Лекция первая




Скачать 3.16 Mb.
Название Лекция первая
страница 1/15
Дата публикации 20.09.2014
Размер 3.16 Mb.
Тип Лекция
literature-edu.ru > Лекции > Лекция
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15
Лекция первая

4/V — 1915 год (Пасха)

Борьба Фауста за пронизанный Христом источник жизни

Среди только что прошедших перед нами пасхальных постановок было также показано, как душа, близкая к тому, чтобы самовольно пройти сквозь врата смерти, вновь возвращается в земной мир силой пасхального благовестил. Среди многообразных впечатлений, которые может произвести на человека поэма о Фаусте, эта сцена является, несомненно, одной из самых глубоких. Постарайтесь теперь, после изменения на сцене (при словах "Христос воскрес!" — чёрный цвет на сцене изменяется в красный), означающего изменение, происшедшее в мировом развитии, — связать полученное сегодня впечатление с тем, что было сказано здесь мною вчера о том значительном, реальном видении, которое может открыться человеческой душе, когда она подходит к Образу Иисуса Христа, покоящегося в могиле. Припомним сказанное вчера о том, что, благодаря соответствующему духовному созерцанию или духовному ощущению, может быть пробуждено видение того, что в течение земного развития связалось с человеческой жизнью через воздействие люциферического и ариманического мира. Припомним, что в поэме о Фаусте мы имеем перед собой душу, которая с самого начала поэмы предстает перед нами как душа, воспринявшая в себя ариманическое знание, ариманические понятия. И заглянем тогда в эту душу, как из своей связи с ариманической мудростью она стремится вырваться — с нашей точки зрения — мы смеем сказать — к проникнутому Христом Источнику Жизни. Значительный для человеческой души момент проходит перед нами. Направим же духовный взор на эту человеческую душу! Вот она стоит перед нами со всем тем знанием, которое она восприняла через наблюдение внешнего материального мира и его отношений с тем знанием и наукой, каких она могла достигнуть при помощи орудий, посредством которых исследователь стремится проникнуть в связи природы. И к чему же пришла эта душа? К чему пришла она со всем тем исследованием, какое связано с различными орудиями, также с фиалом, содержащим в себе соки "быстро пьянящие" в земной жизни? Мы чувствуем, как ариманическое существо уже действует возле души Фауста. И мы чувствуем, как это ариманическое существо связано с тем, что означает смерть на Земле. Не видится ли нам, что эту заполненную ариманическим существом душу влечет, так сказать, результат её ариманических познаний? И этот результат познания, какое может дать Ариман на земле людям, выражено кратко в словах:

"Привет тебе, единственный фиал,

Который я беру с благоговеньем!

В тебе готов почтить я с умиленьем

Весь ум людей, искусства идеал!

Вместилище снов тихих, непробудных,

Источник сил губительных и чудных,

Служи владыке своему вполне.

Взгляну ли на тебя — смягчается страданье,

Возьму ли я тебя — смиряется желанье,

И буря улеглась в душевной глубине.

Готов я в дальний путь! Вот океан кристальный

Блестит у ног моих поверхностью зеркальной,

И новый день манит уж к новым берегам!"

И перед этой душой встаёт уже видение, что она переходит на другой берег, где, быть может, сумеет найти то, что в силу своей опутанности Ариманом, почитает невозможным найти на Земле. Перед ней встает уже виденье перехода на другой берег.

"Вот колесница в пламени сиянья

Ко мне слетела! Предо мной эфир

И новый путь в пространствах мирозданья

Туда готов лететь я — в новый мир.

О, наслажденье жизнью неземною!

Ты стоишь ли его, ты, жалкий червь земли?

Да, решено: оборотись спиною

К земному солнцу, что блестит вдали,

И грозные врата, которых избегает

Со страхом смертный, смело сам открой

И докажи, пожертвовав собой,

Что человек богам не уступает.

Пусть перед тем порогом роковым

Фантазия в смятеньи замирает,

Пусть целый ад с огнём своим

Вокруг него сверкает и зияет,

Мужайся, соверши с весельем смелый шаг,

Хотя б грозил тебе уничтоженья мрак".

И когда затем Фауст берет еще другое ариманическое орудие, то он готов вступить на путь в те области, которые, как он узнал это в школе Аримана, останутся навсегда непознаваемыми для души, пока она заключена в земном теле. Но из этого настроения душу Фауста вырывает звон пасхальных колоколов и пение пасхального хора. И снова к ней возвращается земная жизнь, чтобы теперь, уже в земном теле искать то, что эта душа, как результат своего искания в земном теле, — должна пронести сквозь врата смерти и поднять в духовные области, где это необходимо ей для её дальнейшего развития. То, что вы слышали сегодня из первой части "Фауста", и ещё некоторые, примыкающие к этому сцены, появилось впервые в 1808 году как законченная первая часть этой поэмы. Но ещё прежде, в 1790 году, вышел "Фауст", фрагмент, не содержавший в себе сцены с Гретхен. В этом фрагменте не было также той сцены, которая показала нам сегодня эти значительные для души Фауста события. В 1790 году Гёте опубликовал свой фрагмент ещё без пасхальной сцены и монолога, который вводит нас в глубочайшие глубины человеческого душевного переживания. В конце XIX века было открыто то, что Гёте написал в 80-х, 70-х, 90-х годах.

И тогда это было опубликовано под безвкусным заглавием "Перво-Фауст". В этом "Перво-Фаусте", разумеется, нет пасхальной сцены. Почему же мы её там не находим? Да потому, что Гёте был сыном своего времени, он должен был созреть для того, чтобы мочь по-своему, согласно своей душе, показать действие импульса Христа на душу Фауста, для этого он должен был сначала созреть. А до 1720 года Гёте для этого ещё не созрел. На эти годы падает то углубленье, происшедшее в душе Гёте, которое нашло свой отблеск в уже известной нам "Сказке о зелёной змее и прекрасной лилии". Это падает на промежуток времени между появлением Фауста без пасхальной сцены и появлением Фауста с пасхальной сценой. Бесконечное углубление познала душа Гёте через то, что она создала в "Сказке о зелёной змее и прекрасной лилии". И только это переживание дало Гёте возможность увидеть, как может быть показано оживляющее действие пасхальной сцены на душу Фауста. Заглянем теперь в эту душу, попытаемся перенестись в начало "Фауста", которое в различных последовательных публикациях было приблизительно одинаковым. Мы знаем, что оно звучит так:

"Я философию постиг,

Я стал юристом, стал врачом...

Увы, с усердьем и трудом

И в богословье я проник,

И не умней я стал в конце концов,

Чем прежде был... Глупец я из глупцов!

Магистр и доктор я — уж вот

Тому пошёл десятый год;

Учеников и вкривь и вкось

Вожу я за нос на-авось —

И вижу всё ж, что не дано нам знанья".

Итак, он уже десять лет доктор. Предположим, что он правильно прошел доцентуры и приблизительно в тридцать лет стал доцентом. Следовательно, с тридцати лет он, так сказать, водит за нос своих учеников. Припомним то, что я говорил: после тридцати лет человек будет стоять перед образом бытия Юпитера, когда перед его глазами явится то искушение, о котором я уже говорил раньше. И видение, пророческое видение этого искушения человек имеет перед собой, когда стоит перед лежащим в могиле Иисусом Христом. Но показывает ли нам "Фауст" драматически это видение? Не стоит ли он действительно перед пасхальной тайной, и не стоит ли он тридцатилетним перед этой Пасхальной Тайной? Не смеем ли мы предположить, что в его ощущениях бурно пробуждается то, что человек должен ощутить в пасхальной тайне как предчувствие переживания на Юпитере в связи с Люцифером и Ариманом? Во времена Гёте этого нельзя было обрисовать так, как мы описываем теперь, но Гёте мог представить бурно пробуждающееся в сердце ощущенье перед лицом пасхальной тайны, и это ощущение поднялось в душе Фауста. И не кажется ли, что Фауст чувствует приближение к нему Мефистофеля-Аримана, что его душа подпала ариманическим силам? Что он должен спастись от чего-то? Но от чего? От чего он должен себя спасти? Не можем ли мы сказать, что когда Гёте уже как зрелый человек, как зрелая душа, снова отдался настроению своего собственного, юношеского Фауста, то он почувствовал в той форме, как это возможно было в его время, что-то из того пасхального настроения, какое мы нарисовали в эти дни перед своей душой и, что из этого в нем возникла потребность ввести в "Фауста" эту пасхальную сцену, которой прежде в нем не было?

Христиански окрашенная введением пасхальной сцены переработка "Фауста" падает на период между 1790—1800 гг. Но какой отрезок лет стоял тогда перед Фаустом? Перед какими годами жизни он отступал с содроганием, вплоть до того, что готов был схватиться даже за роковой фиал? Он отступал перед второй, нисходящей половиной жизни, перед той половиной жизни, о которой мы сказали: когда человек стоит перед видением Юпитера, то он знает, что впоследствии должен принести на Юпитер то, что ему может дать как запас в путь Христос, ибо иначе он будет лишён питания для души во второй половине жизни. Чего же ищет Фауст? Он ищет питания для души во второй половине жизни. В сущности, мы все ищем его. Ибо то, что на Юпитере примет физически-психический образ, уже теперь живет в глубинах нашей души и мы все должны чувствовать хотя бы часть этого настроения Фауста. Мы нуждаемся в той силе, которой не можем иметь как только через то, что даёт нам, как людям, свободу, и тем самым ведёт к Люциферу и Ариману, мы нуждаемся в силе для раскрытия в нас тех импульсов, которые связаны с нисходящей половиной жизни, это Сила Христа, Та Сила, Которую имеет Христос после того, как Он прошёл через врата Смерти и не пережил в земном теле второй половины человеческой жизни. Почему Он её не пережил? Потому что Эта Сила, Которая должна быть дана человеку для второй половины жизни, должна была излиться в ауру Земли, чтобы все люди могли Её найти в себе во время земного развития. В Пасхальной Мистерии оживает то, что нам необходимо, дабы мы с нашей душой могли пройти через странствие всей нашей земной жизни. И теперь представьте себе все эти глубокие соотношения в "Фаусте" Гёте. Фауст воспринял — Гете знал, как происходит это восприятие, ибо он показал его без Пасхальной Мистерии, которой не было в опубликованном им фрагменте "Фауста" — то, что человек может воспринять через связь с Люцифером и Ариманом и что даёт ему возможность иметь свободную душу. Но ему, измерившему душевные глубины, было ясно: с этим Фауст не может далее жить; для того, чтобы жить далее, ему нужно что-то другое. И Гёте был уже настолько зрелым, что мог доказать: Фаусту нужен именно Импульс Пасхальной Мистерии. Не стоит ли Пасхальная Мистерия с её глубоким значением перед нами в том, что Гёте, как вполне зрелый человек, сделал из своего "Фауста" и чего в 1790 году он ещё не мог в него включить, так как не понимал еще этого? Как возникла в молодом Гёте творческая идея этой поэмы, которая, как видите, вводит нас в такие глубины?

Мы знаем, молодой Гёте испытал сильное впечатление от увиденной им кукольной комедии "Фауст", где судьба Фауста разыгрывается куклами, а также и от народного театрального зрелища о докторе Фаусте. Это чисто народное создание выступило перед душой Гете. Чем же является этот Фауст? И душе Гёте было сразу же ясно: без сомнения, этот Фауст есть стремящийся человек, вообще, тот стремящийся, ищущий человек, который в своём стремлении может погружаться во все подпочвы человеческой души и который потом должен найти путь вверх к светлым высотам духа. Что внутренний путь должен быть пройден человеческой душой, это знал уже молодой Гёте. Ибо, в сущности, чем иным, как не медитацией, было то, что с огненной силой переживает Фауст при виде различных знаков? Это есть медитация, которая в конце концов приводит его к созерцанию Духа Земли, проникающего и пронизывающего Землю. Эта медитация находит ответ в словах:

"В буре деяний, в волнах бытия

Я поднимаюсь,

Я опускаюсь...

Смерть и рождение —

Вечное море.

Жизнь и движение

В вечном просторе...

Так на станке проходящих веков

Тку я живую одежду Богов".

Медитация и ответная медитация! Это вводит Фауста в глубины жизни, но и как бы выводит его вовне, как бы поднимаясь к духовным высотам. И после того, как мы таким образом поставили перед своей душой, какая величественная идея о стремящемся Фаусте возникла в душе Гёте при виде кукольной комедии народной постановки и какой образ приняла эта величественная идея благодаря тому, что душа Гёте проникла в Мистерию Пасхи, спросим себя теперь: что сделал Гете в течение своей жизни из "Фауста"? После того, как мы уяснили себе грандиозность того, что заключалось в душевной силе Гёте под впечатлением импульса Фауста, мы можем также спросить себя: что же сложилось художественно-поэтически в результате этих впечатлений? Уже одно то, что я только что высказал, может помочь вам в нашем желании понять также и художественно-эстетически этого "Фауста".

В 1790 году Гёте опубликовал фрагмент, который кончается, приблизительно, сценой в соборе. В нём нет того, что делает теперь для нас "Фауста" столь грандиозным. Гёте включил это, ввёл позднее, когда был в Риме. В 1787 году он добавил ту сцену, которую мы знаем теперь как кухню ведьмы. Другие сцены он добавлял в разное время в рукопись, которая писалась и переписывалась, которую в то время, когда к ней присоединялись позднейшие сцены, он сам называл "пожелтевшая рукопись". И когда на рубеже XVIII — XIX веков Шиллер побуждал Гёте сделать что-нибудь для завершения "Фауста", то Гёте сказал, что ему было бы трудно снова приняться за старое чудовище, "Фауста", и соответствующим образом закончить то, что лежало так долго. Гёте не решался вложить то, для чего он созрел позднее, во все то, чем "Фауст" был и что появилось до 1790 года.

Рассмотрим же первую часть этого "Фауста". Не ясно ли, что перед нами произведение, в котором отчётливо видно, как оно составлено из разновременно возникших кусков? Если бы люди не держались так крепко за традиционные суждения, то они увидели бы в "Фаусте" величайшую поэтическую идею, какая когда-либо появлялась в мире в связи с отдельным человеком. И в то же время они должны были бы согласиться, что в художественно-поэтическом смысле этот "Фауст" есть в высшей степени неоднородное, в высшей степени негармоничное произведение, в которое можно было бы ввести еще многое, чего в нём недостаёт, которое всюду обнаруживает скачки и разрывы, и которое художественно, именно, совсем не закончено. Великий гений Гёте мог лишь фрагментарно завершить то, что стояло перед его душой. И сколько бы мы ни восхищались величественной красотой отдельных сцен, мы не можем, — если только мы не держимся за традиционное суждение, установленное историком литературы, но останемся непредвзятыми, — скрыть от себя, что Фауст, в его настоящем виде, не есть произведение гармоническое, что во многих местах оно склеено, проявляет трещины и скачки. Почему это так? Впоследствии, уже в старости, Гёте ещё раз предпринял завершающую работу над второй частью своего "Фауста", отдельные сцены которой были уже написаны, и к ним он снова присоединил то, что он мог присоединить теперь в глубокой старости. Например, начало классико-романтической фантасмагории, сцены с Еленой были закончены на рубеже XVIII—XIX веков, а некоторые куски были готовы уже раньше. Но мы всё-таки никак не можем согласиться с иными историками литературы, которые говорят, что вторую часть "Фауста" невозможно понять, или, — как сказал один, совсем не глупый, а очень умный человек, — что "Фауст" есть "сшитое из разных кусков, заплатанное, старческое изделие". Это совсем не так. Но, с другой стороны, "Фауст" есть произведение, задача которого так огромна, что даже богатый жизненный опыт Гёте в его эпоху был недостаточен для того, чтобы вполне закончить это творение. Мы, разумеется, можем иметь собственное суждение даже о самых великих вещах в мире.

Как же обстояло дело с "Фаустом"? Я уже указывал в связи с циклом лекций, прочитанных в Гааге, что этот "Фауст" далеко не так уж молод, Фауст, каким он является в комедии кукол и в народной мистерии, виденной Гёте, представляет собой человека, который спускается в нижние глубины духовной жизни и представляет собой человека, который стремится подняться вверх к светлым вершинам. Он показывает этого человека таким, что величайшему поэту новейшей эпохи понадобилась Пасхальная Мистерия, чтобы показать освобождение его души. Фауст, каким он предстаёт в народной трагедии, есть, прежде всего, отражение внешней физической реальности, того доктора Георга Фауста, который жил во второй половине средневековья и странствовал, как бродяга, по разным местам: Тритгейм Спонгеймский, а также другие почтенные лица, которые с ним встречались и питали к нему известное уважение, то уважение, с каким относятся к замечательной личности, душевные проявления и характер которой показывает, что она многое знает и многое может. И недаром этот реальный доктор Фауст имеет имя, которое я уже приводил.

Так называл себя он сам. Но в то время было именно в обычае носить на себе такое множество титулов; и у Джордано Бруно, и других личностей средневековья можно было так же прочесть длинный список, подобным же образом звучащих почетных имён. Если в наше время многим, особенно умным людям, кажется странным, что Т. Спонгеймский и другие, знавшие о существовании этого реального Фауста, полагали, что он находится в сношении с демоническими силами Земли и Вселенной и с их помощью может делать одно или другое, то мы должны помнить, что ведь и во времена Лютера в таких рассказах не видели ничего особенного. Мы уже знаем, что сам Лютер боролся с чёртом. Мы знаем, что такого рода рассказы были тогда в полном ходу. Но одно чувство жило во всем, что способствовало сложению образа Фауста в народном сознании, я говорю — чувство, а не понятие, не идея, это было чувство: приближается естествознание, то познание природы, которое ставит перед человеческой душой ариманическую часть реальной действительности. И отсюда явилось чувство: Фауст есть личность и, собственно, он всегда был той личностью, которая известным образом имела дела с ариманическими силами. Усматривали как бы скрытые духовные нити связей, которые шли от души Фауста к ариманическим силам. И судьбу Фауста видели связанной с этой склонностью к ариманическим силам. Что люциферический и ариманический элементы действуют во всём развитии человеческой души, это чувствовали и ощущали ещё до некоторой степени благодаря остаткам древнего ясновидения и древнего ясновидческого познания. И, таким образом, фигура Фауста объединилась с этим чувством связи человека с люциферическими и ариманическими силами. Но вместе с тем это было время, когда такое чувствующие познание склонялось уже к угасанию, когда всё это становилось уже неясным. И тогда появилось чувство — стремящегося человека со всеми его искушениями, со всеми опасностями, грозящими его душе, можно представить в фигуре Фауста. Но как связано с Люцифером и Ариманом то, к чему этот человек стремится, этого уже ясно не знали. Это стало уже расплывчатым, и отсюда впечатление невероятной расплывчатости, какое мы получаем, когда берём средневековую книгу о Фаусте, где описывается все, что будто бы должна была породить эта народная фигура, и где корни и овощи смешаны без разбора в одном гротескном рагу из всяческих приключений, переживаемых душой человека на пути его стремлений, из всевозможных демонических и элементарных духов, и Люцифера и Аримана. После того, как последних уже перестали видеть в их цельном образе, после того, как их раскрошили на мелкие части и перемешали со всевозможными элементарными духами природы, сделав из них одно общее варево; уже после того в это рагу народная книга вставила фигуру доктора Фауста. Только гениальный взгляд Гёте мог проникнуть так глубоко, чтобы в этой чудовищной смеси почувствовать великую основную идею и поднять её до той высоты, где она могла соединиться с Пасхальной Мистерией. Но, в сущности, чрезвычайно интересно проследить, как, так сказать, Люцифер и Ариман мало-помалу разбиваются на мелкие части и входят в состав такого рагу.

Если мы пойдем назад и поищем фигуру Фауста в древних временах, то мы можем искать её в книгах, которые возникли тогда, как народные книги и были в руках у всех, кто только интересовался вопросами, имевшими отношение к этим вещам, которые особенно широко были распространены в то время, когда писались эти книги. Получается впечатление, что имеешь дело скорее с книготорговцем, который хочет дать как можно более толстую книгу, чем с литератором или, тем более, с писателем. Но своего Августина, как видно, он знал хорошо и особенно хорошо знал жизнеописание Августина. Августин выступает здесь перед нами во всем своеобразии своего удивительного развития: сначала он не может понять сущности христианства, мало-помалу преодолевает внутренние трудности, встречающие его на пути к христианству, благодаря особенностям развития его души, и проходит сквозь них сначала к тому, что ему могло быть сообщено об учении манихеев, о манихейском епископе Фаусте. И мы почти осязаемо чувствуем, кто был Фауст старший, по сравнению с которым обрисованный мною Фауст называет себя "<... > ". Это был тот, навстречу кому в те древние времена выступил Августин, это был тот, кто, как манихейский епископ Фауст, представлял тогда некоторую часть манихейского учения. Что же именно представлял он в манихейском учении? То, что было подточено Ариманом и отчего не могли уже видеть, что человек своей душой связан со всем Космосом, со всеми Звёздными Силами. Можно сказать: уже в этом манихейском епископе была прервана связь познания, которая ведет вверх к космическим прозрениям, открывающим, что человек рождён из Космоса, к прозрениям, которые нужно знать, если мы хотим воистину понять Мистерию Пасхи. В том, кто составлял тогда и склеивал из разных кусков народную книгу о докторе Фаусте, мог, именно, сквозь тот образ, который рисует нам Августин, как манихейского епископа Фауста, проступить образ Фауста, подпавшего Ариману, но, так как всё это стало смутным, расплывчатым, то составитель не понимал, что дело идет об Аримане. Поэтому мы видим, что сквозь рассказы этой народной книги просвечивают отрывочные указания на ариманическую опасность, но мы не видим, чтобы просвечивало что-нибудь отчетливо-ясное. Однако мы вполне можем почувствовать, что в "Фаусте" представитель стремящегося человечества должен быть показан таким, что ему угрожает опасность с ариманической стороны. И в фигуру Фауста, какой она сложилась в эпоху Гёте, было вложено многое от манихейского епископа Фауста старшего. Иные главы этой народной книги кажутся просто списанными, но только списанными плохо с книги, где Августин рисует своё собственное развитие и свою встречу с епископом Фаустом. Так что мы можем утверждать, что ариманические оттенки, выступающие в фигуре Фауста, указывают в эту сторону, и что, когда писалась эта народная книга, сохранилось ещё только смутное стремление представить именно ариманический элемент в фигуре Фауста.

Но как обстоит дело с люциферическим элементом? Как были размельчены люциферические элементы и вмешаны в рагу, сваренное тогда из элементарных духов и Люцифера и Аримана, о чем я сказал уже выше? Да, мы должны таки поискать, если хотим найти связь Фауста также и с Люцифером. Для этого нам не нужно уходить особенно далеко в прошлое, нам достаточно дойти только до Базеля — и в Базеле мы можем найти опорные точки, чтобы увидеть, как Люцифер был размельчён и вмешан в рагу. Нам рассказывается, что именно в Базеле Эразм Роттердамский встретился с Фаустом, и что они решили вместе пообедать, но не нашли для себя подходящих блюд. Тогда Эразм, которому хотелось чего-нибудь особенно вкусного, сказал об этом Фаусту. И дальше легенда рассказывает, что Фауст обладал такою способностью, что мог откуда-то, оставалось неизвестным откуда, доставать совершенно неизвестных и не имевшихся на рынке в Базеле птиц, и тут же в зажаренном виде подавать их на стол. Так видим мы сцену Эразма Роттердамского с Фаустом, где Фауст проявляет способность предложить Эразму таких птиц, которых нельзя было купить ни в самом Базеле, ни в его окрестностях. В чем же собственно дело? То, как это дано в легенде, так и остаётся непонятным, но положение разъясняется, если мы пойдем дальше и сопоставим это с тем, что можно узнать из сочинений самого Эразма Роттердамского, который рассказывает, что в Париже познакомился он с неким Фаустом Андрелиусом. Этот Фауст Андрелиус был чрезвычайно учен, но в то же время и высшей степени чувственный человек. В начале знакомства Эразм Роттердамский не имел случая вполне раскусить чувственную сторону этого Фауста, но вот опять мы слышим, что речь идет об их совместном обеде. Разумеется, мы не можем предполагать, что когда встретятся два таких ученых своего времени, то один из них просто предложит другому таких птиц и таким способом, как это сделал Фауст в Базеле. И то, о чем нам здесь рассказывается, были по-видимому только шутливые речи, которыми они обменялись во время обеда. Но мы начинаем несколько больше входить в смысл этих шутливых речей, когда слышим, что Фауст (на этот раз именно это был Фауст) объявляет себя также неудовлетворенным тем, что им подаётся. И в виде особого лакомства, он хотел бы получить иноземных птиц и кроликов. У Эразма тотчас же является мысль, что это должно что-нибудь значить. Следовательно, он поступает точно так же, как иные теософы, которые размышляют о том, что должно значить то или другое. От кроликов он отказывается, так как думает: не может ли это означать мух и муравьев? Итак, от кроликов он отказывается, но птицы — это действительно мухи, и этими мухами он хотел бы однажды полакомиться. Так мы подвинулись очень далеко вперёд. Через астральное превращение птицы обратились здесь в мух. И в образе Мефистофеля мы имеем у Гёте царя мух. Достаточно только, чтобы был налицо дух, который повелевает этими существами, может их волшебным образом вызвать. Так мы перекинули мост от непонятной базельской легенды и диковинных птиц к мухам, которые суть прямое порождение черта. И мы не должны удивляться, что черт предлагает мух тому, кого он приглашает к столу, но каково душевное существо этого Фауста Андрелиуса, какова его душевная природа, это станет нам ясно, когда мы несколько дальше проследим путь Эразма в Париже. Там он не мог ещё вполне проникнуть в особенности итого Фауста Андрелиуса. Но затем он должен был предпринять путешествие в Лондон. И оттуда он пишет, подумайте, уже действительно пишет Эразм, что он научился двигаться в салоне, между тем как прежде имел манеры грубого крестьянина, теперь он умеет делать поклоны и даже ходить по дворцовому паркету, что он живет в атмосфере, где на каждом шагу целуются. Из этого видно, что он хочет угодить вкусу своего парижского друга; он пишет, чтобы тот сюда приехал. И если подагра слишком держит его, то пусть он возьмёт колесницу духа и примчится по воздуху. Это как раз его элемент! Мы видим, что имеем здесь связь Фауста с люциферическим характером душевной тенденции. У Гёте Фауст выступает затем как искуситель, когда соблазняет Гретхен и т.д. Люцифер действительно так далеко отошёл от окружения Фауста, что приходится производить эти литературные исследования, если мы хотим на основании парижского Фауста констатировать связь Фауста с Люцифером. Но мы действительно видим рядом с Фаустом, хотя и не ясно, благодаря спутанности, внесённой временем, Люцифера и Аримана, сваренными в этой народной книге в одно общее рагу. Должны ли мы удивляться, что в этой народной постановке, в этом народном зрелище мы имеем нечто, как остаток древних воззрений, которые коренятся еще в тех временах, когда из атавистического ясновидения знали о связи человека с Люцифером и Ариманом? Но всё это стало расплывчатым. И в том литературном произведении, о котором мы уже говорили, Гёте чувствовал глубокие связи. Но чего не мог сделать Гёте? Он не мог отделить Люцифера и Аримана. Они слились для него в двойственный образ Мефистофеля, в котором нельзя хорошо различить, есть ли это действительно чёрт, Ариман, подлинный Мефистофель, ибо он взял на себе также и свойства Люцифера. Гёте воспринимает, так сказать, это рагу, он чувствует, что здесь действуют Ариман и Люцифер, но он еще не может их различить, он сливает их в оккультно невозможный образ Мефистофеля, в котором Люцифер и Ариман представлены, как одно. Можно определить ту эпоху, на которую смотрел Гёте, когда познакомился с книгой о Фаусте, что это было время угасания последнего знания об этих вещах, время сумерек, постепенного угасания знания об Аримане и Люцифере. А Фауст Гёте есть начало расцвета, утренней зари ещё не взошедшего знания об Аримане и Люцифере. Смутно и спутанно в образе Мефистофеля смешаны без разбора Ариман и Люцифер, но уже есть потребность изобразить то, что может пережить человеческая душа, когда на неё действует то, что влилось в Ауру Земли благодаря тому, что Существо Христа прошло через Мистерию Голгофы! Сама Пасхальная Тайна является нам, как восход новой эпохи духовной жизни человечества в "Фаусте" Гёте, который, несмотря на всю свою грандиозность, имеет в себе еще нечто неясное, подобное только чуть брезжащему туманному рассвету. В этих утренних сумерках перед нами является то, что мы можем увидеть, если взойдем на гору и увидим восходящее Солнце раньше, чем могли бы увидеть его, когда не стояли ещё на горе.

Открываясь воздействию "Фауста" Гёте, мы чувствуем, как один из величайших среди людей, в своем стремлении к обновлению древнего познания, обращают свою душу к Мистерии Пасхи. И если мы в правильном смысле воспримем это воздействие, то почувствуем, как это чувствовал сам Гёте, то, что может произойти в сердце одного из величайших среди людей, когда сердца этого человека коснется Пасхальная Тайна; мы почувствуем, как в этом предощущении Гёте лежит как бы указание: да, после рассветных сумерек, в которых загораются первые, еще смешанные с тьмой лучи света Пасхальной Мистерии, взойдет Солнце нового духовного знания. Человеческая душа встанет из могилы омраченного познания, в которую она должна была сойти. В ходе своего развития сама человеческая душа переживет Мистерию Пасхи, Воскресенье того, что есть Импульс Христа в Его глубоких, связанных со смертью основах и что оживет, когда душа свяжет себя с той силой, которая исходит из созерцания Пасхальной Тайны Христа. Так ощущаем мы призыв Гёте. И хотелось бы после того, как мы действенно пережили в себе трагизм Пасхальной Мистерии, претворить его в устремление: да воскреснет в сердцах людей, в душах людей духовное знание, которое соответствует будущему. И пусть человеческие сердца, человеческие души — пережив трагизм, почувствуют в себе в священном ликовании глубину Пасхальной Мистерии и переживут в себе воскресение под действием силы Христа! Пусть также и вы сегодня, в этот день, благодаря тем словам, какие я позволил себе вам сказать, воспримете в свои души нечто из ощущения того, что мы собрались здесь вблизи нашего, посвященного духовному исследованию здания, для того, чтобы силой наших душ внести в будущее что-нибудь из того Импульса Воскресения, Который с таким Величием наглядно открывается нам в Пасхальной Мистерии и к Которому, как мы могли это видеть, стремились величайшие гении протекшей эпохи. Почувствуйте в "Фаусте" нечто из того, что духовно может пробудить в ваших душах чудотворный звук пасхальных колоколов.
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

Добавить документ в свой блог или на сайт

Похожие:

Лекция первая icon Лекция I и проблема языка и сознания лекция II 31 слово и его семантическое...
Монография представляет собой изложение курса лекций, про* читанных автором на факультете психологии Московского государственного...
Лекция первая icon Лекция первая
И перед этой пропастью между частными и общими истинами недостаточно подготовленных людей настигает обыкновенно недоверие
Лекция первая icon Первая часть Собственно об образовании речи. Первая лекция Собственно об образовании речи
Это расчленение будет таковым: я дам пояснения об образовании речи и о драматическом искусство, а фрау Штайнер возьмет на себя ту...
Лекция первая icon Лекция первая
Сегодня я хотел бы опять говорить в связи с только что представленной сценой из первой части "Фауста", чтобы получить некое единство,...
Лекция первая icon Лекция первая
Поэтому — завтра и послезавтра вы увидите почему — я кладу сегодня в основу тот исторический обзор нового развития человечества,...
Лекция первая icon Лекция первая
В четырех лекциях, которые мне предстоит прочесть в ходе нашего Генерального собрания, я хотел бы поговорить с вами о связи человека...
Лекция первая icon Лекция №1. Введение. Элементы дифференциальной геометрии. 2
Лекция №5. Множества Жюлиа, множество Мандельброта и их компьютерное представление. 18
Лекция первая icon Лекция первая
При этом вы должны будете прежде всего различать знания, основанные на традиции, на человеческом соглашении, – хотя, возможно, пока...
Лекция первая icon Лекция первая
К тому, что является лишь малой частью человека, нам нужно добавить, если можно так выразиться, «жидкого» человека, не подчиня­ющегося...
Лекция первая icon 1. Лекция: Что такое asp. Net
Дается обзор различных web-технологий. Объясняется преимущество asp. Net. Описывается процесс подготовки среды разработки приложений....
Литература


При копировании материала укажите ссылку © 2015
контакты
literature-edu.ru
Поиск на сайте

Главная страница  Литература  Доклады  Рефераты  Курсовая работа  Лекции