Фридрих Ницше. К генеалогии морали




Скачать 2.08 Mb.
Название Фридрих Ницше. К генеалогии морали
страница 1/16
Дата публикации 01.06.2014
Размер 2.08 Mb.
Тип Документы
literature-edu.ru > История > Документы
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16

Фридрих Ницше. К генеалогии морали



Полемическое Сочинение, приложено в качестве дополнения и пояснения к

недавно опубликованному сочинению "По ту сторону добра и зла"

Friedrich Nietzsche

"Zur Genealogie der Moral"


Полемическое сочинение "К генеалогии морали" было замыслено как

приложение к "По ту сторону добра и зла". Внешним поводом к его написанию

послужила волна кривотолков, обрушившаяся на автора в связи с предыдущей

работой, так что дело шло о предварении ex post facto основного текста

своего рода "Пролегоменами". Ницше уже по выходе книги в свет отмечал даже

возможность повторения заглавия прежней книги и прибавления к нему

подзаголовка: "Дополнение. Три рассмотрения". Написанная за 20 дней (между

10 и 30 июля 1887 г.), рукопись была опубликована в ноябре того же года в

издательстве К. Г. Наумана; расходы на издание пришлось оплачивать автору.

Произведение публикуется по изданию: Фридрих Ницше, сочинения в 2-х

томах, том 2, издательство "Мысль", Москва 1990.

Перевод - К. А. Свасьяна.

ПРЕДИСЛОВИЕ



1

Мы чужды себе, мы, познающие, мы сами чужды себе: на то имеется своя

веская причина. Мы никогда не искали себя - как же могло случиться, чтобы мы

однажды нашли себя? Справедливо сказано: "где сокровище ваше, там и сердце

ваше"; наше сокровище там, где стоят улья нашего познания. Как прирожденные

пчелы и медоносны духа мы всегда попутно заняты одним; в сердце нашем

гнездится одна лишь забота - что бы "принести домой". Что до жизни вообще,

до так называемых "переживаний" - кто из нас достаточно серьезен для этого?

Или достаточно празден? С этими делами, боюсь, мы никогда не бывали

действительно "у дел": к этому не лежит наше сердце - и даже наши уши!

Скорее, как некто блаженно рассеянный и погруженный в себя мигом

просыпается, когда часы изо всей силы бьют над его ухом свои полуденные

двенадцать ударов, и спрашивает себя: "сколько же, собственно, пробило?",

так и мы временами протираем себе задним числом уши и спрашиваем совсем

удивленно, совсем озадаченно: "что же, собственно, такое мы пережили?" -

больше того: "кто, собственно, мы такие?", и пересчитываем задним, как

сказано, числом все вибрирующие двенадцать часовых ударов наших переживаний,

нашей жизни, нашего существования - ах! и обсчитываемся при этом... Мы по

необходимости остаемся чуждыми себе, мы не понимаем себя, мы должны путать

себя с другими, извечным пребывает для нас положение: "Каждый наиболее далек

самому себе" - в отношении самих себя мы не являемся "познающими"...

2

- Мои мысли о происхождении наших моральных предрассудков - ибо о них

идет речь в этом полемическом сочинении - получили свое первое, все еще

оглядчивое и предварительное выражение в том собрании афоризмов, которое

озаглавлено "Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов" и

которое было начато в Сорренто, зимою, позволившею мне сделать привал, как

делает привал странник, и окинуть взором обширную и опасную страну, по

которой до той поры странствовал мой дух. Это случилось зимою 1876-77 года;

сами мысли старше. По существу, это были те же мысли, которые я снова

возобновляю в предлежащих рассмотрениях, - будем надеяться, что долгий

промежуток пошел им на пользу, что они стали более зрелыми, ясными,

сильными, совершенными! Что, однако, я придерживаюсь их еще и сегодня, что и

сами они тем временем все крепче прилегали друг к другу, даже вросли друг в

друга и срослись, - это усиливает во мне радостную уверенность, что они с

самого начала возникли во мне не разрозненно, не по прихоти и не

спорадически, а из одного общего корня, из некой повелевающей в глубинах,

все определенней изъявляющей себя, требующей все большей определенности

радикальной воли познания. Так единственно это и подобает философу. Мы не

имеем права быть в чем-либо разрозненными: нам негоже ни заблуждаться в

розницу, ни в розницу настигать истину. Скорее, с тою же необходимостью, с

каковою дерево приносит свои плоды, растут из нас наши мысли, наши ценности,

наши "да" и "нет" и "если" да "или" - совокупно родственные и связанные друг

с другом свидетельства одной воли, одного здоровья, одной почвы, одного

солнца. - По вкусу ли они вам, эти наши плоды? - Но что до этого деревьям!

Что до этого нам, философам!..

3

При свойственной мне недоверчивости, в коей я неохотно сознаюсь, - она

относится как раз к морали, ко всему, что доселе чествовалась на земле как

мораль, - недоверчивости, которая выступила в моей жизни столь рано, столь

незванно, столь неудержимо, в таком противоречии с окружением, возрастом,

примером, происхождением, что я чуть ли не вправе был бы назвать ее своим "A

priori", - мое любопытство, равно как и мое подозрение должны были со

временем остановиться на вопросе, откуда, собственно, берут свое начало наши

добро и зло. В самом деле, уже тринадцатилетним мальчиком я был поглощен

проблемой происхождения зла: ей я посвятил в возрасте, когда "сердце

принадлежит наполовину детским играм, наполовину Богу", свою первую

литературную детскую игру, свою первую философскую пробу пера, - что же

касается моего тогдашнего "решения" проблемы - ну, я воздал, как и

следовало, честь Богу и сделал его Отцом зла. Требовало ли именно этого от

меня мое "A priori"? то новое, неморальное, по меньшей мере,

имморалистическое "A priori" и глаголящий из него, ах! столь антикантовский,

столь загадочный "категорический императив", которому я тем временем дарил

все больше внимания, и не только внимания?.. По счастью, я заблаговременно

научился отделять теологический предрассудок от морального и не искал более

истоков зла позади мира. Небольшая историческая и филологическая выучка,

включая врожденную разборчивость по части психологических вопросов вообще,

обратили вскоре мою проблему в другую проблему: при каких условиях изобрел

человек себе эти суждения ценности - добро и зло? и какую ценность имеют

сами они? Препятствовали они или содействовали до сих пор человеческому

процветанию? Являются ли они признаком бедственного состояния, истощения,

вырождения жизни? Или, напротив, обнаруживается ли в них полнота, сила, воля

к жизни, ее смелость, уверенность, будущность? - На это я нашел и рискнул

дать разные ответы, я исследовал времена, народы, ранговые ступени

индивидов, я специализировал свою проблему, ответы оборачивались новыми

вопросами, исследованиями, догадками, вероятностями, покуда я не обрел

наконец собственную страну, собственную почву, целый безмолвный, растущий,

цветущий мир, как бы тайные сады, о которых никто и не смел догадываться...

О, как мы счастливы, мы, познающие, допустив, что нам впору лишь достаточно

долго молчать!..

4

Первый толчок огласить кое-что из своих гипотез относительно

происхождения морали дала мне ясная, опрятная и умная, даже старчески умная

книжка, в которой я впервые отчетливо набрел на вывернутую наизнанку и

извращенную разновидность генеалогических гипотез, их собственно английскую

разновидность, и это привлекло меня - тою притягательной силою, каковая

присуща всему противоположному, всему противостоящему. Заглавие книжки было:

"Происхождение моральных чувств", автор д-р Пауль Рэ; год издания 1877. Мне,

пожалуй, никогда не доводилось читать что-либо, чему бы я в такой степени

говорил про себя "нет" - фразе за фразой, выводу за выводом, - как этой

книге: но без малейшей досады и нетерпения. В названном раньше произведении,

над которым я тогда работал, я при случае и без случая ссылался на положения

этой книги, не опровергая их - какое мне дело до опровержений! - но, как и

подобает положительному уму, заменяя неправдоподобное более правдоподобным,

а при известных условиях и одно заблуждение другим. Тогда, как сказано, я

впервые извлек из-под спуда те гипотезы происхождения, которым посвящены эти

рассмотрения, - весьма неловко (что мне меньше всего хотелось бы скрыть от

самого себя), все еще несвободно, не обладая еще собственным языком для этих

собственных вещей, полный всяческих рецидивов прошлого и колебаний. В

частностях сравните сказанное мною в "Человеческом, слишком человеческом" (I

483 сл.) [I 270] о двойной предыстории добра и зла (именно из сферы

благородных и из сферы рабов); равным образом (там же 535 сл.) [1315 сл.] о

ценности и происхождении аскетической морали; равным образом (там же 504 сл.

и 770) [I 289 сл.] о "нравсгвенности нравов", той гораздо более старой и

изначальной разновидности морали, которая toto coelo отстоит от

альтруистического способа оценки (в каковом д-р Рэ, подобно всем английским

генеалогам морали, усматривает способ моральной оценки в себе); равным

образом (там же 501 сл.) [I 286 сл.], а также в "Страннике" (там же 885 сл.)

и "Утренней заре" (там же 1084 сл.) - о происхождении справедливости как

баланса между приблизительно равномощными натурами (равновесие как

предпосылка всех договоров, стало быть, всяческого права); равным образом о

происхождении наказания ("Странник" - там же 881 сл. и 890 сл.), для

которого террористическая цель не является ни существенной, ни изначальной

(как полагает д-р Рэ, - она скорее инкрустирована сюда позднее, при

известных обстоятельствах и всегда как нечто побочное и привходящее).

5

В сущности, душа моя была полна тогда чем-то гораздо более важным,

нежели собственными или чужими гипотезами о происхождении морали (или,

точнее: последнее было только одним из многих средств для достижения некой

цели). Речь шла у меня о ценности морали, - а по этой части мне приходилось

сталкиваться едва ли не исключительным образом с моим великим учителем

Шопенгауэром, к которому, как к некоему современнику, обращается та книга,

страсть и скрытый антагонизм той книги (- ибо и она была "полемическим

сочинением"). Речь в особенности шла о ценности "неэгоистического", об

инстинктах сострадания, самоотречения, самопожертвования, которые именно

Шопенгауэр так долго озолачивал, обожествлял и опотустороннивал, покуда они

наконец не остались у него подобием "ценностей в себе", на основании каковых

он и сказал нет жизни, как и самому себе. Но именно против этих инстинктов

выговаривалась из меня все более основательная подозрительность, все глубже

роющий скепсис! Именно здесь видел я великую опасность, грозящую

человечеству, его утонченнейшую приманку и соблазн, - но куда? в Ничто? -

именно здесь видел я начало конца, остановку, озирающуюся усталость, волю,

замахивающуюся на жизнь, воркующе и меланхолично предвещающую себе последнюю

болезнь; мораль сострадания, все более расширяющаяся вокруг себя,

охватывающая даже философов и делающая их больными, открылась мне как самый

жуткий симптом нашей жутью обернувшейся европейской культуры, как ее

окольный путь - к новому буддизму? к буддизму европейцев? к - нигилизму?..

Это современное предпочтение и переоценка сострадания со стороны философов

есть нечто совершенно новое: именно в признании никчемности сострадания

сходились до сих пор философы. Назову лишь Платона, Спинозу, Ларошфуко и

Канта, четыре ума, как нельзя различные во всем, но согласные в одном: в

низкой оценке сострадания. -

6

Эта проблема ценности сострадания и морали сострадания ( - я враг

омерзительной современной изнеженности чувств - ) кажется поначалу лишь

чем-то изолированным, неким вопросительным знаком про себя; кто, однако,

застрянет однажды здесь, кто научится здесь вопрошать, с ним случится то,

что случилось со мной, - ему откроется чудовищный новый вид, некая

возможность нападет на него головокружением, всплывет всякого рода

недоверчивость, подозрительность, страх, пошатнется вера в мораль, во всякую

мораль, - наконец раздастся новое требование. Выскажем его, это новое

требование: нам необходима критика моральных ценностей, сама ценность этих

ценностей должна быть однажды поставлена под вопрос, - а для этого

необходимо знание условий и обстоятельств, из которых они произросли, среди

которых они развивались и изменялись (мораль как следствие, как симптом, как

маска, как тартюфство, как болезнь, как недоразумение; но также и мораль как

причина, как снадобье, как стимул, как препятствие, как яд), - знание,

которое отсутствовало до сих пор и в котором даже не было нужды. Ценность

этих "ценностей" принимали за данность, за факт, за нечто проблематически

неприкосновенное: до сих пор ни капельки не сомневались и не колебались в

том, чтобы оценивать "доброго" по более высоким ставкам, чем "злого", более

высоким в смысле всего содействующего, полезного, плодотворного с точки

зрения человека вообще (включая и будущее человека). Как? а если бы истиной

было обратное? Как? а если бы в "добром" лежал симптом упадка, равным

образом опасность, соблазн, яд, наркотик, посредством которого настоящее,

скажем, представало бы нахлебником будущего? С большими, должно быть, видами

на уют и безопасность, но и в более мелком стиле, низменнее?.. Так что

именно мораль была бы виновна в том, окажись навеки недостижимой возможная

сама по себе высочайшая могущественность и роскошность типа человек? Так что

именно мораль была бы опасностью из всех опасностей?..

7

Достаточно и того, что сам я, когда мне открылась эта перспектива, имел

основания высматривать себе ученых, смелых и трудолюбивых товарищей (я и

сегодня еще делаю это). Настало время, снарядившись исключительно новыми

вопросами и как бы новыми глазами, пуститься в странствие по чудовищному,

далекому и столь таинственному материку морали - действительно

существовавшей, действительно бывшей морали: и не значит ли это почти -

открыть впервые названный материк?.. Если я думал при этом, среди прочих, и

об упомянутом д-ре Рэ, то оттого лишь, что нисколько не сомневался в том,

что сама природа его вопросов натолкнула бы его на более верную методику

обретения ответов. Обманулся ли я в этом? Таковым было во всяком случае мое

желание - дать этому столь острому и нейтральному взору лучшее направление,

обратить его к действительной истории морали и вовремя предостеречь его от

подобного рода английских гипотез, растворяющихся в лазури. Ведь вполне

очевидно, какой цвет во сто крат важнее для генеалога морали, чем именно

голубой: именно серый, я хочу сказать, документальный, действительно

поддающийся констатации, действительно бывший, короче, весь длинный, трудно

дешифрируемый иероглифический свиток прошлого человеческой морали! - Это

прошлое было неизвестно д-ру Рэ; но он читал Дарвина - и, таким образом, в

его гипотезах забавным, по меньшей мере, способом учтиво подают друг другу

руку дарвиновская бестия и наисовременнейший скромный маменькин сынок

морали, который "больше не кусается"; последний делает это с выражением явно

добродушного и утонченного безразличия на лице, к которому примешивается

крупица пессимизма, усталости, словно бы это не стоило и гроша ломаного -

столь серьезно принимать все эти вещи - проблемы морали. Мне же вот сдается,

напротив, что нет вообще вещей, которые стоили бы большего к себе серьезного

отношения; вознаграждением, например, стало бы однажды дозволение отнестись

к ним весело. Как раз веселость или, говоря на моем языке, веселая наука и

есть награда: награда за долгую, смелую, трудолюбивую и подземную

серьезность, которая, разумеется, не каждому по плечу. Но в тот день, когда

мы от всего сердца скажем: "вперед! и старая наша мораль есть всего лишь

комедия!) - мы откроем новую интригу и новую возможность для дионисической

драмы "Участь души": а он-то уж сумеет использовать ее, можно побиться об

заклад, он, великий, старый, извечный комедиограф нашего существования!..

8

- Если это сочинение кому-либо непонятно и плохо усваивается на слух,

то вина за это, как мне кажется, не обязательно ложится на меня. Оно

достаточно ясно, если предположить - что я и предполагаю, - что

предварительно прочитаны мои более ранние сочинения и что при этом не

поскупились на некоторые усилия: эти сочинения и в самом деле не легко

доступны. Что, например, до моего "Заратустры", то я никому не позволю слыть

его знатоком, кто хоть однажды не был бы ранен глубоко и хоть однажды

глубоко не восхищен каждым его словом: лишь тогда вправе он наслаждаться

преимуществом быть благоговейным пайщиком халкионической стихии, из которой

родилось это произведение, ее солнечной ясности, дали, широты и

достоверности. В других случаях трудность возникает в связи с афористической

формой: трудность в том, что к форме этой относятся сегодня недостаточно

весомо. Афоризм, по-настоящему отчеканенный и отлитый, вовсе еще не

"дешифрован" оттого лишь, что он прочитан; скорее, именно здесь должно

начаться его толкование, для которого потребно целое искусство толкования. В

третьем рассмотрении этой книги я преподнес образец того, что я в подобном

случае называю "толкованием", - этому рассмотрению предпослан афоризм, само

оно - комментарий к нему. Конечно, дабы практиковать таким образом чтение

как искусство, необходимо прежде всего одно свойство, от которого на

сегодняшний день вполне основательно отвыкли - и оттого сочинения мои еще не

скоро станут "разборчивыми", - необходимо быть почти коровой и уж во всяком

случае не "современным человеком": необходимо пережевывание жвачки...

Сильс-Мария, Верхний Энгадин, в июле 1887 года

  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16

Добавить документ в свой блог или на сайт

Похожие:

Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon Фридрих Вильгельм Ницше Несвоевременные размышления 'Давид Штраус, исповедник и писатель'
Несвоевременные размышления. Первоначальный замысел Ницше охватывает двадцать тем или, точнее, двадцать вариаций на единую культуркритическую...
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon Список литературы по истории, теории и практике генеалогии. Аббасов...
Аксенов А. И. Очерк истории генеалогии в России.// История и генеалогия. М., 1977. С. 57-79
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon Фридрих Ницше Казус Вагнер
Длинная история! — Угодно, чтобы я сформулировал её одним словом? — Если бы я был моралистом, кто знает, как назвал бы я её! Быть...
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon Фридрих Ницше Сумерки идолов, или как философствуют молотом
Прежде всего война. Война была всегда великим благоразумием слишком ушедших в себя, ставших слишком глубокими умов; даже полученная...
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon Элективный курс учебная программа планы семинарских занятий задания...
Учебно-методического комплекса по дисциплине «Этика и нормы морали», составленного в соответствии с Государственным образовательным...
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon «Аллегории чтения. Фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста»
Издание является первым русским переводом важнейшего произведения известного американского литературного критика Поля де Мана (1919-1983),...
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon Дипломная работа «DeTheognide Megarensi» (о феогниде Мегарце). 1866:...
Однако всегда есть исключения из правил, люди способные повлиять на мир, перевернуть его, потрясти основы бытия. Таким был великий...
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon Коплстон Ф. От Фихте до Ницше / Пер с англ., вступ ст и примеч д. ф н. В. В. Васильева
Коплстон Ф. От Фихте до Ницше / Пер с англ., вступ ст и примеч д ф н. В. В. Васильева. М.: Республика, 2004. 542 с
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon С конца XIX века одной из проблем философии стало массовое сознание....
С конца XIX века одной из проблем философии стало массовое сознание. Ницше писал: "Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый...
Фридрих Ницше. К генеалогии морали icon Писарева С. А. Эмоционально-ценностные проблемы взаимодействия субъектов...
Л. С. Илюшин, в таких энциклопедических авторитетных монографиях как «Исследовательские методы в образовании» Л. Коэна и Л. Мэньона...
Литература


При копировании материала укажите ссылку © 2015
контакты
literature-edu.ru
Поиск на сайте

Главная страница  Литература  Доклады  Рефераты  Курсовая работа  Лекции