Мировые религии
Вступление
Иудаизм, христианство и ислам принято рассматривать в религиоведении интегрированно. Это справедливо поскольку христианство и ислам генетически близки иудаизму. Эта тема главным образом направлена на выработку у понимания происхождения и эволюции столь влиятельных сегодня религиозных учений, которые подчас сегодня не могут мирно ужиться на одной территории.
Цель лекции:
• познакомиться с источниками формирования древнееврейской религии;
• усвоить эволюционные особенности христианской религии;
• составить представление о специфике мусульманства.
План
1. Эволюция иудео-христианства.
1.1. Религия Древней Месопотамии.
1.2. Зороастризм.
1.3. Культ Яхве.
1.4. Христианские евангелия.
2. Специфика возникновения ислама.
2.1. Ханифы и Мухаммед.
2.2. Учение Мухаммеда.
2.3. Мухаммед в Медине. Хиджра.
2.4. Первые (выборные) халифы.
2.5. Али и шииты.
2.6. Омейяды и суннизм.
2.7. Арабские завоевания.
Литература:
1. Васильев Л.С. История религий Востока. М., 1988.
2. Климович Л.И. Книга о Коране. Его происхождении и мифологии. М., 1988.
3. Курбатов Г.Л., Фролов Э.Д., Фроянов И.Я. Христианство: античность, Византия, Русь. Л., 1988.
4. Кюмон Ф. Мистерии Митры. Пер. с фр. Цветковой С.О. - СПб: Евразия, 2000. С.
5. Ленцман Я.А. Сравнивая евангелия. М., 1967.
6. Мэри Бойс. Зороастрийцы. Верования и обычаи. М., 1988.
1. Формирование иудаизма
Для понимания иудаизма, родовой религии таких более поздних образований как христианство и ислам, имеет смысл рассмотреть ряд особенностей древнейших религий региона Ближнего Востока, поскольку процессы культурной ассимиляции, смешение и наложение разных элементов религии имело место в этом очаге древних цивилизаций.
1.1. Религия Древней Месопотамии
В конце 1872 г. было найдено вавилонское предание о потопе. Героем сенсации стал сотрудник Британского музея Джордж Смит, самостоятельно изучивший аккадский язык и клинопись. Готовя к публикации перевод клинописных табличек, доставленных в Британский музей из развалин Ниневии, он обнаружил несколько отрывков большой поэмы о Гильгамеше. Постепенно ему удалось восстановить общую канву повествования.
В мае-июне 1873 г. он находит в руинах Ашшурбанапала около 400 табличек, три из которых оказались копиями XI таблички эпоса о Гильгамеше, содержавшей рассказ о потопе! Эа предупредил Утнапишти о грозящем бедствии:
Слушай, хижина! Стенка, запомни!
Шуруппакиец, сын Убар-Туту,
Снеси жилище, построй корабль…
Богатство презри, спасай свою душу!
На свой корабль, который ты построишь,
Очертаньем да будет четырехуголен,
Равны да будут ширина и длиною,
Как океан, покрой его кровлей!
Так Утнапишити и поступил. Построил корабль, “нагрузил его всем. что имел живой твари, поднял на корабль всю семью и род… скот степной и зверье, всех мастеров…” Утнапишти взошел на корабль и “засмолили его двери”.
Едва занялось сияние утра,
С основанья небес встала черная туча…
Что было светлым,
во тьму обратилось…
Первый день бущует южный ветер,
Быстро налетел, затопляя горы…
Ходит ветер шесть дней, семь ночей, потоп, буря покрывает землю.
При наступлении дня седьмого
Буря с потопом войну прекратили..
Я открыл отдушину - тишь настала,
И все человечество стало глиной!..
Стал высматривать берег
в открытом море -
В двенадцати поприщах
поднялся остров.
У горы Ницир корабль остановился…
При наступлении дня седьмого
Вынес голубя я;
Отправившись, голубь назад вернулся:
Места не нашел, прилетел обратно.
Вынес ластлчку и отпустил я;
Отправившись, ласточка
назад вернулась:
Места не нашла, прилетела обратно.
Вынес ворона и отпустил я;
Ворон же, отправившись,
спад воды увидел,
Не вернулся: каркает, ест и гадит.
Я вышел, на четыре стороны света
принес я жертву…
Боги почуяли добрый запах,
Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву…
Поднялся Энлиль, взошел на корабль,
Взял меня за руку, вывел наружу,
На колени поставил жену мою рядом,
К нашим лбам прикоснулся,
Встал между нами, благословил нас…
Параллель с библейским повествованием о потопе была столь очевидной, что большинство исследователей заговорило о прямом заимствовании вавилонского предания творцами Библии. Позднее были найдены и более ранние версии месопотамского предания о потопе, включая старовавилонскую и даже шумерскую.
В 20-х гг. XX века в некоторых южных городах Двуречья были обнаружены многометровые отложения ила, перекрывавшие самые древние культурные слои; по-видимому, это были следы “месопотамского потопа”, который на заре истории обрушился на юг Двуречья. Эти свидетельства говорят, с одной стороны, об историчности преданий Ветхого Завета, с другой стороны, в них отразилось влияние древних религий Шумера на иудаизм.
1.2. Зороастризм
Религиозная система древних иранцев складывалась в стороне от главных центров ближневосточной цивилизации и по характеру заметно отличалась от религиозных представлений древнего Египта или Месопотамии, насыщенных приключениями богов и героев. Это и неудивительно: генетически древнеиранские религии восходят к древнейшим верованиям индоевропейских народов, принадлежавших к иной языковой семье и культурной традиции. На рубеже III—II тысячелетий до н. э. индоарии энергично перемещаться на восток, юг и запад, что со временем привело к возникновению нескольких древних цивилизаций (греческой, иранской) и оказало немалое воздействие на развитие других очагов мировой культуры, вплоть до Китая.
Ранние верования индоевропейских народов достаточно хорошо запечатлены в древнеиндийских ведах и религиозных представлениях греков, германцев и славян. Сложившиеся еще на их прародине в III тысячелетии до н.э., если не раньше, они и после расселения сохранили между собой немало общего, что легко фиксируется в ходе их сравнительного изучения. На протяжении долгих веков в процессе расселения и после него в каждом из новых регионов ойкумены, освоенных осевшими там индоевропейцами, развитие религиозных представлений шло хотя и на единой общей основе, но своим путем. При этом важную роль играла общность исторических судеб или географическая близость тех или иных племен, первоначально перемещавшихся, скажем, в одном направлении, а позже отделившихся друг от друга.
Такую близость, в частности, легко увидеть на примере индо-иранской общности, мигрировавшей к востоку и юго-востоку от прародины. Не вполне ясно, как и при каких обстоятельствах эта общность, объединенная самоназванием (арии), разделилась на части, одна из которых осела в восточной части Ирана, а вторая продолжала кочевать в сторону долины Ганга. Но близость обеих частей вполне очевидна. Многие исследователи говорят о взаимной враждебности индо-иранцев и индоариев. Сам факт раскола как будто бы четко фиксируется при изучении религиозных представлений и картины мира соответственно древних иранцев и индоариев. Оба комплекса представлений были знакомы с двумя противостоявшими друг другу классами божественных сил: у иранцев это были ахура и дэвы, у индоариев — дева и асуры. При этом весьма показательно, что первая группа божеств считалась благой, а вторая вредоносной. Главой группы дэвов (дева) был один и тот же Индра, но у индоариев он был великим и почитаемым богом, а у иранцев — злокозненным демоном.
Отчетливое противопоставление благих сил (дева) и демонов-асуров в древней Индии не оказалось (как это будет видно из последующего изложения) фундаментом религиозных представлений индоариев, где на передний план вышли иные мироустроительные и космические концепции. Зато в древнем Иране именно это жесткое противостояние стало основой основ всех генеральных религиозных конструкций. Картина мира здесь строилась на фоне противопоставления сил Света, воплощенных в этическом законе Арта и олицетворенных великим Ахура-Маздой (греч.— Ормузд), и сил Тьмы и Зла, воплощенных в лжи (Друг) и олицетворенных Ангро-Майнью (Ариманом). Этот ритуально-этический дуализм стал фундаментом всех доисламских религий Ирана. Здесь появляется четкое противопоставление Света и Тьмы, Добра и Зла. Именно такой тип противостояния будет свойственен затем иудео-христианству. Очевидно, что этот религиозный дуализм не присутствовал у индоиранцев сразу, видимо, он развивался постепенно по мере их культурного обособления. Большое влияние на его формирование оказало учение великого пророка Зороастра (Заратуштры), которое зафиксировано в древнейшей священной книге Авесте[1].
Зороастр—личность легендарная, хотя многие исследователи признают его реально существовавшим деятелем. Нет сомнений относительно того, что у индоиранцев был реформатор их религии. Зороастр, по преданию, был “осенен” истинной верой в 30-летнем возрасте. Согласно преданию, однажды он пошел к реке за водой для приготовления священного напитка хаомы. Когда он возвратился, перед ним возникло видение: он узрел сияющее существо - Воху-Мана (Благой помысел), который и привел его к Богу - Ахура-Мазде (Владыке порядочности, праведности и справедливости).
Верховным божеством и творцом всего сущего считался Ахура-Мазда, причем его первой и основной функцией вначале было, видимо, моделирование космических элементов Вселенной. Своего рода правой рукой и земным помощником его был Митра, в функцию которого первоначально входили социальная организация людей и посредничество между божественным и человеческим. Позже он превратился в божество договора, согласия, а также стал богом солнца и покровителем воинов. Третьей в верховной первоначальной триаде древнеиранских богов была Ардвисура Анахита, богиня воды и плодородия, воспринимавшаяся в качестве дочери Ахура-Мазды. Параллельно с этой троицей существовал грозный бог времени Зерван (Зурван). Хотя его подчас считают не имеющим прямого отношения к маздеизму и тем более зороастризму, более поздние легенды приписывают именно ему рождение Ахура-Мазды.
Глава мира дэвов Ангро-Майнью был вначале, видимо, сравнительно мало значившей фигурой маздеистского пантеона — тем более, что с миром дэвов, как упоминалось, ассоциировалась индоарийская ветвь ариев, уже оторвавшаяся от иранцев. Но противопоставление двух ветвей, двух групп божеств и, как следствие, двух их глав (Ахура-Мазды и Ангро-Майнью) существовало. И не только существовало, но и вследствие каких-то неясных пока причин нарастало. Не исключено, что эти причины как раз и были связаны с именем и деятельностью пророка Зороастра, годы жизни которого приходятся, скорее всего, на VIII— VII вв. до н. э. Во всяком случае первые ахеменидские цари уже должны были быть знакомы с этим учением. И если они по какой-то причине его не приняли, то виной тому, возможно, был консерватизм касты жрецов-магов, предпочитавших новому зороастризму древний маздеизм.
Реформы Зороастра, как они запечатлены в Авесте, были достаточно радикальными и уже по одной этой причине могли быть восприняты далеко не всеми и не сразу, особенно если учесть факт существования касты магов, ревниво оберегавших основы маздеизма. Суть нововведений сводилась как к резкому возвеличению Ахура-Мазды за счет всех остальных почитаемых богов и столь же резкому противопоставлению ему злобного Ангро-Майнью, так и, особенно, к приданию всем древним божественным силам явственного этического акцента, к превращению их в некую абстракцию, символизирующую тот или иной аспект великого блага, абсолютного Добра (или соответственно Зла). Высшая божественная семерка в трактовке Зороастра выглядела не просто как семеро бессмертных святых (Амеша Спента), но как аллегории благих достоинств Ахура-Мазды, его шесть эманации — благая мысль, истина, власть (божья), благочестие, целостность (благосостояние) и бессмертие, соответственно связанные с шестью основными первосубстанциями — скот, огонь, металл, земля, вода, растения. Сам Ахура-Мазда возглавлял божественную семерку в качестве святого духа.
Перенос акцента из сферы религии в сферу этики сопровождался настоятельной апелляцией пророка к человеку, стремлением не просто выдвинуть на передний план социальную проблему Добра и Зла, но соединить этику с космологией и придать упомянутой проблеме божественный, поистине космический смысл. В трактовке Зороастра сама этика была превращена в религию. Мир осмыслялся сквозь призму кардинальных этических категорий, за которыми явственно проглядывала личность самого пророка — человека, мощного духом, признанного вероучителя, одного из первых в истории харизматических лидеров. В этом смысле зороастризм это первая доктрина, принадлежащая к принципиально новому типу религий — к религиям основателя, пророка. Такими религиями затем выступят все авраамические религии.
Суть зороастризма в самом общем виде, как уже говорилось, сводится к тому, что все сущее делится на два полярно противоположных лагеря — мир света и добра и царство тьмы и зла, между которыми идет непримиримая борьба, составляющая основу мирового процесса как на земле, так и вне ее, в мире богов. Ахура-Мазде помогают в этой борьбе духи света и чистоты, истины и добра, Ангро-Майнью — силы зла. И далеко не случайно древние маздеидские божества в зороастризме стали олицетворяться высокими понятиями справедливости, благочестия, благомыслия: Зороастр как бы обращался к Человеку с призывами помочь благородным небесным силам в их непримиримой борьбе, став с этой целью лучше, честнее, чище и, сосредоточив все свои старания и чаяния на том, чтобы одолеть мир зла, покончить со всякой нечистью. Далеко не случайно в гимнах Авесты люди призывались быть доброжелательными, умеренными в помыслах и страстях, готовыми жить в мире и дружбе, помогать ближнему. Восхвалялись честность и верность, осуждались воровство, злословие, преступление. При этом едва ли не основной идеей этической доктрины зороастризма был тезис о том, что истина и добро, равно как страдание и зло, зависят от самих людей, которые могут и должны быть активными творцами собственной судьбы. Принципиально важно отметить, что в этом мы наблюдаем зарождение нового отношения к миру – зависимость спасения от собственных усилий человека.
Предания зороастризма не очень красочна и богата, но зато весьма интересна. В ранних текстах Авесты описывается четырехъярусная модель космоса: орбита звезд, соотносимая с благими мыслями; орбита луны (благие слова), орбита солнца (благие дела) и особая светоносная сфера, где обитают Ахура-Мазда и его окружение. Царство Ангро-Майнью — в преисподней. Ряд мифов подробно описывает историю противостояния и борьбы добра и зла. Согласно одним вариантам, эта история, начавшись с золотого века, вступает затем в период ожесточенного конфликта, завершающегося катастрофой, причем перед концом света наступает чудовищная зима, а мир гибнет в огне, после чего все начинается заново. Другие варианты более оптимистичны и предрекают победу силам добра; здесь в функции спасителя мира выступает сам обожествленный Зороастр. Среди более поздних мифов существует такой, который соединяет зерванизм с зороастризмом-маздеизмом: бог вечного времени Зерван собирается родить сына, который сотворит мир. Ахура-Мазда в чреве отца был готов к этому и даже поделился своим знанием с братом, Ангро-Майнью. Последний, разорвав чрево отца, вышел на свет раньше брата и стал претендовать на власть. Отец в ужасе содрогнулся и родил второго, желанного. Поэтому так получилось, что сначала в мире царило зло и лишь потом наступило царство Ахура-Мазды.
Подлинным творцом всего сущего, в частности земли, неба и людей, уже в ранних текстах Авесты считался Ахура-Мазда. Что касается людей, то первочеловеком в иранской мифологии вначале считался Йима (аналог индоарийскому Яме), который по велению Ахура-Мазды занимался земледелием и скотоводством, выращивал растения, животных, птиц и, главное, творил добро. Когда ему не хватало для всего этого земли, он взмахивал бичом — и она раздвигалась. Все было бы хорошо, да возгордился Йима, перестал слушаться Ахура-Мазду, начал употреблять в пищу мясо священных быков. В наказание Йиму изгнали из райских мест, а все люди лишились бессмертия, именно после этого закончился золотой век идиллии и началась эпоха борьбы Добра и Зла. Тексты Авесты упоминают о том, что Йима стал на сторону лжи, т. е. совершил грехопадение. В них есть и эпизод, повествующий о том, как Ахура-Мазда как-то предупредил Йиму, что миру может вскоре грозить гибель от мороза и наводнений, вызванных таянием снегов, и что ему надлежит построить крепость, в которую следовало бы поместить и тем самым спасти от гибели по паре каждой породы всех животных и птиц, а также все виды растений.
Индоиранская культура была консервативна и самодостаточно, не поддавалась аккультурации со стороны других народов, чего не скажешь о семитских племенах, заимствовавших идею великого потопа, понятие о рае и грехопадении, разработку проблему бессмертия души у древних иранцев (первоначально евреи отождествляли душу с кровью).
Идея бессмертия и субстанциональности души укоренилась у индоиранцев еще в ведийские времена и осталась связанной с самой сутью доктрины. Ведь в зороастризме судьба человека после смерти ставилась в прямую зависимость от его активности в борьбе сил добра и зла, от его веры в истинность исповедуемого им учения. Если ты веришь, если ты активен в борьбе со злом, если ты предан силам добра и света, то можешь рассчитывать на райское блаженство; если же не веришь и не борешься, то неизбежно окажешься в мире зла, среди духов тьмы и всякой нечисти. В лоне зороастризма была разработана эсхатология (пророческое и обращенное в будущее) учение о конце мира и своего рода «страшном суде», о делении всех людей на праведников и грешников: души праведников через три неба попадают в светоносную сферу, где пребывают рядом с Ахура-Маздой, а грешники оказываются в преисподней. При этом сам Заратуштра помогает душам перейти через грань, отделяющую мир живых от мира мертвых, по волшебному мосту Чинват: для праведников мост широк, для грешников — узок, как лезвие бритвы (эта параллель хорошо сохранилась в исламе).
Империя Ахеменидов в VI—V вв. до н. э. во многом способствовала успеху зороастризма: были резко расширены политические границы Ирана и обеспечены контакты зороастрийцев с представителями иных доктрин, как ближневосточных (Египет, Вавилон), так и особенно иудейской. Считается, что иудаизм как религия, разрабатывавшаяся особенно интенсивно именно в годы вавилонского плена иудеев, испытал сильное влияние зороастризма.
Несмотря на крушение империи Ахеменидов и возраставшее влияние греческой культуры, успех зороастризма на всем Ближнем Востоке было весьма ощутимым. Эта доктрина на рубеже нашей эры процветал а расширяла свое влияние, причем не только в собственно Иране, но и на соседних с ним землях. При этом следует иметь в виду, что речь идет уже о достаточно зрелом зороастризме, вобравшем в себя все уцелевшее наследие древнего маздеизма и разрабатывавшемся усилиями всех его жрецов, включая и потомков древних магов.
Так, считается, что зороастризм оказал немалое влияние на формирование доктрины некоторых ранних иудео-христианских сект, в частности ессеев с их упором на идею добра и справедливости. Вообще, проблема происхождения христианства не может быть полностью решена без учета влияния со стороны иранских религий. Известно, например, что культ Митры, распространившийся в восточных провинциях Рима незадолго до начала нашей эры, оказал огромное воздействие на римских легионеров после восточных походов I в. до н. э. Воитель Митра, патрон воинов, отождествлялся в рамках митраизма то с Ахура-Маздой и божеством солнца, то с Юпитером, то с тем мессией-спасителем, который упоминался в эсхатологических пророчествах иудеев.
Митраизм во многом обладал теми же притягательными качествами, какими потом привлекало христианство. Почитание Митры строилось на основе своеобразной, глубоко разработанной религиозно-мисической доктрины, элементами которой были важные для сознания того времени представления об извечном космическом дуализме—противостоянии сил добра и зла, олицетворенных соответственно богами Ахура-Маздой (эллинизированная форма—Ормузд) и Ангра-Майнью (Ариман); о божественном посреднике в отношениях между богами, но также и между божествами и людьми—боге света и солнца Митре; о загробной жизни и посмертном воздаянии—суде Митры; о конце мира и страшном суде, который будет творить некий спаситель или сам Митра; наконец, о заключительной борьбе между силами добра и зла и конечном торжестве правды.
Притягательной чертой митраизма был хорошо разработанный ритуал мистерий, которые справлялись посвященными (различалось 7 их степеней) в особых святилищах, устроенных обычно в гротах,—митреумах. Такие митреумы обнаружены во многих районах Западной Европы, вплоть до Британских островов. Характерными чертами ритуала были священные омовения, причащение хлебом и вином (символизировавшими его тело и кровь), осенение себя неким символическим знаком (крестом?), следование семидневной неделе с посвящением каждого дня одному из небесных светил, наконец, празднество в честь Митры около времени зимнего солнцестояния, а именно 25 декабря (diesnatalisSolisinvicti—день рождения непобедимого Солнца). Как видим, здесь много сходства с христианским культом, что ставило в тупик творцов христианской религии, видевших в этом козни дьявола.
Все эти детали, как и сам культ мессии-спасителя, не оставляют сомнений в том, что митраизм сильно повлиял на некоторые стороны формировавшегося на рубеже нашей эры христианства, а легкость, с которой это оказалось возможным, объясняется тем, что зороастризм влиял и на иудаизм, и на иудео-христианские секты еще задолго до того, как в Римской империи широко распространился и стал популярен митраизм[2].
1.3. Культ Яхве
Окончательно евреи утвердились в Палестине к концу XIII века до н. э., проведя длительную борьба с местным народом хананеями и одним из прибрежных «народов моря»—филистимлянами. На рубеже XI—Х веков до н. э. в Палестине складывается объединенное царство Израиля и Иуды со столицей в Иерусалиме. Создание этого государства было связано с деятельностью царя Саула, его преемника Давида и сына последнего—Соломона. Однако независимое существование этого единого государства оказалось очень коротким. При незадачливых преемниках Соломона во второй половине Х века древнееврейское государство распадается на два небольших самостоятельных царства: на севере—Израиль со столицей в Самарии, а на юге—Иуда со столицей в Иерусалиме. Распад политического единства древнееврейского народа, с одной стороны, и наступление на Палестину соседних крупных государств, с другой, обернулись для иудеев катастрофой. В конце VIII века до н. э. ассирийцы разгромили Израиль—в 722 году ассирийский царь Саргон II разорил Самарию. В начале VI века вавилоняне разгромили Иуду: в 597 году в первый раз, а в 586 году—во второй, когда вавилонский царь Навуходоносор взял и разрушил Иерусалим, причем масса народа была уведена им в плен («вавилонское пленение»).
Разгром персидским царем Киром Старшим Нововавилонского царства и взятие им в 538 году Вавилона открыли некоторые перспективы для возрождения Иудеи. Евреям разрешили вернуться на родину, был заново отстроен Иерусалим и восстановлена святыня древнееврейского народа—Иерусалимский храм. Однако надежды, если таковые и существовали, на полное политическое и национальное возрождение оказались обмануты:
Иудея осталась под властью персов, затем, после разгрома персов Александром Македонским, перешла под власть этого царя, а еще позже стала частью владений одного из эллинистических государств—державы Селевкидов. Правда, в середине II века до н. э. в результате восстания, поднятого братьями Маккавеями, Иудея вновь обрела независимость, но только на короткое время. В 63 году до н. э., после аннексии римлянами селевкидской Сирии, она также попала под власть Рима. На первых порах номинально римляне сохранили правление царей из местной династии. Но в 6 году н.э. Иудея окончательно была превращена в провинцию с римским прокуратором во главе.
Необходимо отметить, что римская провинциальная политика столкнулась здесь с упорным сопротивлением. На притеснения властей, на финансовый гнет, па бесцеремонное отношение римских наместников к иудейским обычаям и святыням местное население отвечало вспышками протеста. Наиболее крупными выступлениями явились два больших восстания, две так называемые Иудейские войны: первая—при императоре Нероне, в 66—70 годах, а вторая—при Адриане, в 132—135 годах н. э. Римские войска жестоко подавили оба восстания. Многие города были разорены дотла (Иерусалим— еще при подавлении первого восстания), множество людей убито или уведено в полон и продано в рабство, огромное число, спасаясь от репрессий римских властей, выселилось за пределы Палестины, пополнив население иудейской диаспоры—давно уже существовавшей зоны рассеяния иудеев по берегам Средиземноморья. По подсчетам новейших ученых, из 3—4 миллионов человек, составлявших в ту пору еврейское население античного, мира, на долю Палестины осталось около 700 тысяч.
Эта историческая трагедия древнееврейского народа нашла яркое отражение в крупнейшем памятнике его религиозной мысли—Библии. Впрочем, определение Библии как памятника религиозной мысли отражает лишь наиболее существенную ее черту; на самом деле Библия является литературным сводом, включившим в себя самые разнообразные сочинения, созданные еврейским народом в глубокой древности: религиозные предания и трактаты, исторические хроники, религиозно-политические памфлеты, романические повести и т. д. Этот сложный состав находит отчетливое отражение в самом названии: «библия» в переводе с греческого буквально означает «книги», «сочинения», что точно соответствует обозначениям этого памятника в древнееврейском языке.
Библия складывалась на протяжении длительного времени—почти тысячи лет: с XII (песнь Деборы, вошедшая в книгу Судей) по II век до н. э. (книга Даниила в ее теперешнем виде). Вся масса вошедших в Библию книг обычно подразделяется на три больших раздела: Пятикнижие Моисея (или Тора), Пророки (ранние и поздние) и Писания. История текста также достаточно сложна: еврейский канон окончательно сложился ко II веку н. э., однако еще раньше появился греческий перевод Библии, выполненный, по преданию, в Александрии в III веке до н. э. (так называемый перевод Семидесяти толковников, или Септуагинта). Позднее греческий перевод лег в основу православной Библии, а сделанный с него Иеронимом латинский перевод (на рубеже IV—V веков) был взят на вооружение католической церковью. В новое время, в период реформации, Мартином Лютером с древнееврейского канонического текста был выполнен немецкий перевод Библии, что ускорило ее дальнейший перевод на различные современные национальные языки.
Сложный состав и длительное формирование Библии по-своему отражают различные аспекты исторической жизни древних евреев, В особенности ярко представлены в Библии недолгий период существования древнееврейского царства, созданного Саулом и Давидом, и последующая национальная трагедия, связанная с нашествиями ассирийцев и вавилонян (соответственно в книгах ранних и поздних пророков). Особенно ярко рисует Библия главные религиозные идеи, выработанные древними евреями в первой половине I тысячелетия до н. э.,— идею единобожия, монотеизма, и идею мессианизма.
Иудейский монотеизм связан с темой Яхве—первоначально одного из племенных богов древних евреев, а
затем, в связи с консолидацией их в единый народ и государство, их главного божества. Анализ Ветхого Завета показывает, что становление культа единого бога был постепенным процессом среди древних евреев. Первоначально, семитские племена Аравии и Палестины периода поклонялись частным богам. Исключительное почитание Яхве развилось в особенности в позднейший период, в эпоху страшных потрясений, когда культ этого бога стал воплощать в глазах верующих иудеев то единство, которое оставалось для них возможным лишь в духовной сфере. Еще позже, на рубеже старой и новой эры, в трудах писателя и богослова Филона Александрийского (25 г. до н. э.—40 г. н. э.) иудейский монотеизм подвергся существенной философской переработке, вылившись в стройное философско-теологическое учение. В системе Филона бог являет собой абсолютное начало мира, далее следует логос, или божественный разум, частицы которого составляют высший мир идей. Последним выступает мир земной, мир людей, который является лишь бледным отражением божественного мира идей. Организованный в стройную систему отчасти в русле идей Платона, а отчасти в духе, близком гностицизму, иудейский монотеизм усилиями Филона Александрийского превратился в законченную религиозную доктрину.
Тема единобожия в иудаизме могла импонировать религиозным представлениям поздней античности. Но в еще большей степени это относится к другой идее, выработанной религиозной мыслью древних евреев,—идее мессианизма. Она не просто соответствовала уровню религиозного сознания, достигнутому античным миром на исходе старой эры, но и прямо отвечала тем религиозным чаяниям, той потребности в религиозном утешении, которые были столь характерны для народов античного мира в тот момент. В различных книгах Библии появляются отдельные элементы, а затем вырисовываются и общие контуры этой ставшей чрезвычайно популярной идеи. Так, в одном из псалмов Давида (авторство царя Давида, конечно, условно, и скорее мы имеем дело с произведением более позднего времени) мы сталкиваемся с образом некоего страдальца, принявшего на себя муки за особенное служение господу:
«Боже мой! Боже мой! для чего ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем,—и ты не внемлешь мне, ночью,—и нет мне успокоения... Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою: «Он уповал на господа,— пусть избавит его; пусть спасет, если он угоден ему»... Я пролился, как вода; все кости
мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани моей, и ты свел меня к персти смертной. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои, а они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий» (псалом 21, 2—3, 7—9, 15—19).
Если в этом псалме представлен только один элемент развивающегося представления о мессии, но представлен с потрясающей выразительностью, несомненно оказавшей воздействие на позднейших повествователей о страстях христовых, то в книге пророка Исайи идея и образ мессии выражены уже с большей, почти исчерпывающей полнотой: «Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца господня? Ибо он взошел пред ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в нем ни вида, ни величия; и мы видели его, и не было в нем вида, который привлекал бы нас к нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от него лицо свое; он был презираем, и мы ни во что не ставили его. Но он взял на себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что он был поражаем, наказуем и уничтожен богом. Но он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на нем, и ранами его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и господь возложил на него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст своих; как овца, веден был он на заклание, и, как агнец пред стригущим его безгласен, так он не отверзал уст своих» (Исайя, 53, 1 слл.).
Если в первом отрывке подчеркнута тема страдания, а во втором—тема искупления грехов людских жертвой и страданиями посланца божьего, то в поздней книге пророка Даниила подчеркивается еще одно качество ожидаемого мессии — его сопричастность миру людей, над которыми ему дано властвовать: «Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы сын человеческий, дошел до ветхого днями и подведен был к нему. И ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили ему; владычество его — владычество вечное, которое не прейдет, и царство его не разрушится» (Даниил, 7, 13—14).
Весь этот комплекс представлений и идей, и прежде всего идея помазанника—мессии, призванного разделить страдания народа, своей жертвой искупить его грехи и тем открыть дорогу к спасению, получил особую популярность в период римского господства над Иудеей. Для некоторых оппозиционно настроенных группировок ожидание мессии стало ключевым моментом.
Социальная и религиозная жизнь в Иудее в пору римского господства отличалась пестротой. Нам необходимо хотя бы вкратце ознакомиться с наиболее важными течениями в иудейском обществе, чтобы иметь представление об истоках мессианского движения. В этом плане особенно ценны свидетельства иудейского историка Иосифа Флавия, как очевидца и участника важнейших религиозно-политических событий I века
н. э.
Согласно Иосифу Флавию, в римской Иудее было несколько религиозно-социальных группировок. Наверху общественной пирамиды помещались саддукеи—группа знатных семей, возводивших свой род к древнему первосвященнику Цадоку. Это была высшая знать, богатая, образованная и весьма индифферентная в вопросах веры. Гораздо более многочисленной являлась группировка фарисеев (от еврейского «нерушим»—«отделившиеся»), комплектовавшаяся из средних имущих слоев, включая интеллигенцию, отличавшаяся благочестием и верностью религиозным традициям. Идеология фарисеев характеризовалась культом разумной человеческой воли, сопряженным с верой в промы»-л божий, с представлениями о бессмертии души и загробном воздаянии. Фарисеи были достаточно влиятельны в народе и оказывали воздействие на руководство Иерусалимского храма. Однако их благочестие и верность национальным и религиозным традициям временами оставляли желать лучшего, нх оппозиция чужеземному господству не была последовательной. Не случайно слово «фарисей» уже в раннехристианской традиции стало синонимом лицемера.
Для нас особенно интересны другие группировки, которые и были, собственно, носителями оппозиционных, а временами даже революционных настроений. Это, во-первых, ессеи, или ессены (слово происходит то ли от греческого hosioi, то ли от еврейского «хасидим», что в обоих случаях означает «благочестивые»), составлявшие не просто группировку, но строго организованную религиозную секту, насчитывавшую в первой половине 1 века до 4 тысяч человек. Сюда входили главным образом представители средних и низших общественных слоев, люди, изверившиеся и удалившиеся от мира буквальным образом в пустыню, где они жили, группируясь небольшими земледельческими общинами вокруг оазисов. Древние авторы—не только Иосиф Флавий, но и Филон и некоторые другие—сообщают интересные подробности жизни этих общин. Иосиф Флавий, сам в молодости проведший некоторое время в одной из ессейских общин, дает им восторженную характеристику:
«Это наилучшие люди, которые всецело отдаются земледельческому труду. Достойно удивления то чувство справедливости у них, которое они помимо всех прочих народов ставят не ниже добродетели и которого не знают ни греки, ни другие народы. Это столь в них развитое чувство укоренилось у них не со вчерашнего дня, а издревле, и в силу его они не препятствуют никому жить со всеми общею, равною жизнью: имущество у них общее, и богач пользуется у них не большим, чем ничего не имеющий бедняк. Такой образ жизни ведут эти люди, и число их превышает четыре тысячи человек. Они не имеют ни жен, ни рабов, полагая, что женщины ведут лишь к несправедливости, а вторые подают повод к недоразумениям. Живя сами по себе, они услуживают друг другу. Для заведования доходами и произведениями почвы они с помощью голосования избирают наиболее достойных лиц из священнического сословия; последние и должны заботиться о доставлении хлеба и прочих съестных припасов» (Иосиф Флавий. Иудейские древности, XVIII, 1, 5, пер. Г. Г. Генкеля).
Примечательна общинная основа общежития ессеев: более всего испытав страданий от имущественного и социального неравенства, эти люди в особенности старались осуществить принципы социальной справедливости и равенства. Вместе с тем не следует забывать, что движение ессеев носило столько же социальный, сколько и религиозный характер. Жизнь ессейских общин опиралась на совместный земледельческий труд, но своим главным назначением имела постижение высокой божественной истины и потому обрамлялась строгим религиозным ритуалом. Обязательное ежедневное омовение и также ежедневные молитвы составляли главные элементы этого ритуала. Ессеями разрабатывалась своеобразная религиозная доктрина, которая на свой лад имела в виду утверждение принципа справедливости. «Учение ессеев, — свидетельствует тот же Иосиф Фла
вий,—требует все предоставлять на волю божию; они признают бессмертие душ и считают стремление к справедливости высшей целью. В храм они доставляют пожертвования, но сами они не занимаются жертвоприношениями, признавая другие способы очищения более целесообразными. Поэтому им запрещен доступ в общий храм, и они совершают свое богослужение отдельно» (там же).
Воинственный культ справедливости и обусловленный этим фактический разрыв с официальной иудейской религией, с Иерусалимским храмом и его жречеством, по существу, делали ессеев духовными оппозиционерами. Но они не чурались и действительной оппозиции: в первой Иудейской войне они принимали участие наряду с такими откровенно радикальными группировками, какими были так называемые зелоты (греч., буквальный перевод еврейского «канаим»—«ревнители») и сикарии («убийцы», от латинского sica—«кинжал»), Флавий отдает должное мужеству ессеев: «Война с римлянами во всех отношениях проверила силу их духа. Во время этой войны их скручивали, растягивали, жгли, ломали и провели через все орудия пыток для того, чтобы они возвели хулу на законодателя либо отведали запретной пищи. Однако они не согласились ни на то, ни на другое, никогда не заискивали перед притеснителями и не плакали» (Иудейская война, II, 8, 10, пер. М. М. Елизаровой).
Возвращаясь к интересующей нас идее мессии, заметим. что носителями ее были не все вообще оппозиционные религиозно-политические группировки, а именно такие, которые были достаточно оппозиционны, чтобы мечтать о новом, лучшем мире, но недостаточно решительны, чтобы погибнуть в борьбе за этот мир. Такую оппозицию представляла некоторая часть фарисеев и ессеев. У них и обнаружилась та особенная тяга к религиозному сектантству и соответствующему писательству, которые так характерны для времени римского господства в Иудее. Что касается литературного творчества этих сектантов, то оно действительно обширно: число созданных ими ветхозаветных апокрифов, то есть сочинений, написанных в библейской традиции, но не включенных позднее в канон,—таких, например, как книги Маккавеев, Бен-Сиры, Юбилеев и т. д.,—доходит до семидесяти, из них до нашего времени сохранилось около тридцати. С этим особенным религиозным движением мы хорошо знакомы теперь благодаря рукописям и другим находкам в районе Мертвого моря.
Случайное открытие в 1945 году пастухом-бедуином Мухаммедом-эд-Дибом в Иудейской пустыне пещеры с глиняными сосудами, в которых были спрятаны древние рукописи, явило нам одну из самых любопытных страниц в культурной истории древнего мира. Открытые тогда первые семь рукописей довольно скоро оказались в поле зрения ученых, а последовавшие публикации Э. Л. Сукеника, М. Барроуза, Дж. Тревера, У. Браунли вызвали всеобщее внимание. Началась большая систематическая работа специалистов-востоковедов. При этом филологи обратили внимание на то, что в Иудейской пустыне, близ западного берега Мертвого моря, подобного рода находки делались давно, еще в позднеантичный и раннесредневековый периоды, о чем свидетельствуют ранний христианский писатель Ориген (III век), митрополит Селевкии Тимофей (рубеж VIII— IX веков), караитскнй писатель Киркисани (X век) и некоторые другие. Но более всего на первых порах была результативна работа археологов. Вслед за бедуинами они обследовали или заново выявили целый ряд пещер у западного берега Мертвого моря, содержавших тайники с рукописями: в районе Вади-Кумрана и ВадиМураббаата, монастыря св. Саввы у Хирбет-Мирда, древней крепости Масады и др. Кроме того, были обнаружены следы древних поселений в районе Хирбет-Кумрана, Айн-Фешхи и Айн-эль-Кувейра, которые оказались местожительством некой религиозной общины, устроенной наподобие ессейской. И рукописи, и остатки поселений датируются примерно одним и тем же временем — со II века до н. э. по I век н. э. Естественно было предположить, что члены Кумранской общины, как стали называть открытый комплекс по имени центрального поселения, и были теми, кто составил, а затем запрятал в ближайших пещерах драгоценные рукописи.
Конкретный обзор находок, сделанных в районе Мертвого моря, необходимо начать с ознакомления с общим составом обнаруженных рукописей. Уже к 1960 году в распоряжении ученых имелось до 40 тысяч фрагментов из 600 книг на восьми языках и диалектах (древнегреческом, древнееврейском, арамейском и др.). Правда, полностью сохранились лишь тексты на двенадцати кожаных и двух медных свитках. По содержанию найденные тексты относятся к самым разнообразным жанрам: это и библейские тексты, сейчас самые ранние из тех, которыми располагает наука, и комментарии к отдельным библейским книгам, и прочие оригинальные произведения, составленные в Кумранской общине, и, наконец, различные деловые документы, среди которых фигурируют, например, подлинные письма руководителя восстания иудеев в 132—135 годах Симона Бар-Кох-бы, найденные в одной из пещер Вади-Мураббаата. Все эти письменные материалы представляют огромный интерес и являются ценнейшим источником для изучения духовной и социальной жизни иудейского общества на рубеже старой и новой эры. В сочетании с археологическими материалами, добытыми на местах древних поселений в районе Хирбет-Кумрана, эти тексты дают возможность зримо представить себе жизнь, материальную и духовную деятельность иудейской секты, за которой закрепилось название «Кумранская община».
Эта община была организована и существовала на принципах, весьма схожих с ессейскими: та же строгая проверка и система испытаний для новых членов, тот же строгий распорядок жизни в общине, включая обобществление собственности, общий труд, общие трапезы и молебствия до и после работы, наконец, те же элементы идеологии.
Драгоценные сведения о жизни кумранитов мы находим прежде всего в документе, который условно именуется Уставом общины. В начале сохранившегося текста прокламируется цель создаваемого праведного союза и перечисляются те главные принципы, на которых он основан: [Это написано, установлено] для того, чтобы ввести всех добровольно предавшихся творить законы бога в праведный союз для объединения в совете бога и для хождения перед лицом его непорочно [в течение] всех откровений согласно срокам их свидетельств. И [они должны] любить всех сынов света, каждого сообразно его жребию в совете бога, и ненавидеть всех сынов тьмы, каждого по его преступлению сообразно с отмщением бога. И все побужденные его истиной внесут все свое знание, всю свою силу и все свое имущество в общину бога, дабы очистить свое знание правдой законов бога, а силу свою укрепить сообразно совершенству его путей, а все свое имущество [употребить] по его совету» (пер. К. Б. Старковой).
В идеологии кумранитов отчетливо выступают те главные идеи, которые были характерны для религиозного сознания предхристианской поры: дуализм, то есть представление о двойственной природе мира и извечной борьбе сил добра с силами зла, вера в божественное предопределение, крайние эсхатологические настроения и конечно же мессианизм. О главных началах религиозной философии кумранитов можно судить хотя бы по такому отрывку из Устава общины: «От бога всезнающего все сущее и бывшее. Прежде их бытия он направил всякую их мысль, и в своем бытии они выполняют свои дела ради свидетельства о себе, согласно его величавому замыслу, и [те дела] не подлежат изменению. В руке его законы всему, и он их поддерживает во всех их нуждах. Он сотворил человека для владычества над миром и положил ему два духа, чтобы руководиться ими до назначенного им срока. Это духи правды и кривды. В чертоге света — родословие правды, и из источника тьмы — родословие кривды. В руке начальника света власть над всеми сынами праведности, путями света они будут расхаживать. В руке ангела тьмы вся власть над сынами кривды, и путями тьмы они будут расхаживать... Но бог в тайнах своего разума и в своей славной мудрости дал конец бытию кривды и в назначенный срок уничтожит ее навеки. И тогда навсегда выйдет правда мира, ибо она запятналась на путях нечестия при владычестве кривды до срока постановленного суда. Тогда бог прокалит своей правдой все дела мужа и обелит себе из сынов человеческих плоть, принадлежащую ему, чтобы покончить со всяким духом кривды среди них и чтобы очистить их своим святым духом от всех нечестивых дел...»
Что касается мессианских настроений кумранитов, то они отчетливо выражены в свидетельствах о некоем учителе справедливости, упоминания о котором встречаются в целом ряде кумранских документов. Особенно информативны упоминания в комментарии на книгу пророка Хабаккука (Аввакума), откуда мы узнаем, что учитель справедливости воспринял истину «из уст бога», что «бог поведал ему все тайны слов его пророков-рабов», что те, кто верит в учителя справедливости, будут спасены богом «от дома суда». Упоминается здесь и антипод учителя справедливости — некий нечестивый жрец, который «оставил бога и изменил законам из-за богатства» и вообще «путями мерзости действовал по всей скверне нечистоты». Этот нечестивый жрец повинен был также и в том, что «преследовал учителя справедливости, чтобы поглотить его в гневе своего пыла». Преследовал он и почитателей учителя справедливости, людей бедных, как иногда называли себя кумраниты. Автор комментария убежден в том, что нечестивого жреца постигнет божья кара за все им содеянное: «Бог осудит его на уничтожение за то, что он замыслил истребить бедных» (пер. И. Д. Амусина).
В научной литературе нет недостатка в попытках идентифицировать учителя справедливости и нечестивого жреца с какими-либо соответствующими историческими персонажами. Однако надо признать, что все эти попытки оказались неубедительными. Образы учителя справедливости и его антипода достаточно туманны и абстрактны, и в них надо видеть, скорее, некие типические фигуры, отвлеченные воплощения добра и зла. Неясно даже, пострадал ли уже учитель справедливости, или страдание и гибель его только предполагаются. Надо согласиться с теми исследователями, которые усматривают в кумранском учителе справедливости одну из ипостасей мессии, одного из предтеч новозаветного Христа.
Оценивая место Кумранской общины в религиозном движении в Иудее на рубеже старой и новой эры, надо еще раз подчеркнуть очевидную близость кумранитов с ессеями, близость, доходящую до тождества (многие поэтому считают Кумранскую общину одним из ответвлений ессейства). Выше мы уже отмечали принципиальное сходство организации и принципов существования общин кумранитов и ессеев, главных элементов их идеологии. Добавим к этому и такую весьма существенную подробность ритуала, как обязательное каждодневное омовение. Сложнее обстоит дело с отношением Кумранской общины к христианству. Здесь также очевидна их большая близость, что подтверждается самоназванием кумранитов—таким же, как у христиан: община, новый завет (или союз), сыны света и т. п. Так или иначе, можно утверждать, что Кумранская община, подобно ессеям, была одной из непосредственных предшественниц христианства.
В дальнейших лекциях мы увидим, как идеи иудаизма оказались привлекательными для многих народов (вера в мессию, линейный ход времени, имманентная эсхатология). Иудаизм также обладал неоспоримыми литературными достоинствами Ветхого завета.
1.3. Христианские евангелия
Слово «евангелие» происходит из греческого языка. В дословном переводе оно означает доброе известие. Поэтому в синодальном переводе четыре книги Нового завета (от Матфея, Марка, Луки и Иоанна) называются благовествованиями. В отличие от трех других жанров раннехристианской литературы (посланий, деяний и откровений) евангелия имеют свою специфическую тематику: в них повествуется о жизни, проповеди, чудесах, смерти и воскресении Иисуса Христа. Поэтому в представлениях верующих, а особенно ранних христиан, слово «евангелие» сочеталось всегда с дополнением: «Иисуса Христа»[3].
Это дополнение можно понимать, и оно действительно понималось, в двух смыслах. Когда мы, например, говорим «критика Пушкина», для слушателя не совсем ясно, что мы имеем в виду: критику, которой подвергался Пушкин, или ту, которой он подвергал других. В первом случае Пушкин является объектом, во втором — субъектом критики. Такая неясность имела место и относительно выражения «евангелие Иисуса». Речь могла идти равным образом о евангелии, провозглашенном Иисусом, как и о евангелии об Иисусе. В последующем церковь признала правильным второе толкование. Таким образом, оборот «евангелие Иисуса Христа» понимают как «добрая весть об Иисусе Христе».
Термин «евангелие» встречается в сочинениях древнегреческих и римских писателей, а также в надписях задолго до возникновения христианства. Сначала он не имел религиозного оттенка. Например, в «Одиссее» Гомера (песнь XIV, ст. 152 и 166) слово «евангелион» означает: подарок за приятное сообщение (о скором возвращении Одиссея домой после многолетнего отсутствия). Религиозный оттенок, однако еще без связи с христианством, приобрел этот термин на рубеже нашей эры. В датируемой 9 годом до н. э. надписи на мраморе из города Приены в Малой Азии говорится, что день рождения императора Августа, как спасителя мира, осуществил чаяния предков, а рождение бога (то есть Августа) воплотило относящиеся к нему евангелия[4]. Здесь значение анализируемого термина почти полностью совпадает с христианским его пониманием. Отсюда следует, что ранние христиане заимствовали термин для обозначения благой вести о пришествии Иисуса из окружавшей их языческой среды. Это показывает, что терминология раннего христианства восходит к словоупотреблению тогдашней эллинизированной среды иудеев. Существует мнение, что как только христианское учение зазвучало на греческом, оно стало разновидностью философии эллинов.
Ныне под словом «евангелия» обычно понимают первые четыре новозаветных писания: от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Такое представление возникло потому, что церковь, пришедшая к власти в IV веке, канонизировала именно эти четыре евангелия, включив их в свод освященного ее авторитетом Нового завета. Все прочие евангелия были сочтены еретическими и подвергались уничтожению. Феодорит, составивший в V веке «Историю церкви», сообщает, что он нашел и уничтожил более двухсот экземпляров евангелия христианского писателя II века Татиана «Диатессарон». В 1946 году в селении Хенобоскион, в Верхнем Египте, была обнаружена целая коллекция гностических рукописей, спрятанная в IV веке, очевидно из опасения перед ортодоксальными церковниками. Среди хенобоскионских рукописей есть еретические евангелия (египтян, Филиппа и Фомы), которые до сих пор были известны только по названиям и скудным цитатам в произведениях церковных писателей, полемизировавших с еретиками.
В литературе кроме четырех канонических засвидетельствовано около трех десятков других евангелий — назореев, евреев, эбионитов, двенадцати апостолов, египтян, Петра, Фомы, Филиппа, Маркиона, Варнавы, Андрея, Варфоломея, Евы, Марии, Иуды, Никодима, Протоевангелие Иакова и др[5].
Наличие большого их количества признает и Лука, чье евангелие начинается со слов: «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова; то рассудилось и мне... по порядку описать...» (гл. 1, ст. 1—3). «Повествования» — это и есть евангелия. Из числа «многих» Лука явно исключает «очевидцев и служителей Слова», то есть апостолов. Таким образом, отпадают авторы первого и четвертого евангелия, являвшиеся, согласно традиции, апостолами. Зато в их число, видимо, входит Марк и ряд авторов, евангелия которых не включены в канон.
Насколько можно судить по сохранившимся скудным остаткам утраченных евангелий и по публикуемым ныне текстам из Хенобоскиона, отвергнутые церковью евангелия ничем существенным не отличались от канонизированных. Это относится, например, к хенобоскионскому Евангелию Фомы, текст которого сохранился полностью. Это небольшое евангелие близко по объему и содержанию новозаветному Евангелию от Марка. Более трех четвертей гностического евангелия целиком совпадает с каноническими текстами[6]. Лишь небольшая часть включенных в него изречений, приписываемых Иисусу, вызывает сомнения с точки зрения ортодоксальной догмы.
Об отсутствии резких различий между новозаветными и апокрифическими писаниями свидетельствует и следующее обстоятельство. В «Церковной истории» епископа кесарийского Евсевия, являвшегося, согласно мнению переводчиков из Петербургской духовной академии, «опытнейшим и благочестивым святителем», чей труд представляет собой «сокровищницу сведений, драгоценных для всякого христианина»[7], есть два изречения, приписываемые Евсевием Иисусу, хотя они отсутствуют в Новом завете. Это, во-первых, «Возьмите, осяжите меня и видите, что я—не дух бестелесный» (III, 36) и, во-вторых, «Будьте опытными меняльщиками денег» (VII, 7). Первое изречение находит некоторую аналогию у Луки (гл. 24, ст. 39)[8]. Второе вообще не имеет
параллелей в Библии.
Оба эти изречения цитируются в качестве слов Иисуса не только у Евсевия, но и у некоторых других ортодоксальных церковных писателей; следовательно, они несомненно восходят к какому-то евангелию, достоверность которого не вызывала сомнений у церковников. После установления канона Нового завета — на Востоке он был утвержден на Лаодикейском соборе в 364 году — ни один из ортодоксальных авторов не цитировал бы изречений Иисуса по отвергнутым евангелиям. Книга Евсевия была написана около 325 года, за несколько десятилетий до Лаодикейского собора, когда различие между канонизированными и прочими писаниями еще не было окончательно установлено[9]. Поэтому в нее попали «речения господа» из апокрифических евангелий.
Во время раскопок в Оксиринхе (Египет) найдено много греческих папирусов, в том числе и две группы так называемых логиев — изречений от имени Иисуса. Как и у Евсевия, среди них наряду с каноническими встречаются изречения, не вошедшие в Новый завет. В рассказе об одном из древнейщих христианских писателей, Папии (первая половина II века), Евсевий с явным осуждением заявляет: «Тот же писатель рассказывает много и другого, что будто бы дошло до него по неписанному преданию, именно — передает некоторые неизвестные притчи и наставления Спасителя» (III, 39). «Речений господа» очень много в канонических евангелиях, но они лишь в редчайших случаях встречаются в других новозаветных писаниях. Поэтому есть все основания полагать, что отсутствующие в каноне изречения восходят, поскольку речь идет о письменных источниках, к апокрифическим евангелиям. Отсутствие резких различий между теми и другими изречениями свидетельствует о том, что долгое время не было вообще грани между каноническими и апокрифическими евангелиями.
У читателя могут возникнуть два закономерных вопроса:1) чем же объясняется такое обилие евангелий, коль скоро они в основном повторяли друг друга? 2) почему в таком случае церковь вела ожесточенную борьбу за канонизацию одних и осуждение других евангелий?
Среди различных жанров раннехристианской литературы самым важным в глазах верующих были несомненно евангелия. Послания адресовались обычно одной общине или даже частным лицам. Из семи так называемых соборных, или католических[10], посланий, включенных в Новый завет, по крайней мере пять долгое время, вплоть до Евсевия, подвергались сомнению[11] во многих общинах. Деяния описывали жизнь и проповедь апостолов, а иногда и христиан последующего времени. В откровениях речь шла о грядущих событиях, которые, разумеется, весьма волновали верующих, но все же в меньшей степени касались основ вероучения. Другое дело — евангелия.Их темой была жизнь, деяния и чудеса главного персонажа новой религии, они представляли собой главное орудие проповеди среди язычников, а для подкрепления духа верующих требовались и, естественно, придумывались все новые и новые подробности о земной жизни Иисуса и связанных с ним лиц. В экзальтированной и доверчивой аудитории, которой являлись раннехристианские общины, существовала максимально благоприятная обстановка для мифотворчества.
Предельное легковерие было вообще широко распространено в античности. Греки верили в божественное происхождение Александра Македонского, римляне считали, что Август происходил от бога. Античный мир был полон россказней о вознесении смертных на небо, о всяческих чудотворцах и магах. Ранние христиане не представляли в этом смысле исключения.
Здесь достаточно напомнить предостережения новозаветных авторов о всевозможных лжеапостолах. Во Втором послании к коринфянам (гл. 11, ст. 13) говорится: «...лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид апостолов Христовых». Галаты упрекаются в том, что они от истинной веры вскоре перешли «к иному благовествованию» (Галат., гл.1
|
