Книга польского философа и писателя Владислава Татаркевича «О счастье и совершенстве человека»
|
Скачать 4.67 Mb.
|
Глава седьмаяСЧАСТЬЕ ОЖИДАЕМОЕ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ Возможно, счастье пришло слишком поздно... но без него мы были иногда такими несчастными, М. Пруст Удовольствия и огорчения, радости и страдания, которые познают люди, часто не соответствуют их ожиданиям и надеждам. Обычно ожидают, что удачные события принесут большую радость, а неудачные – большие страдания. Между тем иногда они не оставляют никакого впечатления, в то время как пустяки, незначительные события могут очень радовать или огорчать. Эмоциональная реакция других людей и наша собственная оказывается сильнее ила слабее, чем мы ожидали или могли ожидать. Человек, потерявший близких или утративший все свое имущество, против нашего ожидания остается спокоен и продолжает заниматься обычными делами. Но и сами мы порой с удивлением обнаруживаем, что события, о которых мы не могли думать без тревоги, боялись, что не переживем их, воспринимаются иначе, когда они происходят, и мы продолжаем жить, как жили раньше, как будто ничего в нашей жизни не изменилось. Можно указать несколько причин этой диспропорции между событиями и чувствами и связанной с ней диспропорция между ожидаемыми и действительными чувствами. I. Мы воображаем себе, что существует соответствующая стойкая эмоциональная реакция на каждое событие, и ожидаем ее от себя и других. Между тем такой постоянной реакции не существует не только у разных людей, но даже у одного и того же человека. 1. Эмоциональная реакция зависит прежде всего от периода жизни. С возрастом меняются удовольствия и огорчения. Для одного и того же человека самым большим удовольствием было ехать на передней площадке трамвая в пятнадцать лет, посещать кафе – в семнадцать, ходить на лыжах или танцевать – в восемнадцать, а в зрелом возрасте, когда приходилось много работать физически, самым большим удовольствием было отдохнуть и выспаться. С возрастом теряют ценность многие удовольствия, но зато возникают новые или приобретают ценность те, на которые в молодости взирают с презрением. Тот, кто некогда любил в трескучий мороз кататься на лыжах с гор, теперь радуется, любуясь зимним пейзажем из окна теплой комнаты. 2. Эмоциональная реакция зависит также от образа жизни. Одни за свою жизнь испытали больше разнообразных чувств, чем другие; одни больше других привыкают к легким победам, благосостоянию и комфорту. На важные события люди реагируют по-разному: тот, чья жизнь разбита, иначе воспринимает маленькие удовольствия, чем тот, кому в жизни везло. Подобно этому и незначительные, маловажные события вызывают разную реакцию. 3. Реакция человека зависит также от условий, в которых он живет. Тому, кто очень много работает, праздная жизнь кажется счастьем. В трудных условиях жизни люди приобретают иммунитет к неприятным переживаниям. От условий жизни зависят требования, предъявляемые к счастью. 4. Реакция зависит в особенности от переживаний, непосредственно им предшествующих, от того, были ли они радостными или огорчительными. И предшествующие радости или страдания могут оказать как положительное, так и отрицательное воздействие. Человек, переживший ряд удач, имеет больше психологических данных, чтобы переживать их и дальше. Но, с другой стороны, притупление чувств приводит к тому, что, испытав одну радость, труднее радоваться другой. Аналогичная картина наблюдается и при страданиях: больше расположен к новым неудачам тот, кому долго не везло, но зато он, видимо, меньше огорчится ими. Повторяющиеся чувства подчиняются как закону опыта, так и закону притупления: они возникают все легче, но протекают все слабее. А по закону контраста радость ощущается сильнее после страданий, а страдания – после радости. Связи, возникающие между этими явлениями, можно сформулировать следующим образом1: а) страдание 1 Shand A. S. The Foundations of Character, ch, «Joy», p. 271 104 увеличивается, когда ему предшествовала радость или хотя бы воспоминание о радости; б) страдание уменьшается, если ему предшествовало другое страдание или хотя бы воспоминание о других страданиях, созерцание чужого страдания или хотя бы размышление о нем; в) страдание увеличивается, когда возникает внезапно и неожиданно, и уменьшается, когда его предвидели и сознание как бы привыкло к нему; г) оно уменьшается, когда мы знаем, что не одиноки в страдании, и увеличивается от сознания, что других оно радует; д) страдание увеличивается, когда его скрывают, и уменьшается, когда им поделились с близкими, друзьями; е) оно уменьшается, когда мы сохраняем контроль над собой, и увеличивается, когда мы теряем контроль; ж) страдание увеличивается от сознания, что страдаем по собственной вине. Mutatis mutandis то же самое должно было бы относиться и к радости. Однако в действительности страдания и радости увеличиваются и уменьшаются по еще более сложным причинам, когда на них одновременно воздействуют разные факторы, способствующие тому, что страдание уменьшается именно благодаря его неожиданности и увеличивается, если заранее обнаружено. 5. Реакция в определенной степени зависит от психических процессов, от фазы, в которой эти процессы находятся. Наши чувства, привязывая нас к кому-то, идеализируют его, а идеализируя, претерпевают кристаллизацию, как это называл Стендаль1, привязывают нас еще больше; в результате образ человека, их вызвавшего, так изменяется, что он становится для нас совсем другим, чем есть на самом деле. И вполне естественно, что на идеализированной образ человека мы реагируем совсем иначе, чем реагировали бы на действительный образ. Однако постепенно процесс идеализации прекращается, и на место давних чувств приходит безразличие. Нас удивляет чужое безразличие, но сами мы тоже порой становимся безразличными, неспособными чувствовать по-прежнему. И поэтому равнодушно читаем старые письма и рассматриваем фотографии, которые прежде нас волновали. Если же мы и вспоминаем с волнением о том, кого любили, то уже не он сам, а именно наши воспоминания волнуют нас. 6. Реакция зависит также от степени сравнения ибо 1 См.: Стендаль» «О любви». – Собр, соч., т, 4. М., 1959, с. 366, 105 часто на наши чувства влияет то, насколько одна вещь выигрывает при сравнении с другой, и этот критерий сравнения постоянно меняется. Обладание какой-либо вещью приносит иногда большее удовольствие, если мы знаем, что другие ею не обладают, и в особенности те, с кем мы хотели бы сравниться. Как говорили философы, не так уж трудно, чтобы человек был счастливым; но он хочет быть счастливее других, а это трудно хотя бы потому, что другие всегда кажутся более счастливыми, чем есть на самом деле. Таким образом, радости и страдания зависят от многих причин. И этот перечень можно продолжить. На наши чувства влияют также: природа личности, ее психическое состояние, впечатлительность, а если идти еще дальше, ее физический склад, состояние нервной системы и здоровья, общественные условия, взгляды, господствующие в данной среде. Интересно отметить следующее: каждый очень хорошо знает об этой зависимости, относительности, изменчивости чувств, однако ожидает от них постоянства, какой-то нормы. И причем такой, которая далека от реальной действительности. Несмотря на то что наши ожидания не всегда оправдываются, мы и на будущее взираем с теми же надеждами. Но это зависит уже не от особенностей наших переживаний, а от особенностей ожидаемого. II. Мы предполагаем, что чувства (чужие или наши собственные), вызванные какими-то событиями, будут пропорциональны значению событий, но они не пропорциональны и в принципе не могут быть таковыми. Не только потому» что события не имеют постоянного объективного значения, обязательного для всех. Если какое-то событие именно для данного человека особенно важно, то необязательно его реакция будет такой, как мы предполагали, какую следовало бы ожидать при данных обстоятельствах. Это зависит опять-таки от разных причин. 1. Наша реакция на важные события более или менее длительна по времени. Она начинается до того, как событие произошло, и продолжается, когда оно давно уже миновало. Готовясь к нему, ожидая его и испытывая чувство страха перед ним, мы тем самым переживаем его заранее и заранее тратим часть нашей эмоциональной реакции, и когда оно, наконец, наступает, то застает уже растраченные чувства. Они были выданы как бы наперед и при этом заменились другими: чувства скорби по умершим опережались 106 беспокойством и страхом за них. Другими словами, несчастье, которое должно произойти, мы как бы делим на части и, таким образом, уменьшаем его силу. Точно так же и счастье может восприниматься частями. И поэтому когда в нашей жизни происходят важные события, мы можем испытывать только часть тех чувств, которые нам следовало бы испытывать по их поводу. Другие же, глядя на нас со стороны и соотнося наши чувства с событиями, которые их вызвали, переоценивают наше состояние, слитая нас более счастливыми или несчастными, чем мы есть на самом деле. Да и мы сами совершили бы ту же ошибку, если бы заранее попытались предвидеть, что будем испытывать при этом. Мы ожидали бы счастья или несчастья, и именно потому, что ожидали их (особенно если ожидали долго), ослабили бы нашу реакцию на них. 2. Иногда же человек сталкивается с важными событиями неожиданно, они застают его неподготовленным. В этом случае он не может целиком понять то, с чем столкнулся и что воспринимал бы как счастье или несчастье, если бы смог понять. После неожиданной утраты близких человек никак не может поверить в происшедшее с ним несчастье. Как не может поверить в удачу тот, кому она выпала неожиданно. В таких случаях люди бывают слишком ошеломлены или огорчены, чтобы полностью осознать происшедшее. А когда, наконец, понимают, что причиной их счастья или несчастья было именно это событие, то воспоминание о нем уже не столь радостно или мучительно. Кажется невозможно забыть о самых важных вещах, однако так происходит в действительности, ибо сознание человека не может постоянно концентрироваться на одном предмете. И различные предметы занимают наши мысли пропорционально не их важности, а тому, что мы привыкли видеть их перед глазами. Мы можем беспокоиться о мелочах, например о пропавшей ручке или очках, и в то же время избегаем думать о потере кого-то из близких, если мы с ним виделись не очень часто. Что-либо незначительное нередко требует больше внимания и заботы, чем важное, и может даже преобладать в нашем сознании и заслонять второе. Мы привыкаем к определенным действиям и выполняем их автоматически; когда нас постигает несчастье, мы порой действуем так, как будто все осталось по-старому. 3. И даже осознавая все, что с нами происходит, мы не 107 всегда находим правильную эмоциональную реакцию. Для того чтобы соответствующим образом прореагировать на важные события, нужно иметь особую психическую установку на них. Если они происходят не вовремя, мы не способны реагировать на них. Когда нет психологического напряжения, они проходят бесследно. В. Реймонт с горечью воспринял известие о запоздалом награждении его Нобелевской премией. «Это как кусок хлеба для человека, у которого уже нет зубов», – сказал он. 4. Сознание человека не всегда сосредоточивается на самых важных проблемах, а чаще именно на мелких, каждодневных. Во время войн, когда решались судьбы мира, мы возмущались лишениями, не столь значительными на фоне происходивших событий, например недостатком освещения или комендантским часом, и были довольны, если удавалось удовлетворить элементарные потребности. То есть до тех пор, пока мы сами не испытали ужасов войны, мы воображали себе военные переживания совершенно иначе: как страшные и возвышенные, соответствующие масштабу великих событий. Но мера нашей скорби не соответствует числу понесенных утрат; мера нашего гнева не соответствует количеству наших несчастий; размер страха не соответствует размеру опасностей. 5. Важность события для эмоциональной реакции относительна. Она зависит от того, к кому оно относится, когда произошло и с какой временной точки отсчета мы подходим к оценке события. Оно кажется важным, когда миновало или когда должно произойти, и неважным, когда наступает, а иногда случается наоборот. Наша оценка важности события непосредственно в момент, когда оно происходит, не всегда бывает окончательной, и нам кажется, что для нас было важным то, что мы позднее оценили как важное. Самыми большими радостями и страданиями считаются те, о которых мы чаще всего вспоминаем, даже если наша память не сохранила того, как мы их воспринимали в действительности. III. Мы плохо предвидим чувства – свои и чужие – еще и потому, что пытаемся их предугадать во временной перспективе, которая меняет чувства. В момент предвидения они являются только возможностями, а на возможное мы реагируем иначе, чем на действительное. 1. Существуют действия и переживания, представляющие для нас большой интерес, когда они далеки, и которые 108 перестают нас интересовать по мере их приближения: трудные предприятия, смелые выступления, далекие путешествия, героические жертвы. И наоборот, есть такие, к которым мы равнодушны, пока они не наступили, но от которых не можем отказаться, когда приходит их пора: это касается в первую очередь легких, приятных вещей, соответствующих нашим слабостям. Смелость и способность к самопожертвованию сильнее проявляются, когда речь идет о далеких возможностях, а стремление к удовольствиям и удобствам – в повседневной действительности. 2. Чувства, обращенные в будущее, прежде всего надежда и страх, имеют особую силу. Когда наступает то, чего мы боялись, мы перестаем бояться, а когда исполняется надежда, мы перестаем надеяться. Место страха и надежды занимают тогда другие чувства. Это тоже огорчения и утешения, но уже лишенные того напряжения, которое было характерно для первых. А поскольку мы меряем будущие наши чувства мерой теперешних страхов и надежд, они не выдерживают такой меры. И мы нередко испытываем неожиданное облегчение, когда настает то, чего мы так страшились, и даже разочаровываемся, когда наши надежды исполняются. 3. Предвидя событие, которое должно произойти, мы думаем о нем одном, не принимая во внимание других событий, происходящих одновременно и существенно меняющих его. Кто-то радовался предстоящим каникулам, а когда они наступили, болезнь уложила его в постель и лишила всех удовольствий; кто-то огорчался, предвидя скучную поездку, но романтическая встреча придала ей неожиданный интерес. Какие-то незначительные события, которые мы можем предвидеть, но с которыми не считаемся, могут повлиять на наше будущее. Необычные дела рано или поздно отходят на второй план по сравнению с обычными, но необходимыми. Во время эпидемий людей первоначально беспокоила мысль о грозящей им болезни, но постепенно ее вытеснили обычные занятия, и, хотя опасность возрастала, беспокойство не увеличивалось, а наоборот, уменьшалось. Лев Толстой описывает в романе «Война и мир» ощущения пленного Пьера Безухова: «Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь... несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, 109 когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора о человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос... теперь.. он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей...»1 4. Предвидя будущее, мы считаемся с факторами, которые действуют сегодня. Но с течением времени эти факторы перестают действовать или действуют иначе. Мы склонны предполагать, что чувства, которые мы испытываем сейчас, будут длиться всегда. Но многое, что волнует сегодня, потом будет вспоминаться равнодушно, Увлекшись красотой, мы едва ли задумываемся о том, что уже завтра часть этой красоты померкнет. И блажью завтра покажется то, что еще вчера в возбужденном состоянии казалось очень важным. В будущем мы перестаем интересоваться многим из того, что сегодня вас пугает или влечет, и будущее будет для нас и менее страшным, и менее влекущим. 5. Самое важное – то, что будущее, поскольку оно только возможность, с одной стороны, привлекает нас, с другой – пугает, но все это исчезает, когда оно становится реальностью, настоящим. Мы обвиняем обстоятельства в том, что настоящее обманывает нас, не подозревая, что такого рода реакция зависит от нас самих, коренится в нашей природе. Ибо из многих возможностей остается только одна, свобода воображения оказывается ограниченной действительностью. И даже благоприятная действительность, исполнение желаний могут увеличить чувство разочарования: осуществилось, казалось бы, все, но на самом деле так мало. Невезение оставляет по крайней мере иллюзию, как бы все могло быть, если бы было иначе. И как бы ни сложились наши личные дела, всегда люди, вещи, события уже не будут такими, какими они представлялись нам когда-то. Возможности более впечатляющи, чем действительность, считал Кьеркегор, Никто не описал подобных явлений лучше французского мыслителя Э. Шартье, выступившего под псевдонимом Ален 2. Кто размышляет о чьем-то несчастном случае, писал он, тот переживает его совершенно иначе, чем тот, с 1Толстой Л. Н. Собр. соч. в 12-ти томах, т. 7, М., 1974, С, 103–104. 2 А1ain. Propos sur le bonheur, 1937, 110 кем он произошел. Несчастье часто случается неожиданно, а тот, кто о нем размышляет, рассматривает предшествующие события, как в хорошо построенной пьесе. Когда он представляет себе, например, что его переехал автомобиль, то как бы переживает фильм в замедленной съемке: фиксирует подробности, на которых сознание не имело бы времени остановиться в быстрой смене события. Более того, он представляет это событие снова и снова, а поэтому умирает не один раз, а много... Страдание должно быть разделено на части, проанализировано – иначе оно не ощутимо. Боль, длящаяся долю секунды и затем сразу забытая, не была бы страшной. Мучительной она становится тогда, когда мы предвидим ее, ожидаем, анализируем, как бы растягиваем во времени. Размышляя над тем, что стал жертвой наезда, я удлиняю событие, и мои страдания увеличиваются. Более того, я боюсь, что могло быть хуже, чем себе это представляю, и тем самым ожидаемое становится еще мучительнее. Совершившийся факт обычно оказывается более простым, чем предполагаемые возможности. Вот каковы, по свидетельству одного из капелланов Войска Польского, были переживания памятной недели сентября 1939 г. – начала второй мировой войны. Принадлежа к войскам, защищающим Варшаву, я находился в Форте Мокотовском под сплошным огнем немецкой артиллерии, подготавливающей атаку пехоты на последнюю оставшуюся еще радиостанцию. Стоя в укрытии у стены вместе с поручиком и сержантом, мы курили и ждали, стена была маленькая, и мы стояли, тесно прижавшись друг к другу. Рядом разорвался снаряд. Оглушенный и ослепленный, я упал. Первым движением было удостовериться, не ранен ли. Почувствовал кровь на лице, болела рука, но сразу понял, что ничего страшного. Услышал стон и посмотрел по сторонам. Оба товарища, с которыми только что вместе стояли, курили, разговаривали, лежали рядом. Один получил ранение в живот, другой – в голову и уже был мертв. Чувство, которое испытал я в, этот момент, было необычным, не похожим ни на чувство опасности, ни на чувство радости, что уцелел. Первая мысль, которая появилась в сознании, была: как все просто. Чего было бояться? Думалось об этом со страхом, а оказалось все так просто. Факт содержит в себе то хорошее, считал Ален, что кладет конец возможностям и ожиданиям. «Болезнь лечит человека от страха заболеть». Страхи, созданные воображением,– наши худшие враги, с ними трудно бороться. Человек, потерявший имущество, должен что-то делать: или спасать оставшееся, или приобретать имущество заново», 111 или отказаться от всего и начать новую жизнь. Во всяком случае, можно и нужно что-то делать, чтобы забыть о своей потере. Тот же, кто боится потерять имущество, еще более несчастлив, ибо что он может хотеть? Каждой его мысли мешает другая. Поэтому может так случиться, что для человека, который боялся несчастья, болезни, разорения, они не будут такими страшными, как он опасался, а наоборот, принесут облегчение. IV. И наконец, нам трудно предвидеть чувства, в особенности испытываемые другими, так как мы смотрим на них со стороны, как, зрители, а зритель иначе воспринимает события, чем тот, кого они непосредственно касаются, кто является их исполнителем. 1.Паскаль говорил, что здоровому болезнь кажется непереносимой. Именно потому, что он здоров. Здоровый видит в болезни утрату всего, чему он радуется, и не думает о том, что может радовать больного, ибо больного может радовать мысль об излечении. Молодые с сочувствием думают о стариках и страданиях, причиняемых им возрастом; но, как говорит Ален, старик – это не юноша, страдающий от старости. Он привыкает к своему возрасту и находит источники удовлетворения, неведомые молодому. «Только живые страдают от смерти, только счастливые понимают тяжесть несчастья». Так мы переоцениваем чужие несчастья и страдания, причиняемые старостью и смертью, когда сами молоды, полны сил и счастливы. И не только чужие, но и свои собственные, так как и на собственную судьбу мы смотрим как зрители. 2. Чувства, которые что-то возбуждает в других людях, мы воображаем себе чаще всего по аналогии с чувствами, которые это возбуждает в нас самих; между тем оно (предмет или вещь, которая вызвала эти чувства.– Прим. ред.) может иметь для них совсем другое значение, чем для нас. Дети дорожат вещами своих умерших родителей, которыми сами родители не дорожили. Книга или перо для них были предметом повседневной жизни, а для детей становятся воспоминаниями. 3. Мы убеждены, что огорчения от собственных неудач сильнее, чем от чужих. Ларошфуко выразил мнение, которое считается вершиной трезвого психологического наблюдения: «У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье 112 ближнего»1 . Перенести собственные страдания может не хватить сил. Многие сокрушаются по поводу подобного человеческого «эгоизма», но немногие сомневаются в правильности подмеченного Ларошфуко. Между тем именно психологический анализ может поставить его мнение под вопрос. При операциях, пишет Ален, нередко готовят воду для того, кому станет плохо; она предназначена, собственно, для оперируемого, но чаще всего ее выпивает ассистирующий; оперируемый перенес боль, а ассистирующему не хватило сил выдержать чужое страдание. Собственное мы переносим иногда неожиданно; выдержка людей достойна изумления, ибо о том, что с ними самими делается, они забывают, поскольку их занимают другие мысли. Зато вид чужого страдания, когда он у нас перед глазами, производит впечатление. Он возбуждает страх, что сами будем так же страдать, а когда человек страдает, он по крайней мере перестает бояться, 4. Когда мы являемся свидетелями события, то воображаем себе, что тот, кого оно касается, целиком им захвачен. Воображаем, что он «теряет голову» от радости, когда выпала удача, и от горя, когда настигло несчастье или грозит смерть. Между тем сознание его может быть заполнено другими мыслями2. С ужасом думаем мы о внезапных смертях, о людях, гибнущих в катастрофах. Но те, кого удалось спасти, говорят, что не испытывали неприятных ощущений. Один из варшавских профессоров, который во время оккупации попал в автомобильную катастрофу, рассказывал, что с той минуты, когда почувствовал над собой машину, до той, когда потерял сознание, только одна молниеносная мысль прошла через его сознание: «Значит, вот такой бессмысленный конец должна была иметь моя жизнь». На страдание, на огорчение просто не было времени в столь короткий момент. Когда в госпитале он пришел в сознание, то почувствовал боль ошеломляющую, а потому не очень мучительную. А после обезболивающего укола, лежа в чистой постели в теплой комнате после холода, 1 Франсуа де Ларошфуко. Мемуары. Максимы. Л., 1971, с. 152. 2 Это давало возможность вынести концентрационные лагеря. «Раздобыть кружку для воды, собственную миску и ложку, кусок брюквы к хлебу на следующий день, – вспоминала одна из узниц,– вот те проблемы, от которых зависит самочувствие, решение которых оказывает решающее влияние на положение узника. Эти проблемы заполняют целиком... те минуты, которые узник проводит в лагере. Другие проблемы... мелькают мгновенно, как ускоренно прокрученный киножурнал. Не хватает времени задуматься над ними, пережить их, осмыслить», (См.: Szmaglewska S. Dymy nad Birkenau, 1945, s, 34.) 113 мрака и грязи, которые принесла война, ему казалось, что он переживает счастливейшие минуты своей жизни. Этого не мог предвидеть никто, кто думал о случившемся с ним. Мы смотрим на другого человека как бы абстрактно: мы видим события, которые с ним происходят, но не знаем его настроения, а значит, и его чувств. А если и думаем о его настроении, то обычно представляем его в среднем, и когда оно превышает эту среднюю меру, можем ошибиться. «Мы смотрим на счастливого с пристрастием, – писал Плотин, – и поэтому считаем плохим и страшным то, что счастливый таковым вообще не считает» 1. Итак, мы предполагаем, что на сходные события эмоциональная реакция будет у всех похожая, между тем каждый реагирует иначе, в зависимости от настроения и момента; мы предполагаем, что реакция будет соответствовать важности событий, между тем от важности событий она зависит меньше, чем от обстоятельств, ее сопровождающих; мы предполагаем, что реакция будет такой, как мы ожидали, между тем событие, став реальным, то есть действительностью, перестает быть возможностью, как в минуту ожидания, а действительность мы воспринимаем иначе, чем возможность; мы предполагаем, что эмоциональная реакция будет такой, какой ее предвидели посторонние, между тем тот, кого это событие касается, реагирует иначе, чем посторонний. Поэтому мы ошибаемся не только относительно чувств других людей, но и относительно своих будущих чувств. Ибо по отношению к ним мы точно так же являемся лишь зрителями, наблюдающими за ними из близкой или далекой перспективы. Диспропорция между предполагаемыми и действительными чувствами, об источниках которой здесь шла речь, имеет несколько заслуживающих внимания особенностей: 1. Это диспропорция, как могло бы казаться, не между воображением чувств и самими чувствами, ибо воображений чувств мы не имеем; нельзя вообразить чувства не только те, которые мы еще не испытывали, но и те, которые мы уже переживали. Мы можем вообразить себе только ситуацию, в которой будем испытывать эти чувства и из которой, собственно, они вытекают. И именно такие воображения часто бывают ошибочными. Или потому, что вещи, которые их 1 Р1оtуn. Enneades. Texte établi et traduit par E. Вréhler, v. 1-6, P.-Brux., 1924-1938. I, 4, §15. 114 вызывают, будут уже другими, чем когда мы их представляли издалека; или потому, что, когда пройдет время, мы будем уже другими, чем в тот момент, когда это себе воображали. «Все становится известным тогда, когда все уже кончилось». Конечно, степень ошибки зависит здесь от типа сознания. Больше всего ошибается тот, кто лишен воображения или кто умеет воображать себе то, что будет, лишь после того, что уже было или есть. 2. Диспропорция между ожидаемыми и реально пережитыми чувствами не есть чисто индивидуальное явление, присущее определенному типу людей, у которых впечатлительность не соответствует воображению или воображение не соответствует впечатлениям» Это в большей или меньшей степени относится ко всем. Простые люди реже задумываются над своими и чужими чувствами, и поэтому диспропорция у них менее заметна, но она не меньше. Сельскую девушку тянет в город, она ожидает от города чудес, но может затосковать, когда там окажется. 3.Часть этих разочарований происходит от незнания тех вещей, которые должны принести радость или страдания. Однако лишь некоторая часть разочарований имеет такой источник. Кто радовался первой встрече с Парижем, потом может быть недоволен пребыванием в нем потому, что Париж оказался иным, чем он его представлял. Но, даже зная город и приезжая туда во второй раз, можно снова разочароваться, не испытать ожидаемых чувств. Значит, чувства трудно предвидеть не только тогда, когда не знаешь действительности, но и тогда, когда не знаешь, с какой стороны ее увидишь, в каких условиях встретишься с ней, а тем более, как эмоционально будешь реагировать на нее, ибо чувства зависят не только от того, что их вызывает, но и от того, кто их испытывает. Один и тот же предмет вызывает у нас разные чувства в зависимости от настроения в данную минуту, от того, приготовились ли мы, возникают ли чувства сразу или постепенно и т.д. А всего этого мы не можем учесть, пытаясь предвидеть свои или чужие чувства. Мы упрощаем их, схематизируем, придаем им односторонность, ошибаемся относительно их силы. Точно так же мы в своем предвидении схематизируем воображения, суждения, стремления. Мы переживаем все индивидуально, а предвидим схематично. И, предвидя чувства, мы склонны подтягивать их под нормы, которые кажутся нам правильными, Мы представляем 115 себе чувства, какими они, по нашему убеждению, должны быть. Когда они оказываются другими, то мы виним не предвидение, а свои переживания: они были слишком субъективными, случайными, упрощенными, не соответствующими значению событий, то есть не такими, какими должны быть. 4. Даже убедившись в плохом предвидении наших чувств, мы не изменим способа их предвидения, упорно настаиваем на нем. Молодая варшавянка рассказывала о таком переживании периода начала второй мировой войны: «Я находилась в доме, в который попала авиационная бомба. Дом был разрушен, погибло шестьдесят человек и одиннадцать в той комнате, где находилась и я. Уцелела я совершенно случайно, так как за минуту до этого вышла в вестибюль, где сохранилась часть потолка, но по шею была засыпана щебнем и, не в силах шевельнуться, пролежала так три часа. Момент, когда разрушился трехэтажный дом, был столь короток, что совсем не запомнился, а чувства, какие испытывала в ожидании, когда меня найдут и откопают, были совершенно спокойными; я была почти уверена, что как-нибудь спасут, боли от ран не чувствовала. Больше того: страх, который не покидал меня с первого дня войны, теперь исчез совсем. Когда позже многие спрашивали меня о пережитых в те минуты чувствах, ожидая услышать захватывающее описание необычных переживаний, я была в растерянности, ибо то, что чувствовала тогда, не было чем-то необычным, и что особенно странно, чем-то ужасающим и страшным. Наоборот, я убедилась, что раз и навсегда избавилась от страха перед бомбежкой. Рассуждала я так: то, что со мной случилось,– самое худшее из возможного, а это не так уж страшно. Мне казалось, что благодаря этому случаю я приобрела antidotum на страх, которого нет у тех, кто не пережил того, что пережила я. Между тем весной 1943 года во время налетов на Варшаву мой страх возвратился в полной мере. Полученный опыт оказался недостаточным. Ко мне вернулись старые страхи, нисколько не измененные и не ставшие меньше. Просто то, что было пережито, не имело ни малейшего значения для какой-то очень существенной черты моей натуры, реагирующей одинаково в одинаковых условиях». 5.Итак, действительные чувства не дорастают до ожидаемых, мы чувствуем себя менее счастливыми и менее несчастными, чем ожидали. Однако случается и обратное. Есть люди, которые никогда не предвидят больших огорчений; даже когда происходит что-то плохое, они говорят себе: как-нибудь пройдет, как-нибудь образуется. У таких людей реальные страдания оказываются сильнее ожидаемых. И радости также превосходят ожидания. Подобную радость испытали после освобождения и возвращения домой бывшие узники фашистских концлагерей. Ночью они не могли заснуть, но это была «радостная бессонница»: они вскакивали 116 с постелей, чтобы ходить, двигаться, чувствовать свою свободу; они вели себя непонятным для окружающих образом; хватали одну книгу, затем другую, выходили, снова возвращались, ибо от каждого нового действия получали новую радость. Это продолжалось пару недель, после чего жизнь на свободе возвращалась к обычной норме радостей и забот. Но в эти первые две недели реальные чувства превзошли ожидаемые. 6. Само ожидание является источником чувств: мысль об огорчениях, которые нам грозят, всегда неутешительна, а мысль о радостях, которые мы ожидаем, сама является радостью. Эти огорчения или радости иногда оказываются единственной реальностью, когда то, чего мы ожидали, не осуществляется. Порой нас радует только ожидание, а то, что мы ожидали, либо не наступает, либо обманывает, и этой радости ожидания не было бы, если бы мы предвидели верно. Диспропорция ожидаемых и действительных чувств затрудняет оценку радостей и страданий в жизни. Ошибаясь в их предвидении, мы неправильно оцениваем радости и страдания даже собственной жизни; но опять-таки из неверного предвидения черпаем другие радости и страдания. Многие люди помнят свои ожидаемые чувства лучше, чем те, которые затем действительно пережили, и именно по этим чувствам, в значительной мере ошибочным, судят о своей жизни и оценивают ее. И благодаря этому неверное предвидение чувств влияет не только на ожидания, но и на воспоминания. Если нам трудно предвидеть будущие радости и страдания, то еще труднее предвидеть их влияние на наше счастье и несчастье. Мы не знаем заранее, будут ли события, радующие нас, способствовать нашему счастью или станут нашим несчастьем. А события, которые вообще не принесли нам ни радости, ни страдания, могут в не меньшей степени изменить условия нашей жизни и в конечном счете послужить причиной для удовлетворения или неудовлетворения ею. 117 |
Похожие:
 |
Книга вторая Книга о счастье и несчастьях 2 «Николай Амосов. Книга... «Николай Амосов. Книга о счастье и несчастьях. Книга вторая»: Молодая гвардия; Москва; 1990 |
|
Книга первая. Книга о счастье и несчастьях 1 «Николай Амосов. Книга о счастье и несчастьях.» Известный хирург, ученый, писатель, Николай Михайлович Амосов рассказывает о работе хирурга, оперирующего на сердце, делится своими... |
|
Книга выдающегося польского поэта и мыслителя Чеслава Милоша «Порабощенный разум» Книга выдающегося польского поэта и мыслителя Чеслава Милоша «Порабощенный разум» — задолго до присуждения Милошу Нобелевской премии... |
|
Станислав Лем Философия случая Впервые на русском языке – трактат знаменитого писателя-фантаста и философа Станислава Лема о проблемах литературы |
|
Эстетика киномузыки Книга польского музыковеда Лиссы «Эстетика киномузыки» представляет собой капитальный труд, посвященный вопросу о роли музыки в создании... |
|
Книга была написана Беряевым за восемь лет до смерти. Черновик ее... Кламаре и Пиле. Работа над рукописью продолжалась фактически до последних лет жизни философа. Книга вышла уже после смерти Бердяева,... |
|
Книга была написана Беряевым за восемь лет до смерти. Черновик ее... Кламаре и Пиле. Работа над рукописью продолжалась фактически до последних лет жизни философа. Книга вышла уже после смерти Бердяева,... |
|
Наполеон Хилл Думай и богатей Настольная книга бизнесмена Думай и богатей О том, что помогает человеку всю жизнь идти вперед, устраивать свое счастье и умножать богатство, тогда как другие не могут даже... |
|
Книга для широкого круга читателей О 41 Почему боги нас не слышат, или Как сделать, чтобы наши желания сбывались. Книга Энергетическое строение человека (второй уровень... |
|
Николай Михайлович Амосов Мое мировоззрение. Какова судьба человечества? Существует ли «стрела прогресса» в эволюции мира? Какое счастье возможно для человека и общества, что... |