Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты




Скачать 4.92 Mb.
Название Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты
страница 22/42
Дата публикации 22.06.2014
Размер 4.92 Mb.
Тип Реферат
literature-edu.ru > Доклады > Реферат
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   42

4.3. Рождение базовых ценностей

4.3.1. Самоидентификация социума


Любая этническая общность на известном этапе своего развития начинает противопоставлять себя всем другим. В сущности, это и есть ее самоидентификация, форма осознания своего — особого — места в социальном окружении. Эта особость определяется, прежде всего:

— стереотипом поведения, служащим фундаментом этнической традиции, на котором возникают все, неповторимые никаким другим этносом, формы общежития и хозяйства, возводятся все культурные, мировоззренческие устои;

— ощущением комплиментарности, т.е. подсознательной симпатией к своим и антипатией к членам иных этнических коллективов (проще говоря, деление на «своих» и «чужих»).

Собственно, предварительное определение этноса и сводится к тому, что это «коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим коллективам»112.

Большой вклад в развитие представлений об этносе был сделан Л.Н.Гумилевым113. Сформулированная им концепция отличается от существовавших ранее. Гумилев рассматривает этнос прежде всего как природную общность, несводимую ни к каким другим типам объединения людей. Этим он решительно порывает с традицией, рассматривающей его как чисто социальное явление, которое подчиняется исключительно законам общественного развития.

Этническое становление,— говорит он,— лежит глубже, чем явления исторического процесса, и ни одна из гуманитарных наук не дает ответа на существо проблемы этнологии и этногенеза. Этническое деление человечества представляет собой один из способов адаптации в ландшафтах в специфических формах поведения114.

Но если начало этногенеза уходит в самую глубь древнекаменного века (а мы видим здесь, что оно кроется в пластах еще пред-человеческой деятельности), то осознание своих отличий от окружающих народов, самоидентификация новонарождающихся этнических групп происходит сравнительно поздно. Что касается европейских народов, то следует напомнить: даже Гомер, говоря о греках, не дает им обобщающего имени. Впервые это важное обстоятельство подмечает его младший соотечественник Фукидид: «Он жил ведь гораздо позже Троянской войны и, однако, нигде не обозначает всех эллинов в их совокупности таким именем, а называет эллинами только тех, которые вместе с Ахиллом прибыли из Феотиды,— они-то и были первыми эллинами,— других же Гомер в своем эпосе называет данаями, аргивянами и ахейцами. Точно так же Гомер не употребляет и имени варваров, потому, мне кажется, что сами эллины не обособились еще под одним именем, противоположным названию варваров»115.

Как кажется, впервые слово «эллины» в качестве общего самоназвания древних греков появляется в VII в. до н. э. Так, Гесиод в своей поэме «Труды и дни», рассуждая о зиме пишет:
Солнце не светит ему и не кажет желанной добычи:

Ходит оно далеко-далеко, над страной и народом

Черных людей, и приходит к всеэллинам много позднее116.
«Существует мнение,— пишет современный исследователь,— что слово «эллины» как общее самоназвание древних греков впервые зафиксировано в произведениях Гесиода и Архилоха. Есть, таким образом, основания полагать, что процесс формирования общеэллинского самосознания относится к VII в. до н. э. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что судьи на всех греческих Олимпийских играх назывались «элланодиками»; первое эпиграфическое свидетельство употребления этого термина относится примерно к 600 г. до н. э.»117

Осознание единства своих племен, собственное отличие от других народов открывает новую главу мировой истории. Богато документированная летопись взаимоотношений раннегреческих городов-государств со своим окружением позволяет выявить то общее, что присуще любым этническим объединениям. Этим общим является особое — настороженное, часто враждебное — отношение ко всем «чужим»: очень скоро эллины проводят черту отчуждения между собой и всеми «варварами». Субъективной причиной сознательного (регистрируемого культурной традицией) отъединения служили бросающиеся в глаза отличия, прежде всего языковые. Однако в действительности образованию психологической дистанции способствовали не только они, но и любые, даже микроскопические, несовпадения поведенческих стереотипов.

К V в. до н.э. эта дистанция возрастает до абсолютного неприятия, и варварский мир становится объектом атаки. Персидское нашествие, которое послужило сплочению греческих городов, в известной мере было спровоцировано самими же греками, поэтому видеть в Древней Элладе исключительно страдательную строну этого судьбоносного для обеих цивилизаций конфликта никак нельзя. (Правда, и отношение персов, подмявших по себя весь Ближний Восток, к грекам развивалось по той же траектории противопоставления себе всего несхожего с ними.)

Все чужое — это источник угрозы, любая же угроза подлежит устранению. Поэтому отношения с внешним миром с самого начала далеки от мирной идиллии.

Об отношении греков к иноплеменникам можно судить уже по стихам Одиссеи:
... мы достигли прекрасных течений Египта.

Там, на Египте-реке, с кораблями двухвостыми стал я.

Прочим спутникам верным моим приказал я на берег

Вытащить все корабли и самим возле них оставаться,

А соглядатаев выслал вперед, на дозорные вышки.

Те же в надменности духа, отваге своей отдаваясь.

Ринулись с вышек вперед, прекрасные нивы египтян

Опустошили, с собой увели их супруг и младенцев,

Их же самих перебили.118
О нем же говорят и сочинения политических авторов. По словам Ксенофонта, во всем мире извечно существует закон: когда захватывается вражеский город, то все в этом городе становится достоянием завоевателей — и люди, и имущество. Примечательно и добавление к этой мысли: «Стало быть, вы вовсе не вопреки закону будете обладать тем, что теперь имеете, а наоборот, лишь по доброте своей не лишите побежденных того, что вы им еще оставили».119 С ним полностью согласен и Аристотель, который утверждал, что все захваченное на войне является собственностью победителя, а войны с целью захвата рабов вообще считал вполне оправданными и справедливыми: «Военное искусство можно рассматривать до известной степени как естественное средство для приобретения собственности, ведь искусство охоты есть часть военного искусства: охотиться должно как на диких животных, так и на тех людей, которые, будучи от природы предназначенными к подчинению, не желают подчиняться; такая война по природе своей справедлива».120 Эти взгляды перенимает Рим. Тит Ливий также объявляет естественным правом завоевателя порабощать жителей побежденной страны: «…война есть война; законы ее разрешают выжигать поля, рушить дома, угонять людей и скот…».121

Надо думать, что аналогичный строй мысли существовал не только у греков и римлян. Ключевой принцип войны: «Горе побежденным!» был провозглашен вовсе не ими. Мы помним, что эти слова прозвучали после разгрома, который учинило Риму галльское нашествие. Наложив на него огромную контрибуцию, вражеский военачальник, Бренн, к тому же использовал фальшивые весы. Когда же римляне заметили неправду и пожаловались ему, тот бросил на них еще и свой меч. Вот тогда-то и раздалось на все последующие тысячелетия: «Vae victis»! Скорее всего этот взгляд на вещи был свойствен любой этнической общности вообще, и мечта каждой из них об идеальной структуре межэтнических отношений может быть выражена Брюсовским «Ассаргадоном»:
…Сидон я ниспроверг и камни бросил в море.

Египту речь моя звучала, как закон,

Элам читал судьбу в моем едином взоре,

Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.

Владыки и вожди, вам говорю я: горе.
Вся последующая история строится на том же — стремлении этноса обезопасить себя, устранив любой источник внешней угрозы. Этническая рознь, неприятие чужого, «юдо-», «русо-» и бесчисленное множество иных «фобий» (а в средневековом французском эпосе «Песнь о Роланде» франкам противостоит вообще весь мир122) берет свое начало в этом же.

Одной из самых поразительных и таинственных вещей в истории народов была способность национального духа едва ли не мгновенно детонировать от действия таких, казалось бы, пустых и бессодержательных понятий, как «вера предков», «святой обычай»,— и, разумеется, на знаки угрозы этим материям со стороны. Вспомним хрестоматийное: «Сто двадцать тысяч козацкого войска показалось на границах Украйны. Это уже не была какая-нибудь малая часть или отряд, выступивший на добычу или на угон за татарами. Нет, поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, – поднялась отмстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле – за все, что копило и сугубило с давних времен ненависть козаков.»

Словом, самоидентификация социума сопряжена с настороженно-враждебной реакцией на все чужое. В слепом противостоянии его давлению часто жертвуют самой жизнью, именно здесь человек способен возноситься к самым вершинам героического духа, именно здесь же человек способен опуститься до того, что неведомо даже животному. Сравним два описания. Одно из них оставил древнегреческий писатель: «Они вырезали всех мужчин, избивая одинаково стариков и младенцев у груди их матерей; у тех из них, которые, питаясь материнским молоком, были жирнее и нежнее, галаты, убив, пили кровь и поедали их мясо. Женщины и те из девушек, которые были взрослыми, которые были предусмотрительными, как только город был взят, успели сами себя убить; тех же, которые еще уцелели, кельты подвергли всякого рода особым глумлениям со страшными насилиями, как люди, по природе равно чуждые и жалости и любви. Те женщины, которым удавалось овладеть мечом галатов, сами на себя накладывали руки; другим же в скором времени суждено было погибнуть от голода и отсутствия сна, так как варвары тут же открыто, передавая друг другу, насиловали их и употребляли только что испустивших дух и даже ставших холодными трупами».123

Другое — тот же Гоголь: «А Тарас гулял по всей Польше с своим полком, выжег восемнадцать местечек, близ сорока костелов и уже доходил до Кракова. Много избил он всякой шляхты, разграбил богатейшие и лучшие замки; распечатали и поразливали по земле козаки вековые меды и вина, сохранно сберегавшиеся в панских погребах; изрубили и пережгли дорогие сукна, одежды и утвари, находимые в кладовых. «Ничего не жалейте!» – повторял только Тарас. Не уважили козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки поднимались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя.»

Нет нужды говорить, что эти литературные памятники могут служить иносказанием реально истекшей истории всех великих цивилизаций. Ведь все когда-то сказанное Августом (и повторенное Светонием124) множилось и множилось в двух последующих тысячелетиях. Напомним, Август в записках, которые вошли в историю как его автобиография писал, что вся история Рима — это история непрерывной войны: «Януса Квирина, которого наши предки желали запирать, [когда] повсюду, где властвует римский народ, на суше и на море, будет рожденный поб[едам]и мир, в то время как прежде, чем я родился, от основания города только дважды он был заперт, как рассказывается, трижды, когда я был первоприсутствующим, сенат определял запереть»125.

Словом, вся история народов — это нескончаемая цепь походов «надменного духа», который, «отваге своей отдаваясь» видит перед собой лишь одну цель:
…И вот стою один, величьем упоен,

Я, вождь земных царей и царь — Ассаргадон.

4.3.2. Две культуры


Впрочем, и внутри социума с его развитием обособляются большие общественные группы. В марксистской стратификации ими предстают социальные классы. По Марксу их образует отношение к собственности, в первую очередь к собственности на средства производства. Классическим считается ленинское определение: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства.»126

Но только ли отношением к средствам производства, местом в исторически сложившейся системе разделения труда, в размерах богатства, объясняется различие между ними, если существуют еще и две разные культуры? «Есть две нации в каждой современной нации — скажем мы всем национал-социалам. Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре.»127 Эти культуры создаются представителями одной национальности, но разных «наций в одной нации».

Различия между ними способны достигать таких пределов, что даже сам Лев Толстой искренне удивляется собственной героине: «Где, как, когда всосала в себя — эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы?.. Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка». Его удивление имеет под собой вполне достаточное основание: российское дворянство, как впрочем, и дворянство других стран, практически полностью отгородилось от своего народа совершенно иным укладом жизни. И даже чужим языком (феномен, известный не только России). Меж тем способность проникнуться ценностями другой, народной, культуры столь же редка в правящих классах, сколь и наша способность говорить без акцента на чужом языке. Поэтому обнаруженное «графинечкой» — это и в самом деле довольно редкостная диковинка.

Впрочем, и сегодня те, кто позиционирует себя как высший класс, стремятся дистанцироваться от низших и специфическим кругом вещного мира, и формой поведения, и языком, и ориентация образования… всем.

Современная стратификация далека от жесткой бинарной схемы. Кстати, ее совсем не следует приписывать Марксу, поскольку она появилась задолго до него и развивалась на протяжение тысячелетий. Ведь еще Платон в своем «Государстве» писал о том, что всякое государство делится на противостоящие друг другу большие общности, классы, которые противоположны во всем. Эта противоположность доходит до того, что в одном государстве складываются два: «...Подобного рода государство неизбежно не будет единым, а в нем как бы будут два государства: одно — государство бедняков, другое — государство богачей. Хотя они и будут населять одну и ту же местность, однако станут вечно злоумышлять друг против друга».128

О классовом расслоении государства говорил и Аристотель «...между простым народом и состоятельными возникают распри и борьба, то, кому из них удается одолеть противника, те и определяют государственное устройство, причем не общее и основанное на равенстве, а на чьей стороне оказалась победа, те и получают перевес в государственном строе в качестве награды за победу, и одни устанавливают демократию, другие — олигархию»129. К слову, первую Аристотель не одобрял, в своей «Политике» он дает афинским низам презрительное определение «чернь», и именно с «чернью» связывает понятие демократии.

О классах и классовой борьбе говорят гуманисты Нового времени. Так Томас Мор подчеркивал, что богачи и знать — это паразиты, живущие за счет эксплуатации обреченных на нищету тружеников. «Какая же это будет справедливость, если эти люди совершенно ничего не делают или дело их такого рода, что не очень нужно государству, а жизнь их протекает среди блеска и роскоши, и проводят они ее в праздности или в бесполезных занятиях? Возьмем теперь, с другой стороны, поденщика, ломового извозчика, рабочего, земледельца. Они постоянно заняты усиленным трудом, какой едва могут выдержать животные; вместе с тем труд этот настолько необходим, что ни одно общество не просуществует без него и года, а жизнь этих людей настолько жалка, что по сравнению с ними положение скота представляется более предпочтительным».130

Об этом же писали французские просветители.

«На нашей несчастной земле, — утверждал Вольтер — невозможно без того, чтобы, живя в обществе, люди не были разделены на два класса: один класс богатых, которые командуют, и другой класс бедных, которые служат».131

О разделении людей в цивилизованных обществах на две основные группы, одна из которых эксплуатирует другую, писал Ж.-Ж. Руссо в работе «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми».

«Несчастье почти всех людей и целых народов, — писал К. Гельвеций, — зависит от несовершенства их законов и от слишком неравномерного распределения их богатств. В большинстве государств существует только два класса граждан: один — лишенный самого необходимого, другой — пресыщенный излишествами. Первый класс может удовлетворить свои потребности лишь путем чрезмерного труда. Такой труд есть физическое зло для всех, а для некоторых — это мучение. Второй класс живет в изобилии, но зато изнывает от скуки. Но скука есть такое же страшное зло, как и нужда».132

О распадении общества «на два класса: на очень малочисленный класс богатых и очень многочисленный класс бедных граждан» говорил Д. Дидро в работе «Последовательное опровержении книги Гельвеция «О человеке». Он же в знаменитой «Энциклопедии» писал: «Чистый равномерно распределенный продукт предпочтительнее большей сумме чистого дохода, который был бы распределен крайне неравномерно и разделил бы народ на два класса, из коих один преобременен избытком, а другой вымирает от нищеты».133

Так что общее представление о социальной структуре возникло задолго до Маркса. Поэтому его вклад – это не открытие классов и классовой борьбы. Вот что он сам писал о своей роли в развитии теоретических представлений. «Мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов»134.

Но как бы то ни было, и современной теорией в основу различения сословий принимаются те же критерии: доходы, возможность влиять на принятие властных решений, наконец, «место в исторически определенной системе общественного производства». Правда, к этому добавляется образование и некоторые другие факторы, но в целом ничто из дополнений не опровергает исторической традиции.

Вместе с тем необходимость по-новому взглянуть на причины сословной вражды существует. Социальная рознь порождается вовсе не различием состояний. Возмущает не право частной собственности на то, что порождается практически всей нацией, не возможность навязывать свою волю ей (хотя, конечно, и все это тоже). Да даже и не чужие богатства в особенности, если за ними стоит признанный всеми труд, честное служение своей стране.

Вскипает «разум возмущенный» от ощущения того, что обладатели всех привилегий принадлежат во всем чужому миру. Легко подчиняться «своим», если они и хоть в чем-то лучше, выше, чище… Необходимость же подчиняться «инопланетянам» (или тем, кто хочет быть ими) не может не вызвать протест.

«Бессмысленный и беспощадный», этот протест ни в чем не уступает уже приведенным здесь свидетельствам. К слову, один из первых его примеров дает все та же античность.

Фукидид оставил нам пример того, как водворялись на Керкире мечты о лучшей жизни, о демократии. Узнав о подходе афинского флота сторонники демократической партии: «принялись убивать в городе тех из своих противников, кого удалось отыскать и схватить. Своих противников, согласившихся служить на кораблях, они заставили сойти на берег и перебили их всех. Затем, тайно вступив в святилище Геры, они убедили около пятидесяти находившихся там молящих выйти, чтобы предстать перед судом, и осудили всех на смерть. Однако большая часть молящих не согласилась выйти. Когда они увидели, что происходит с другими, то стали убивать друг друга на самом священном участке. Некоторые повесились на деревьях, а другие покончили с собой кто как мог. В течение семи дней <�…> демократы продолжали избиение тех сограждан, которых они считали врагами, обвиняя их в покушении на демократию…»135

Цепь свидетельств, оставленных последующей историей религиозных и гражданских войн, каждый может продолжить по своему собственному литературному вкусу. Но можно быть уверенным: ничто в них, кроме, может быть, особой жестокости, не будет отличаться от анналов противостояния внешней угрозе.

4.3.3. Основание базовых ценностей


Только ли враждебная идеология («вера предков», «святой обычай») лежит в основе социальной розни?

Наиболее острая форма культуры, она во все времена служила едва ли не основным разделяющим всех началом, именно идеологические отличия служили тем, с чем менее всего готов был мириться человек. «Остроконечники» и «тупоконечники», христиане и мусульмане, католики и гугеноты, «красные» и «белые» – всех разделяло неприятие чужой веры. К сожалению, инстинктивное отторжение чужих идеологем даже там, где нет и в помине насильственного их навязывания, каким-то неведомым образом объединяет всех: философов и воров, крестьян и интеллигентов, жертв и палачей.

Однако любая идеология – это только часть культуры. Меж тем известно, что культура во все времена служила единению людей. Благотворная ее роль не вызывает сомнений, более того, представляется аксиоматичной мысль о том, что в конце концов именно она должна принести в наш мир согласие.

И все же культура не ограничивается тем, что осаждается в библиотеках и музеях мира. Сложившиеся традиции, обычаи, наконец, мелкие отличия быта принадлежат ее же сфере. Именно они чаще всего и становятся причиной вражды.

Но и под ними, как можно видеть из сказанного, существует свое основание, и этим основанием является иная структура базисных психофизиологических ритмов, которые формируются этотипическими особенностями чужого социума. Разумеется, далеко не все они способны восприниматься органами наших чувств. Но ведь именно ими определяется ответная реакция на все информационные посылы среды, и «чужое» отличается от «своего» прежде всего несоответствием этой реакции усвоенному нами поведенческому стереотипу.

Между тем настороженное отношение ко всему чужому свойственно уже животному. Так в начале ювенильного периода у детенышей начинает проявляться врожденная пассивно-оборонительная реакция на все незнакомое, отличающееся от «стандарта». Животные не учатся избегать опасности постепенно, в противном случае они погибали бы, прежде чем научение закончится. Поэтому и у человека она возникает не на пустом месте.

Словом, первопричиной инстинктивной настороженности является именно этот диссонанс ответных реакций. Там, где ими преодолевается какой-то критический порог, пассивная оборонительность легко переходит во враждебность. Таким образом, не в последнюю очередь благодаря несовпадению коммуникативных реакций древние общества оказываются в состоянии перманентной настороженности к одним, вражды к другим, наконец, открытой войны с третьими.

Повторим уже сказанное: было бы ошибкой объяснять причины войн исключительно корыстолюбием каких-то социальных групп. Не видеть здесь более глубокие основания, которые далеко не во всем подвластны индивидуальному сознанию (как ему неподвластны фундаментальные инстинкты жизни), значит не видеть главного.

Мы уже могли сделать вывод о том, что социальная коммуникация — это не «…переход от говорения Одного к действиям Друго­го», не «обмен, кото­рый обеспечивает кооперативную взаимопомощь, делая возможной координацию действий большой сложности», не «способ деятельности, который облегчает вза­имное приспособление поведения людей», не акт отправления информации от мозга одного человека к мозгу другого человека»… Все эти и другие определения, которые приводились нами выше, в действительности описывают лишь видимую невооруженным глазом поверхность грандиозного социо-коммуникационного Гольфстрима.

Единственным назначением коммуникационного процесса является воспроизводство социума, и единственной информацией, которая циркулирует по всем каналам коммуникационных подсистем, является информация о его устройстве и накапливаемый им опыт собственного жизнеобеспечения и развития. (Справедлив и более широкий взгляд, согласно которому подлинным субъектом информационного обмена является человеческий род в целом.)

Словом, это не способ обеспечения жизнедеятельности, но сама жизнь. Поэтому инфильтрация иных реакций на знаковые посылы — это вызов самым фундаментальным устоям «нашего» бытия, угроза «нашей» жизни. Отсюда настороженное, часто враждебное, отношение к чужим формам ответа представляет собой глубинный инстинкт всякого социума. Возможно, его основной инстинкт.

Поэтому объяснять и военно-политическую экспансию, и строительство мировых колониальных империй, наконец тысячелетиями тлеющее неприятие одних народов другими исключительно политическими, экономическими — да даже культурными — причинами нельзя. Одно из действительных оснований кроется в той подсознательной угрозе, что таит зазеркалье чужих, не поддающихся полному прочтению ритуалов. Словом, в еще полу-животном страхе этноса перед порождениями иного этотипа.

В конечном счете именно врожденная (формируемая собственным этотипом) настороженность и враждебность по отношению ко всему чужому заставляет каждый социум отгораживаться от всех, чья реакция на знаковый посыл отличается от свойственной ему. Деление мира на «эллинов» и «варваров», «право-» и «неправоверных», «свободный мир» и «империи зла», «страны-демократии» и «страны-изгои» в огромной степени производно от этого древнего инстинкта. Он формирует всю систему базовых ценностей общества, включая его представление о «свободе», «независимости» и «суверенитете». Он же создает все общественные нормы, обязывающие жертвовать собой ради спасения целостного социального организма и воспитывающие готовность «до последней капли крови» воевать во имя этих материй.

Подводя краткий итог, скажем: как бы ни относиться к ней, следует признать: возможно, самое эффективное, что создается социумом,— это его система ценностей. (Вот только не следует забывать о том, что это не собственные ценности социума, но наше преломление их в индивидуальном и групповом сознании; смысл же его существования сокрыт.) Здесь уже говорилось о том, как глубоко проникают в нас общественные идеалы, о том, что именно они остаются в нас даже тогда, когда становятся безразличны и государство, и общество. Когда мы остаемся один на один со своею собственной душой и с Той, кому готовы посвятить всю свою жизнь. Но часто и «в полночь первой ночи» ради этих ценностей приносится в жертву даже Она:
Война приснилась как-то ночью мне,

На ту войну мадьяр позвали;

И меч в крови носили по стране —

Как древний знак передавали.

Вставали все, увидев этот меч,

Была пусть капля крови в жилах;

Не денег звон, как плату, нам беречь —

Бесценный цвет свободы платой был нам.

Как раз тот день был нашей свадьбы днем.

Что нашей свадьбы, девочка, короче?

За родину чтоб пасть мне под огнем,

Ушел я в полночь первой ночи.
И все же не только стремление обособиться и обезопасить себя, не врожденное неприятие чужой поведенческой реакции на знак объясняет всеобщую вражду, «войну всех против всех». Это выражение («Bellum omnium contra omnes») ввел в политический оборот английский философ Гоббс,136 но он рассуждал о «естественном» состоянии человека, которое предшествует становлению государств. Однако задолго до него в своих «Законах» об этом же писал Платон: «Каждый город находится в состоянии естественной войны с любым другим, войны не провозглашаемой герольдами, но длящейся вечно»137. Так что мироощущение «осажденного гарнизона» представляет собой некую константу человеческого менталитета. Разумеется, неприятие чужого этотипа играет известную роль, но все же в закономерностях всеобщей системы коммуникации вскрываются и другие, более общие, причины стремления к мировому, региональному, наконец к внутрисоциумному господству. О них речь пойдет ниже.
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   42

Похожие:

Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Список использованных источников
Елизаров, И. А. Технические средства автоматизации. Программно-технические комплексы и контроллеры. [Текст]/И. А. Елизаров, Ю. Ф....
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Межкультурная коммуникация в туриндустрии, в музейном деле и экскурсоведении
Межкультурная коммуникация в профессиональной сфере: межвузовский сборник статей. Вып. – Иркутск:, 2013. – с. 95
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Социальная педагогика
Семинар «Социальная педагогика как отрасль интегративного знания. Структура и основные категории социальной педагогики»
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Социальная информатика
И 23 Социальная информатика [Текст] : учеб методические материалы / Д. И. Иванченко, Е. Ю. Константинова. — Электросталь : Филиал...
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Н. И. Семечкин социальная психология
Социальная психология: предшествующие и сопутствующие влияния (вместо введения)
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Искусство и коммуникация: Очерки из истории философско-эстетической мысли
Искусство и коммуникация (очерки из истории философско-эстетической мысли). М.: Московский общественный научный фонд; ООО «Издательский...
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Оскар Яковлевич Гойхман Речевая коммуникация О. Я. Гойхман, Т. М....
Все они должны в совершенстве владеть всеми видами речевой деятельности, обладать навыками речевого тестирования, уметь квалифицированно...
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Когнитивный аспекты
Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. Вып. 11. /Под ред. В. А. Пищальниковой. – М.: Мгэи,...
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Программа дисциплины «Социальная психология»
Примерная программа дисциплины «Социальная психология» составлена в соответствии с государственным образовательным стандартом высшего...
Е. Д. Елизаров социальная коммуникация: недокументированные аспекты icon Кабакчи В. В. Язык мой, камо грядеши? Глобализация, «глобанглизация»...
Кабакчи В. В. Язык мой, камо грядеши? Глобализация, «глобанглизация» и межкультурная коммуникация\ Язык в парадигмах гуманитарного...
Литература


При копировании материала укажите ссылку © 2015
контакты
literature-edu.ru
Поиск на сайте

Главная страница  Литература  Доклады  Рефераты  Курсовая работа  Лекции