качестве руководителей, в качестве водителей духовные существа, духовные индивидуальности и что в отношении величайших, важнейших фактов исторического процесса тот или другой человек со всей его душой, со всем его существом является подобным орудию стоящих позади него планомерно действующих индивидуальностей. Но если мы хотим понять удивительные и таинственные связи между более ранним и более поздним в историческом развитии, мы должны усвоить целый ряд понятий, которых не имеешь в обыденной жизни. Если вы вспомните о том многом, что говорилось в эти годы, то в вашей душе может возникнуть представление, что в древние времена и даже еще во времена послеатлантического культурного развития, - если только мы вернемся на несколько тысячелетий назад во времена, предшествующие нашему, называемому обыкновенно историческим, времени, - люди имели более или менее аномальные ясновидческие состояния; что между тем, что сегодня мы называем трезвым, ограниченным только физическим миром бодрствованием, и бессознательным состоянием сна с его сомнительным царством сновидений находилась область сознания, через которую человек погружался в духовную, спиритуальную реальность. И то, что учеными господами, которые выдумывают столько мифов и легенд в науке, изображается теперь как народная поэтическая фантазия, в действительности, мы знаем, сводится к древнему ясновидению, к ясновидческим состояниям человеческой души, которая в те времена видела происходящее позади физического бытия и выразила так увиденное в образах мифов, а также сказок и легенд. Так что действительно, когда мы имеем перед собой древние, причем подлинно древние мифы, сказки и сказания, мы можем найти в них больше знания, мудрости и правды, чем в нашей нынешней абстрактной учености и науке. Таким образом, когда мы обращаем наш взор к очень древним временам, мы обращаем его, так сказать, на человека ясновидящего. И мы знаем, как это ясновидение убывает все более и более у различных народов в разные времена. Сегодня, в лекции на праздновании Рождества1, я даже обращал внимание на то, что в Европе сравнительно еще очень поздно существовали в самом широком диапазоне остатки древнего ясновидения. Угасание ясновидения и появление сознания, ограниченного только физическим планом, совершается у различных народов в разные времена. Вы можете теперь представить себе, что в культурные эпохи, последовавшие за великой атлантической катастрофой, - в древнеиндийской, древне-персидской, египетско-халдейской, греко-латинской и в нашей культурной эпохе, - люди самым различным образом должны были действовать на арене мировой истории, так как они различным образом были связаны с духовным миром. Когда мы возвращаемся к персидской, и даже еще к египетско-халдейской эпохе, тогда то, что человек чувствовал, переживал в своей душе, достигало, так сказать, духовных миров, и духовные силы работали в его душе. То, что было тогда живой связью человеческой души с духовными мирами, прекращается, по существу, лишь в четвертом, греко-латинском периоде и совершенно пропадает только в наше время. Для внешней истории в наше время оно существует только там, где средствами, сегодня доступными человеку, сознательно ищется опять связь между тем, что живет в человеческой душе, и духовными и спиритуальными мирами. Итак, в древние времена, когда человек взирал в свою душу, эта душа таила в себе не только то, чему она научилась от физического мира, что она передумала по поводу вещей физического мира, но в ней жило непосредственно то, что мы описывали, например, как возвышающиеся над человеком в духовных мирах духовные иерархии. Это действовало через орудие человеческой души вниз на физический план, и люди знали, что они связаны с индивидуальностями этих высших иерархий. Когда мы обращаемся назад, хотя бы еще к египетско-халдейской эпохе, - конечно, мы должны брать здесь более древние периоды, - то мы видим там людей, являющихся историческими лицами, но мы не понимаем их, если считаем их историческими лицами в современном смысле слова. Когда мы говорим сегодня об исторических лицах, мы, будучи людьми материалистической эпохи, убеждены в том, что тут в ходе истории действуют только импульсы и намерения данных лиц. В сущности, так еще мы можем понимать людей только трех последних тысячелетий, то есть, пожалуй, еще людей того тысячелетия, которое заканчивается рождением Христа Иисуса, и затем людей первого и второго христианского тысячелетий, в котором мы и находимся сами. Платон, Сократ, может быть также Фалес и Перикл, - это люди, которых можно еще, пожалуй, понимать как похожих на нас. Но если идти дальше назад, то эта возможность понимать людей прекращается, если понимать их только по аналогии с людьми настоящего времени. Так нельзя понимать уже, скажем, египетского Гермеса, великого учителя египетской культуры, нельзя понимать Заратустру и никогда - Моисея. Когда мы выходим за пределы тысячелетия, предшествующего христианскому летоисчислению, то мы должны уже считаться с тем, что повсюду, где мы имеем дело с историческими личностями, позади них стоят более высокие индивидуальности, более высокие иерархии; человеческие личности как бы одержимы ими, конечно, в лучшем смысле слова. И тут открывается своеобразное явление, без знания которого мы не можем понять ход исторического развития. Мы различаем до нашего времени пять эпох. Мы имеем индийскую - первую послеатлантическую культурную эпоху, простирающуюся далеко вглубь тысячелетий; мы имеем вторую - древнеперсидскую, третью - египетско-халдейскую, четвертую -греко-латинскую и пятую - нашу собственную эпоху. Уже, идя назад от характера греко-латинской эпохи к египетскому, мы должны изменить подход к истории, так что вместо чисто человеческого подхода, который, пожалуй, может еще нам служить по отношению к фигурам греческого мира вплоть до героической эпохи2, мы должны применить другой масштаб; позади отдельных личностей мы начнем искать духовные силы, которые представляют собой сверхличное и которые действуют через личности людей как через свои орудия. На эти духовные индивидуальности должны мы при этом направить взгляд нашей души, так что, действительно, мы можем видеть человека, который стоит на физическом плане, а позади него действует существо из высших иерархий, которое как бы сзади держит этого человека и ставит его на место, на котором он должен стоять в развитии человечества. С этой точки зрения достаточно интересно уже выяснить соотношения между действительно важными событиями, исторически определяющими событиями египетско-халдейской и греко-латинской эпох. Эти две культурные эпохи следуют одна за другой, и мы пойдем сначала, скажем, до 2800, 3200, 3500 годов до нашего летоисчисления, что сравнительно совсем не так и далеко. Тем не менее, - это обнаруживает теперь уже и старая история, - мы не понимаем, что тогда происходило; мы поймем это, только если увидим позади исторических лиц более высокие индивидуальности. Но затем оказывается, что в четвертом, в греко-латинском периоде, мы имеем как бы повторение всех тех важных вещей, которые происходили в третьем периоде. Это похоже на то, как если бы то, что объяснимо высшими законами для предшествующего периода, становится объяснимым законами физического мира для последующего; как если бы оно опустилось на одну ступень, ниже огрубело, стало более физическим - перед нами обнаруживается род отражения в физическом мире великих событий предшествовавших периодов. Я хочу дать сегодня введение и потому укажу, как в одном значительном мифе дан нам один из самых важных фактов египетско-халдейской эпохи и как затем это событие отражается в греко-латинской эпохе, но ступенью ниже. Я хочу сопоставить два параллельных факта, которые принадлежат друг другу в оккультном отношении; один из них как бы на половину плана выше, другой стоит вполне на физической земле, но подобно своего рода ставшей физической тени духовного события более ранней эпохи. Такие события, позади которых стоят силы высших иерархий, человечество внешне всегда могло выразить только посредством мифов. Но мы увидим, что именно находится позади мифа, который описывает нам как наиболее важное событие то, что выступает из халдейской эпохи. Остановимся только на главных чертах мифа. Миф этот гласит следующее. Некогда был великий царь по имени Гильгамеш. Уже тот, кто может судить о таких именах, по имени поймет3, что мы имеем дело не просто с царем на физическом плане, но со стоящим позади него божеством, со стоящей позади него духовной индивидуальностью, которой был одержим царь города Эрека и которая действовала через него. Так что мы имеем дело с тем, что мы в реальном смысле должны назвать бого-человеком. Нам рассказывается, что он притесняет город Эрек4. Город Эрек обращается к своему божеству Аруру, и это божество создает помощника. Из земли вырастает этот герой. Таковы, значит, образы этого мифа; мы увидим, какие глубины исторических событий находятся позади этого мифа. Божество дает возникнуть из земли Эабани, своего рода человеческого существу, которое по отношению к Гильгамешу выглядит низшим, ибо рассказывается, что у него была звериная шкура, что он был покрыт волосами, что он был как дикий; однако в его дикости жила боговдохновленность, древнее ясновидение, яснознание, древнее ясновидческое сознание. Эабани5 знакомится с женщиной из Эрека и вследствии этого попадает в город. Он становится другом Гильгамеша, и благодаря этому мир наступает в городе. И вот, Гильгамеш и Эабани правят вместе. Тут один из соседних городов похищает из города Эабани и Гильгамеша богиню города Иштар. Тогда они оба предпринимают поход против города-похитителя. Они побеждают его царя и возвращают назад богиню города. И вот, богиня опять вступает в Эрек. Гильгамеш живет напротив нее, и тут перед нами встает нечто удивительное: Гильгамеш не понимает своеобразной природы богини города. Разыгрывается сцена, которая непосредственно напоминает одну библейскую сцену из Евангелия от Иоанна(Ин. 8: 3-11). Гильгамеш стоит перед Иштар. Он держится, конечно, иначе, чем Христос Иисус. Он упрекает богиню города в том, что она прежде, чем предстать перед ним, любила многих мужей. Он упрекает ее особенно в знакомстве с последним из них. В ответ на это Иштар обращается с жалобой на него к тому божеству, к той сущности высших иерархий, с которой как раз связана она, богиня города. Она идет к Ану. И Ану посылает на землю быка, с этим быком должен сразиться Гильгамеш. Кто вспомнит борющегося с быком Митру, тот обнаружит отзвук этой борьбы в том, что Гильгамеш должен побороть быка, ниспосланного Ану. Все эти события, - и мы увидим, когда будем объяснять миф, какие глубины в них таятся, - привели к тому, что Эабани тем временем умер. Гильгамеш теперь один. Ему в голову приходит мысль, которая страшно терзает его душу. Под впечатлением от того, что он пережил, до него только теперь доходит мысль, что ведь человек... смертен. Мысль, на которую он раньше не обращал внимания, встает во всем ее ужасе перед его душой. И тут он слышит о единственном земном человеке, который остался бессмертным, тогда как все остальные люди послеатлантической эпохи дошли до сознания своей смертности. Он слышит о бессмертном Ксисуфре, который живет далеко на Западе. И вот, чтобы проникнуть в загадку жизни и смерти, он держит трудный путь на Запад. Уже теперь я могу сказать, что этот путь на Запад есть не что иное, как странствие за тайнами древней Атлантиды, за знанием тех событий, которые лежат до великой атлантической катастрофы. Туда направляет Гильгамеш свой путь. Очень интересно то, что он должен миновать врата, которые охраняются громадными скорпионами, что дух вводит его в царство смерти, что он вступает в царство Ксисуфра и в этом царстве Ксисуфра он узнает, что все люди должны все больше проникаться сознанием смертности в послеатлантическую эпоху. Тогда он спрашивает Ксисуфра, откуда же тот имеет знание о своей вечной основе, почему он проникнут сознанием бессмертия? Тогда Ксисуфр6 говорит ему: "Ты можешь тоже стать таким, но тогда ты должен пережить вслед за мной все, что я пережил путем преодоления страха, ужаса и одиночества, через которые должен был пройти я. Когда бог Эа решил дать погибнуть, - в том, что мы называем атлантической катастрофой, - всему тому в человечестве, что не должно было жить далее, он велел мне удалиться на своего рода корабль. С собой должен был взять я животных, которые должны были остаться, и те индивидуальности, которые поистине называются Учителями. На этом корабле переждал я великую катастрофу". Так говорил Ксисуфр Гильгамешу: "То, что было испытано тогда, это ты можешь пережить только внутренне. Но достигнуть сознания бессмертия этим ты можешь, если не будешь спать семь ночей и шесть дней". Гильгамеш хочет подвергнуть себя этому испытанию, но засыпает очень скоро. Тогда жена Ксисуфра печет семь мистических хлебов, которые, через принятие их, должны заменить то, что должно было быть завоевано в семь ночей и шесть дней. И вот, с этим своего рода эликсиром жизни, Гильгамеш направляется дальше. Он проходит через нечто вроде погружения в колодезь молодости и опять достигает берегов своей родины, которая лежит возле Евфрата и Тигра. Тут змей похищает у него силу эликсира жизни, и он вновь без эликсира жизни прибывает в свою страну, но все-таки с сознанием, что существует бессмертие, и полный тоски видеть хотя бы дух Эабани. Тот действительно является ему, и из разговора, который тогда происходит, мы узнаем, каким способом могло возникать сознание связи с духовным миром для культуры египетско-халдейской эпохи. Весьма важны эти отношения Гильгамеша и Эабани. Итак, я поставил перед вами образы мифа, значительного мифа о Гильгамеше, мифа, который, как мы увидим, поведет нас в духовные глубины, что находятся позади халдейско-вавилонского культурного периода. Я хотел привести вам эти образы, которые покажут, что здесь находятся две индивидуальности: одна индивидуальность, в которую вступает божественно-духовная сущность, - это Гильгамеш; другая - более человек, но при этом такая, что мы назвали бы ее молодой душой, которая прошла еще мало инкарнаций и потому еще вносит древнее ясновидение в более позднее время, - это Эабани. Внешне Эабани изображен одетым в звериные шкуры. Этим указывается нам на его дикость, но как раз благодаря этой дикости он, с одной стороны, одарен еще древним ясновидением, а, с другой стороны, он - молодая душа, которая прошла гораздо меньше инкарнаций, чем другие, стоящие на вершине развития души. Таким образом, Гильгамеш представляет нам собой сущность, которая созрела для посвящения, которая только не могла достичь этого посвящения, так как путь на Запад и есть путь к посвящению, которое не было доведено до конца. Мы видим, с одной стороны, в Гильгамеше настоящего основателя халдейско-вавилопекой культуры и действующую позади него божественную духовную сущность, разновидность духа Огня, и затем рядом с ним другую индивидуальность, молодую душу, Эабани, индивидуальность, которая лишь поздно спустилась к земному воплощению. (Если вы заглянете в "Очерк тайноведения", то увидите, что индивидуальности лишь постепенно спустились с планет). От обмена тем, что знают эти двое, зависит вавилонско-халдеиская культура, и мы увидим, что вся вавилонско-халдеиская культура есть производное того, что идет от Гильгамеша и Эабани. В халдейско-вавилонскую культуру включаются ясновидение бого-человека Гильгамеша7 и ясновидение молодой души Эабани. Этот процесс, в котором двое, необходимые друг другу, действуют рядом, отражается в более позднем, четвертом культурном периоде, в греко-латинском, причем на физическом плане. Полного понимания такого отражения мы достигаем, правда, лишь постепенно. Таким образом, более духовный процесс отражается на физическом плане, когда человечество спустилось очень глубоко вниз, когда оно уже не чувствовало более сопринадлежности человеческой личности и духовно-божественного мира. Эти тайны божественно-духовного мира охранялись в центрах мистерий. Так, например, многие из древних святых тайн, которые возвещали о связи человеческой души с божественно-духовными мирами, сохранялись в мистериях Дианы Эфееской и в эфесском храме. Там было много такого, что было более уже не понятно эпохе, которая обратилась к человеческой личности. И как знамение непонимания чисто внешней личностью всего того, что оставалось духовным, стоит перед нами наполовину мифическая фигура Герострата8, который видит лишь самое внешнее в личности; Герострата, который бросает в храм святилища эфесского зажженный факел. Столкновение личности с тем, что осталось от древних духовных времен, знаменует нам этот поступок. И в тот же самый день, когда человек лишь для того, чтобы передать свое имя потомству, бросает факел в храм святилища Эфеса, в тот же самый день родится человек, который на той же самой земле, на которой должна быть преодолена чисто личностная культура, сделал наибольшее для культуры, основанной на личности. Герострат бросает факел в тот же день, когда рождается Александр Великий, человек, который целиком личность9. Так встает перед нами Александр Великий как тень Гильгамеша. Позади этого таится глубокая истина. Как тень Гильгамеша стоит Александр Великий в четвертом, греко-латинском периоде, как проекция духовного на физический план. И Эабани, спроецированный па физический план, это Аристотель, учитель Александра Великого! Как бы это ни было удивительно, Александр и Аристотель стоят рядом, подобно Гильгамешу и Эабани. И мы видим, как Александр Великий переносит то, что было дано Гильгамешом халдейско-вавилонской культуре, в первую 'треть четвертого послеатлантического периода, но только переведенное в законы физического плана. Как последствие деяний Александра Великого, это чудесным образом выражается в том, что на том месте, где находилась арена египетско-халдейской культуры, основывается Александрия, чтобы быть помещенной, как в центре, как раз там, где так мощно был представлен третий, египетско-вавилонско-халдейский период. И все должно было встречаться в этом александрийском центре культуры. Там, действительно, постепенно сошлись все культурные течения послеатлантической эпохи, которые должны были встретиться. Они, как в центре, встретились именно в Александрии, на том месте, которое было установлено на арене третьего культурного периода, но имеет характер четвертого периода. Александрия пережила возникновение христианства. Да и самые важные для четвертого культурного периода вещи развились в Александрии уже тогда, когда христианство уже было. Там действовали великие ученые, там сливались прежде всего три наиболее существенные культурные течения: древнее языческо-греческое, христианское и моисеево-еврейское. Они были в Александрии вместе, они действовали там одно в другом. И немыслимо было бы, чтобы культура Александрии, построенная целиком наличности, могла быть введена в действие иначе, чем существом, охваченным личным началом, каким был Александр Великий. Ибо как раз через Александрию, через этот культурный центр все то, что было раньше сверхличным, что раньше повсюду вздымалось от человеческой личности в высшие духовные миры, приняло личный характер. Личности, которые находятся тут перед нами, имеют, так сказать, все в себе; отныне мы уже очень мало видим силы, которые из высших иерархий направляют их и ставят их на их место. Все различные мудрецы и философы, действовавшие в Александрии, являют древнюю мудрость, всецело перенесенную в человечески-личное; из них всюду гласит личное. В этом особенность: все, что в древнем язычестве было объяснимо только благодаря тому, что всегда указывалось, как боги спускались вниз и соединялись с дочерями человеческими, чтобы породить героев, в Александрии переводится в личную активность человека. Какие формы приняло в Александрии иудейство, культура Моисея, мы можем видеть из того, что показывает нам как раз эпоха, когда христианство уже существовало. Нет уже ничего из тех глубоких постижений связи мира людей с духовным миром, как это все-таки было во времена пророков, как это еще можно найти даже в двух последних столетиях до начала нашего летоисчисления. В иудействе все тоже стало личным. Это все основательные люди с необычайной силой проникновения в тайны древних тайноучений, но - все стало личным, в Александрии действуют личности. И христианство выступает в Александрии сначала, можно сказать, как будто на искаженной детской ступени. Христианство, призванное к тому, чтобы вести личное в человеке все выше к сверхличному, выступило особенно сильно как раз в Александрии. Именно христиане действовали так, что у нас часто возникает впечатление: в их поступках мы имеем предвестие позднейших епископов и архиепископов, действовавших чисто лично. Так действовал в четвертом столетии архиепископ Феофил, так действовал его преемник и родственник, святой Кирилл. Мы можем судить о них, так сказать, лишь по их человеческим слабостям. Христианство, которое должно дать человечеству самое великое, являет себя сперва в своих величайших слабостях и со своей личностной стороны. А в Александрии должно было быть дано знамение всему развитию человечества. Здесь мы имеем опять такую проекцию на внешний физический план прежнего, более духовного. В древних орфических мистериях была одна удивительная личность, она прошла через тайны этих мистерий; она принадлежала к самым привлекательным, к самым интересным ученикам древних греческих орфических мистерий. Она была хорошо подготовлена благодаря определенному кельтскому тайноведческому обучению, пройденному ею в более ранних воплощениях. С глубоким подвижничеством искала эта индивидуальность тайн орфических мистерий. Ученики орфических тайн собственной душой должны были пережить то, что содержится в мифе о Дионисе Загрее, который был разорван на части титанами, но тело которого Зевс возвел к высшей жизни. Как индивидуальное человеческое переживание должно было быть пережито орфиками то, как человек, проходя определенный мистериальный путь, так сказать, изживает себя во внешнем мире, всем своим существом разрывается на части, перестает находить самого себя в себе. В то время как обычное познание животных, растений и минералов есть лишь отвлеченное познание, так как мы остаемся вне их, тот, кто хочет достигнуть действительного познания в оккультном смысле, должен упражняться в том, чтобы быть как будто внутри животных, растений, минералов, воздуха и воды, источников и гор, камней и звезд, других людей, как будто он составляет единое с ними. И тем не менее он как орфик должен развить в себе крепкую внутреннюю душевную силу, чтобы, будучи вновь восстановлен как замкнутая в себе индивидуальность, восторжествовать над раздробленностью внешнего мира. Если то, на что я вам только что указал, становилось человеческим переживанием, оно относилось определенным образом к высочайшему, что можно было пережить как тайны посвящения. И многие ученики орфических мистерий прошли через такие переживания, пережили таким образом свое растерзание в мире и этим прошли через высочайшее, что в дохристианские времена могло быть пережито как своего рода подготовка к христианству. К ученикам орфических мистерий принадлежит среди других и та привлекательная личность, внешнее имя которой не дошло до потомков, но которая явственно обнаруживается в качестве ученика орфических мистерий и на которую я теперь указываю. Уже юношей и затем много лет подряд эта личность была тесно связана со всем греческим орфеумом; она действовала в то время, которое предшествовало возникновению греческой философии и которое уже не отмечается в книгах по истории философии. Ибо то, что отмечено именами Фалеса и Гераклита, есть отзвук того, что делали раньше па свой лад ученики мистерий. К этим ученикам мистерий принадлежит тот, о ком я говорю сейчас как об ученике орфических мистерий, который потом опять-таки имел своим учеником Ферекида из Сироса10, на которого указано было несколько лет назад в мюнхенском цикле лекций "Восток в свете Запада". И вот, смотрите, индивидуальность, которая была в том ученике орфических мистерий, мы находим при исследовании в Хронике Акаши вновь воплощенной в четвертом столетии христианского летоисчисления. Мы находим ее в ее новой инкарнации, поставленной в круг жизни Александрии, причем орфические тайны перенесены в личные переживания, разумеется, высшего порядка. Примечательно, как все это при новой инкарнации было переведено в личные переживания. Мы видим эту индивидуальность родившейся вновь в конце четвертого столетия христианской эры в качестве дочери великого математика Теона. Мы видим, как в ее душе оживает все то, что можно было пережить из орфических мистерий при созерцании великих математических, ясных мировых соотношений. Теперь все это было личным талантом, личной способностью. Теперь даже эта индивидуальность нуждалась в отце-математике, чтобы иметь нечто унаследованное; настолько личными должны были быть эти способности. Так взираем мы назад на те времена, когда человек еще был связан с духовными мирами, как было у этого орфика, так видим мы его теневой образ среди тех, которые учили в Александрии на рубеже четвертого и пятого веков. Эта индивидуальность не восприняла еще ничего из того, что, можно сказать, позволяло людям не замечать теневых сторон начала христианства; ибо еще слишком велико было в этой душе все то, что было отзвуком орфических мистерий, слишком велико, чтобы она могла быть озарена тем иным светом, что исходит от События Христа. То, что выступало вокруг как христианство, например, в Феофиле или Кирилле, было поистине таково, что эта индивидуальность орфика, которая приняла теперь личный характер, могла сказать и дать более великое и более мудрое, чем те, которые представляли собой христианство в Александрии в то время. Глубочайшей ненавистью были полны как Феофил, так и Кирилл против всего того, что не было церковно-христианским в узком смысле, в понимании как раз обоих этих архиепископов. Христианство приняло совсем личный характер, такой личный характер, что эти два архиепископа набрали себе личных наемников. Повсюду набирались люди, которые должны были составлять, так сказать, охрану архиепископов. Власть в личном смысле была важна для них. Ими двигала ненависть ко всему тому, что шло из древних времен и что было все-таки много выше являющегося в искаженном облике нового. Глубочайшая ненависть - особенно против индивидуальности вновь родившегося орфика - жила в носителях высокого христианского сана в Александрии. И потому нам не надо удивляться, что индивидуальность вновь воплощенного орфика была оклеветана в приверженности к черной магии. Этого было достаточно, чтобы чернь, навербованную в охрану, возбудить против высокой, единственной личности вновь воплощенного ученика Орфея. Она была еще юная, но несмотря на ее молодость, несмотря на то, что она должна была пройти через то, что и в те времена в ходе долгого учения представляло для женщины большие трудности, она поднялась к тому свету, который был выше всей мудрости, всего познания того времени. Удивительно, как в залах, где учила Гипатия11, - ибо так звали вновь воплощенного орфика, - как там в Александрии на восторженных слушателей сходила самая чистая, самая светлая мудрость. Она повергала к ее ногам не только старых язычников, но и таких проникновенных, глубоких христиан, как Синезий. Она имела большое влияние в Александрии, и в Гипатии можно было пережить перенесенное в личность возрождение древней языческой мудрости Орфея. И поистине символически действовала мировая карма. То, что составляло тайну ее посвящения, было действительно проецировано, как тень, на физический план. Этим мы затрагиваем событие, которое действовало символически и было важно для многого, что совершается в исторические времена. Мы затрагиваем одно тех событий, которые только внешне являются мученической смертью; они представляют символ, в котором высказываются духовные силы и значения. Ярость тех, которые окружали архиепископа Александрии, обрушилась на Гипатию в мартовские дни 415 года. Решили избавиться от ее власти, от ее духовной власти. Самые невежественные, дикие орды из окрестностей Александрии были натравлены - и обманом захватили эту мудрую девушку. Она садилась в повозку, и по данному знаку, натравленные люди набросились на нее, сорвали с нее одежды, поволокли в церковь и буквально содрали мясо с костей. Они растерзали, разорвали ее, и совершенно лишенная человеческого облика кровожадная толпа протащила по городу части ее тела. Такова судьба великого философа Гипатии. Этим, можно сказать, символически указано па нечто, глубоко связанное с основанием Александрии Александром Великим, хотя произошло это лишь много времени спустя после основания Александрии. В этом событии отражены важные тайны четвертого послеатлантического периода, который заключал в себе столько великого, столько значительного и который также то, что он должен был явить как упразднение старого, как сметание с лица земли старого, выставил перед миром таким парадоксально величественным образом в столь значительном символе, как заклание, - иначе не скажешь, - самой выдающейся женщины рубежа четвертого и пятого веков, Гипатии. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 |
Лекция I и проблема языка и сознания лекция II 31 слово и его семантическое... Монография представляет собой изложение курса лекций, про* читанных автором на факультете психологии Московского государственного... |
|
Первая часть Собственно об образовании речи. Первая лекция Собственно об образовании речи Это расчленение будет таковым: я дам пояснения об образовании речи и о драматическом искусство, а фрау Штайнер возьмет на себя ту... |
|
Лекция первая Сегодня я хотел бы опять говорить в связи с только что представленной сценой из первой части "Фауста", чтобы получить некое единство,... |
|
Лекция первая Поэтому — завтра и послезавтра вы увидите почему — я кладу сегодня в основу тот исторический обзор нового развития человечества,... |
|
Лекция первая В четырех лекциях, которые мне предстоит прочесть в ходе нашего Генерального собрания, я хотел бы поговорить с вами о связи человека... |
|
Лекция №1. Введение. Элементы дифференциальной геометрии. 2 Лекция №5. Множества Жюлиа, множество Мандельброта и их компьютерное представление. 18 |
|
Лекция первая При этом вы должны будете прежде всего различать знания, основанные на традиции, на человеческом соглашении, – хотя, возможно, пока... |
|
Лекция первая К тому, что является лишь малой частью человека, нам нужно добавить, если можно так выразиться, «жидкого» человека, не подчиняющегося... |
 |
1. Лекция: Что такое asp. Net Дается обзор различных web-технологий. Объясняется преимущество asp. Net. Описывается процесс подготовки среды разработки приложений.... |
|
Лекция первая Земле. Не видится ли нам, что эту заполненную ариманическим существом душу влечет, так сказать, результат её ариманических познаний?... |