Альковные секреты шеф-поваров (The Bedroom Secrets of the Master Chefs)
|
|
Кельтская душа темна и исполнена мрачного мистицизма. Война между эдинбургскими санитарными инспекторами Дэнни и Брайаном давно уже перешла из стадии нормальной в стадию эпическую. И однажды ненависть, бушующая в душе Дэнни, позволяет ему наложить на недруга чудовищное заклятие. Его не избыть ни магией, ни медициной. Единственное контрсредство от него - добрый стакан шотландского виски! Но непьющий Брайан пока что об этом не знает...
Книгой поделился: Соловьев Дмитрий
|
Пролог. Она пришла танцевать. 20 января 1980 года
— Это же гребаный «Клэш»!— кричала зеленоволосая девчонка в кремневые глаза вышибалы.
— Ага,— отвечал вышибала, толкая ее обратно к сиденью.— А это гребаный кинотеатр.
Это действительно был кинотеатр: респектабельный «Одеон». Охрана всерьез намеревалась пресечь любые танцы, но когда местная группа «Джозеф Кей» отыграла первое отделение и на сцене появился во всей красе гвоздь программы с оглушительным хитом «Клэш — городские рокеры», весь зал как один человек ломанулся вперед. Зеленоволосая девчонка воспользовалась смутой и вновь полезла к сцене. Охрана еще какое-то время пыталась бороться с приливом, однако вынуждена была капитулировать — где-то в середине программы, между песнями «Я сражался с законом» и «Белый во дворце Хаммерсмит».
Толпа растворилась в пульсирующем шуме: передние самозабвенно прыгали на пятачке перед сценой, задние взбирались на сиденья и тоже прыгали. Зеленоволосая девчонка оказалась ближе всех. И скакала, казалось, выше всех. А может, виноваты были зеленые волосы, вздымающиеся в стробоскопическом свете словно изумрудное пламя. Некоторые — их было немного — плевали в музыкантов, и девчонка кричала, чтобы они прекратили: ее кумир недавно перенес гепатит.
До этого она нечасто бывала в «Одеоне», последний раз — когда показывали «Апокалипсис»; но такого бедлама кинотеатр еще не видел, она могла поклясться. Ее подружка Тина танцевала рядом, в двух шагах,— из девушек лишь они ухитрились подобраться к сцене так близко, что практически чувствовали запах музыкантов.
Прикончив одним глотком пластиковую бутылку из-под «Айрон брю», наполненную смесью пива с сидром — «змеиный укус», чумовая вещь!— зеленоволосая девушка смяла ее и бросила под ноги, на липкий ковер. В мозгу шипели веселые пузырьки, алкоголь работал в паре с сульфатом амфетамина, принятым ранее. Девушка выкрикивала слова песен, входила в транс, улетала в места, где можно забыть о том, что он сегодня сказал…
Они как раз закончили заниматься любовью. Он сразу притих, отдалился; лишь слегка подрагивало распростертое на матрасе тщедушное тело.
— В чем дело, Донни? Что случилось?— спросила она.
— Всему капец,— произнес он беспомощно.
— Не будь дурачком,— улыбнулась она,— все замечательно, сегодня идем на «Клэш», сто лет этого ждали…
Он повернулся: в глазах блестела вода, как у ребенка — ее первый и единственный любовник,— и заявил, что трахался с другой девчонкой. Здесь, на этом самом матрасе, где они спали каждую ночь. Где только что занимались любовью.
— Это ничего не значит, просто глупость,— заверял он, паникуя, угадывая истинные масштабы своего проступка по глубине ее реакции. Он был еще молод, еще только нащупывал границы допустимого, по мере того как пополнялся его эмоциональный словарь — прямо на глазах, и все равно слишком медленно. Он лишь хотел открыться, хотел быть честным…
Девчонка видела, как шевелятся его губы, но почти не слышала слов. Вскочив с матраса, она поспешно оделась, достала из кармана один из билетов — и порвала на куски у него перед носом. А затем отправилась в Южный бар, чтобы встретиться с остальными, как и было договорено, и пойти на концерт, в кинотеатр «Одеон», потому что величайшая рок-группа всех времен и народов гастролировала в ее городе, и она их сегодня увидит, а он пропустит,— и хоть так восторжествует справедливость.
Когда группа запела «Полный контроль», высокий парень, что скакал рядом — короткая темная стрижка, джинсы, кожаная куртка и мохеровый свитер,— начал кричать ей в ухо. Девчонка не разобрала ни слова, но это не имело значения, потому что в следующую секунду ее губы уже гуляли по его лицу, а он обнимал ее за талию, и это было чертовски приятно.
Музыкантов повторно вызвали на бис. Они начали с довольно малоизвестного «Революционного рока», а закончили забойным «Лондон в огне», переделанным на «Эдинбург в огне». Девчонка тоже была в огне: метамфетамин плавил мозг, заставлял его пульсировать на холодном ветру, когда они вышли из кинотеатра. Парень собирался на вечеринку в Кэнонгейт и пригласил ее с собой; она согласилась. Лишь бы не домой! И пусть кое-кто увидит, что она тоже умеет играть в игры.
Они шли пешком, ночь была холодной. Парень болтал не умолкая: очевидно, зеленая прическа его здорово потрясла. Он рассказывал, что этот район раньше назывался Маленькой Ирландией, потому что его основали ирландские иммигранты. Здесь, на этих улицах, знаменитые душегубы Берк и Хэйр убивали нищих и бомжей, а трупы продавали врачам для анатомических опытов. Девчонка глядела ему в лицо — мужественные черты, нежные, почти женские глаза. Экскурсия продолжалась. Парень показывал на церковь Святой Марии и объяснял, что в этих стенах, за много лет до «Селтика» в Глазго, эдинбургские ирландцы организовали первый футбольный клуб. Возбужденно кивнув в сторону улицы, где родился великий революционер Джеймс Конноли, он говорил о пасхальном дублинском восстании 1916 года, апофеозом которого явилось освобождение Ирландии от ига британского империализма.
Парень особо подчеркивал, что Конноли был социалистом, а вовсе не националистом. В этом городе никто не знает своих корней, вздыхал он, люди слепо верят в то, что им навязывают.
Но девчонку не интересовали экскурсы в историю, ее голова была занята другим. Этот парень должен был стать ее любовником — вторым за вечер. А на исходе ночи будет еще и третий.
|
I. Рецепты. 1. Альковные секреты. 16 декабря 2003 года
Дэнни Скиннер встал первым — надоело ворочаться. Уснуть так и не удалось. Плохой знак. Обычно он проваливался в тяжелое забытье сразу после любовных утех… Нет, не так. Он улыбнулся и перефразировал: сразу после секса. Кей Бэллэнтайн безмятежно спала, блестящие черные волосы рассыпались по подушке, на губах еще остался характерный изгиб того наслаждения, что он ей доставил. У Скиннера в груди распустился бутон нежности.
— Любовные утехи,— шепнул он и поцеловал девушку в лоб — аккуратно, чтобы не царапнуть щетиной, взошедшей на остром длинном подбородке.
Запахнув зеленый шотландский халат, Скиннер потрогал золоченую вышивку на кармане. Арфа и цифры «1875» — эмблема футбольного клуба «Хиберниан». Подарок Кей на прошлое Рождество. Тогда они только начали встречаться, этот жест о многом говорил. А что подарил ей он? Уже не вспомнить. Кажется, танцевальное трико.
Скиннер прошел на кухню и достал из холодильника банку «Стеллы Артуа». Открыв пиво, он переместился в гостиную, вызволил из чрева софы пульт и включил телевизор, программу «Секреты шеф-поваров». Это шоу пользовалось популярностью, шел уже второй цикл передач. Ведущий, известный кулинар, разъезжал по Британии и устраивал показательные выступления местных поваров, а победителя определяло жюри, состоявшее из разновеликих звезд и профессиональных критиков-гурманов.
Но последнее слово неизменно оставалось за ведущим, прославленным маэстро кулинарных дел Аланом де Фретэ, который недавно наделал много шума, опубликовав книгу под названием «Альковные секреты шеф-поваров». На страницах этого фривольно-поваренного фолианта всемирно известные кулинары рассказывали о своих амурных похождениях, сопровождая сальные байки рецептами блюд, при помощи которых им удалось добиться заветного «да». Книга быстро сделалась сенсацией и на протяжении нескольких недель возглавляла список бестселлеров.
Для сегодняшней передачи де Фретэ и его съемочная бригада облюбовали большой отель в Роял-Дисайд. Знаменитый телеповар был жирен, напыщен и агрессивен: местный поварешкин, старательный юноша, явно не чувствовал себя хозяином на собственной кухне.
Потягивая пиво, Дэнни Скиннер наблюдал за бегающими глазами и оборонительными ужимками бедного новичка — и с гордостью вспоминал, как пару раз на собственной шкуре испытал (и с честью выдержал) напор нахрапистого тирана. Теперь оставалось только подождать, посмотреть, дадут ли ход его последнему отчету.
— Кухня должна сверкать, сверкать, сверкать!— выговаривал де Фретэ, шутливо шлепая юного повара нарукавником по макушке.
Бедняга безропотно терпел, ошалев от камер, от важности момента, от размеров грозного суперповара, который его всячески шпынял и низводил до роли жалкой марионетки.
Со мной бы у него такой номер не прошел, думал Скиннер, поднося к губам пиво. Банка была уже пуста, однако в холодильнике еще остались запасы.
|
2. Кухонные секреты
— У де Фретэ не кухня, а помойка. Сраная помойка!
Молодой человек с бледным лицом стоял на своем. Его наряд — безупречный коктейль от ведущих модельеров — не то что намекал, а просто кричал об идеях, выходящих далеко за рамки офиса и зарплаты. При росте метр восемьдесят восемь Дэнни Скиннер часто казался выше — прежде всего благодаря черным пронзительным глазам, сверкавшим под столь же черными червеобразными бровями. Волнистые волосы цвета воронова крыла, расчесанные на пробор, придавали ему хулиганский и отчасти самоуверенный вид, усугубленный угловатыми скулами, а характерный изгиб тонких губ выглядел легкомысленным даже в самые хмурые минуты.
Его собеседнику, коренастому мужчине, было уже хорошо за сорок: румяное квадратное лицо, покрытое возрастными веснушками, янтарно-рыжие зализанные на затылок волосы, легкая седина на висках. Боб Фой не привык к такому отпору. Его бровь скептически изогнулась — однако в этой гримасе и в общем выражении обрюзгшего лица сквозил интерес, даже нечто похожее на восхищение, и воодушевленный Дэнни Скиннер продолжал:
— Я просто исполняю свой долг. Кухня этого толстяка — позор!
Дэнни Скиннер всего три года работал инспектором санитарно-эпидемиологического контроля при городской администрации Эдинбурга, а прежде был стажером в том же департаменте, и начальник Боб Фой имел все основания считать его новичком.
— Сынок, речь идет о самом Алане де Фретэ!— хрюкнул он.
Разговор происходил в просторном офисе, разгороженном, словно конюшня, на маленькие клетушки. Свет струился сквозь большие окна, выходящие на оживленную улицу Роял-Майл — даже двойные стекла не могли заглушить шума машин. Вдоль противоположной стены выстроились старомодные картотечные шкафы серой жести, доставшиеся в наследство от предыдущих поколений бюрократов, а рядом — копировальный агрегат, который чаще ремонтировали, чем использовали по назначению. В углу пряталась вечно грязная раковина; с ней соседствовали холодильник и стол с отслоившимся шпоном; на столе скучали чайник, заварник и кофейник. Лестница в глубине комнаты вела в соседнюю секцию, к залу заседаний, по пути заглядывая на промежуточный этаж, где скромно разместились еще два мелких офиса.
Скиннер украдкой оглядывал меланхоличные лица сослуживцев. Фой тем временем швырнул папку с его отчетом, продукт скрупулезного труда, на разделявший их стол. Освальд Айткен и Колин Макги смотрели куда угодно, только не на Скиннера с начальником. Макги, парень из Глазго, присадистый шатен в тесноватом костюме, делал вид, что изучает громоздящуюся перед ним гору бумаг. Айткен, изможденный дылда с жидкими соломенными волосами и морщинистым, буквально страдальческим лицом, бросил на Скиннера неприязненный взгляд — он видел перед собой молодого выскочку с беспокойными глазами, за которыми пряталась столь же беспокойная душа, постоянно борющаяся с темными демонами. От таких людей одни неприятности, думал Айткен. До пенсии оставались считанные дни, и вмешиваться он не собирался.
Поняв, что поддержки ждать не приходится, Скиннер решил разрядить обстановку:
— Про сырость на кухне я вообще молчу. Что говорить, если у них в мышеловке сидел лосось! Да еще и с астмой, бедняжка. Я даже в общество защиты животных собрался звонить.
Айткен сморщился, словно проповедник, у которого в церкви испортили воздух. Макги испустил короткий смешок. Фой сохранил невозмутимость: переместил взгляд со Скиннера на лацкан собственного пиджака, смахнул перхоть, подумал о том, что делается на плечах… Надо напомнить Амелии, чтобы купила другой шампунь.
Его глаза снова уперлись в лицо Скиннера. Хорошо знакомый, испытующий взгляд: так смотрят не только начальники, но и все, кто пытается заглянуть за фасад, понять, что у тебя на уме. Скиннер мужественно выдержал испытание. Фой повернулся и кивнул — Айткен с Макги поняли намек и поспешно удалились.
Фой уставился на бунтовщика с удвоенным остервенением.
— Ты что, опять нажрался?
Скиннер ощетинился, инстинкт подсказал, что нападение — лучшая защита. Его глаза вспыхнули яростью.
— Вы с ума сошли? Какого черта, в самом деле?!
Фой, не ожидавший отпора, умерил пыл.
— Ну ладно, не кипятись. Я хотел сказать… За обедом,— он перешел на доверительный тон,— наверняка ведь пропустил стаканчик? Пятница все же.
Фой и сам — на правах начальника — любил поддать по пятницам и даже на работе после обеда обычно не появлялся, но сегодня было исключение: он демонстративно расхаживал по офису и всюду совал нос, чтобы подчиненные могли удостовериться, какой он трезвый и деловой.
Скиннер тоже сбавил обороты — и сознался:
— Две кружки пива, подумаешь…
Фой развил мысль:
— Ты это… надеюсь, на кухне у де Фретэ от тебя перегаром не воняло? Они, повара, чуткие до таких вещей. Привыкли своих подручных обнюхивать.
— Что вы, Боб! Я его инспектировал во вторник утром,— ответил Скиннер и подчеркнул: — Вы же знаете, я подшофе на выезде не работаю. Сегодня просто бумажный день, никаких проверок, ну я и расслабился, выпил пару кружек.— Он зевнул.— Признаюсь, вторая была лишней. Но ничего, чашка кофе все исправит.
Фой взял со стола папку с отчетом.
— Пойми, приятель, де Фретэ местная знаменитость, «Маленький садик» — его лучший ресторан. Две звездочки в справочнике Мишлена — это тебе не жуки-пуки! Подумай сам: кто еще в Англии может похвастаться?
Дэнни Скиннер задумался было о звездочках, потом решил, что ему наплевать.
Я санитарный инспектор, а не фанат из группы поддержки какого-то повара!..
Он промолчал.
Фой обошел вокруг стола, положил ему руку на плечо. В росте он сильно уступал своему подчиненному, но был здоров как бык, могучее тело только начинало дряхлеть. Скиннер ощутил тяжелую мощь обнявшей его руки.
— Я сам к нему зайду, поговорю по-приятельски,— сообщил Фой.— Попрошу прибрать на кухне.
Скиннер почувствовал, как нижняя губа выпячивается и кривится — неизбежная реакция на унижение. Он же исполнил свой долг, сказал правду!.. Ну, ничего не поделаешь. Скиннер не был ребенком, понимал толк в политике — все равны, однако некоторые равны больше,— и горькие слова о том, что какому-нибудь иммигранту из Бангладеш, разведи он на кухне такой бардак, как де Фретэ, даже яичка не дали бы сварить в этом городе, застряли у него в горле.
— Конечно, шеф.
Если начистоту, Скиннер и впрямь слегка сгустил краски в отчете. Де Фретэ был ему остро неприятен, хотя и вызывал странное любопытство. Книга толстяка под названием «Альковные секреты шеф-поваров», тайно и постыдно купленная в обеденный перерыв, лежала у него в портфеле, а первые абзацы пафосного предисловия до сих пор звучали в голове.
Мудрецы издавна знали, что простейшие вопросы исполнены глубочайшего смысла. Каждого приходящего ко мне студента я спрашиваю об одном: кто такой шеф-повар? И всякий раз молодежь удивляет меня своими ответами, и я на шаг приближаюсь к кулинарному совершенству, в основе которого лежит эта жгучая загадка.
Итак, кто такой шеф-повар?
Конечно же, он мастер. Упрямый ремесленник, гордящийся результатами своего тяжелого и зачастую монотонного труда. Конечно же, он ученый. Но не просто химик, а скорее алхимик, колдун, вдохновенный художник, чьи волшебные составы, питая тело и услаждая чувства, побуждают душу расправить крылья и устремиться в полет, к неземным высотам.
Материальным средством передвижения в этом полете является пища, не больше и не меньше, а траектория пролегает через наши органы восприятия. Именно поэтому я всякий раз объявляю изумленным студентам — а сейчас и вам, дорогие читатели,— что истинный шеф-повар есть не кто иной, как безнадежный и законченный сластолюбец.
Он просто гребаный повар, вот и все! Непонятно, чего тут выпендриваться. Надо же такое придумать: справочник сексуальных рецептов! Жирный боров! Все это чушь собачья, мерзкий хряк наверняка уже несколько лет свой член без зеркала не видел. А истощенные богемные импотенты ему верят, покупают его гребаные бредни, и боров жиреет, богатеет, задирает нос… А я ничем не лучше: ношу в портфеле его гребаную книжку!
Заметив, что Дэнни покраснел, Фой на всякий случай убрал руку.
— Сейчас такое время, Дэнни, мы не можем раскачивать лодку. Так что, пожалуйста, никаких баек в кулуарах о том, какая грязная кухня у нашего друга де Фретэ!
— Не вопрос, шеф!— ответил Скиннер, с восторгом предвкушая, как сегодня же в баре все желающие узнают правду.
— Вот это по-нашему, Дэнни! Ты хороший инспектор, нам такие нужны. Ты ведь знаешь, нам сократили штат до пяти человек.— Фой сокрушенно покачал головой, затем ободряюще улыбнулся.— Завтра, кстати, выходит тот новичок, что перевелся из округа Файф.
— Что вы говорите!— Скиннер поднял брови, невольно подражая шефу.
— Точно. Брайан Кибби. Вроде нормальный парень.
— Здорово,— рассеянно ответил Скиннер, думая о предстоящих выходных. Сегодня он точно заложит за воротник: четыре выпитые за обедом кружки только разожгли жажду. Пятница — последний шанс, ведь субботу и воскресенье, за исключением завтрашнего футбола, надо провести с Кей…
У каждого эдинбуржца есть свои соображения насчет того, где кончается его город и начинается Порт-Лит. Одна из официальных версий утверждает, что граница проходит по залу «Пограничного» бара в Пилриге, другая привязывается к почтовому индексу И-Эйч-6. У Скиннера была своя теория. Он считал, что Лит начинается там, где сбегающая с холма пешеходная улица выравнивается под ногами — удивительное ощущение, будто ты звездолет, вернувшийся из долгого странствия по иным мирам. Точка эта находилась где-то в районе бара «Бол фор».
По пути домой Скиннер решил зайти к матери — она жила через дорогу от своей парикмахерской, в мощенном булыжником переулке, что ответвлялся от улицы Джанкшн. Дэнни здесь вырос и провел практически всю жизнь, а переехал только прошлым летом. Он много лет мечтал жить отдельно, но когда мечта осуществилась, неожиданно для себя начал нестерпимо скучать по старому дому.
Старушка, видно, только пришла со смены, лосьоном для завивки так и шибает. Я уже и забыл, насколько въедлив этот запах, может весь дом пропитать. На руке у нее знакомая татуировка — кустарный рисунок индейскими чернилами. Она и попытки не делает его спрятать, даже на работе. И клиентов не стесняется. Клиенты, конечно, тоже своеобразные, не то что в ресторане у жирного борова де Фретэ.
Все мое детство прошло в этой парикмахерской. Каждая старая пампушка, что здесь стриглась, была мне суррогатной тетушкой. Меня размазывали по пышным грудям, как драгоценный бальзам: бедный малютка, растет без папочки… Старый добрый солнечный Лит! Ни одно другое место не привечает своих сироток так заботливо, как порт.
Электрокамин с декоративными углями честно пытается согреть комнату, но жирный котяра, голубой перс, развалился перед решеткой на коврике и поглощает все тепло, эгоист хренов. Этот камин, облицованный в стиле арт-деко, задуман как центр интерьера. Правда, сейчас его отодвинула на второй план огромная, подавляющая воображение рождественская елка. На стене над камином висит обрамленная обложка альбома «Лондон зовет» группы «Клэш», на которой фломастером написано:
Беверли, королеве эдинбургских панков,—
с любовью и поцелуями.
Джо Эс, 20/1/80.
Старушка мнит себя великим знатоком человеческой природы. Думает, что работа научила ее читать людские души, как объявления в журнале «Хелло». Когда клиент садится в кресло и объясняет, что хотел бы сделать со своими патлами — сухими, жирными, редкими или густыми,— она смотрит ему в глаза и спрашивает: «Уверены?» Клиент начинает нервно ерзать и предлагать другие варианты, а она слушает, щурится — и наконец кивает: «Да, именно так». И быстренько исполняет задумку, приговаривая: «Вот смотрите, как хорошо! Очень вам идет». Все неизменно довольны. И клиент становится постоянным. А старушка хвалится: «Я этих зайцев знаю как облупленных! Они сами себя так не знают».
Ее единственному сынку-безотцовщине, однако, такой подход не по вкусу. Вот он я, полюбуйтесь,— развалился на кушетке с пультом в руке. Переключаю телевизор на программу «Шотландия сегодня». Мать сидит напротив в кресле и заводит свою шарманку.
— Ну что,— говорит она, сузив глаза за огромными очками,— твою страховку республиканцы к рукам прибрали?
Старушка продолжает набирать килограммы. Она и так коротышка, а тут еще лицо расплылось. И вдобавок — любовь к черному цвету. Никаких визуальных препятствий на пути возрастного ожирения.
— Несправедливо, да,— отвечаю я рассеянно.
В программу вклинивается спортивная хроника, Дерек Риордан заколачивает мяч в сетку.
— Ну, брокеры-то внакладе не остались,— добавляю я.
Старушка, верно, шутит! Она не может не знать, во сколько влетел начальный взнос за квартиру. Может, напомнить ей, что за аварию я получил пятнадцать, а не сто пятьдесят?
— Значит, просадил свои денежки?— Она ерошит малиновую шевелюру.
Я не собираюсь с ней дискутировать.
— Как там говорил великий футболист? «Половину я потратил на женщин, выпивку и лошадей. А остальное просадил».
— Ну что ж.— Старушка фыркает, встает и подбоченивается, невольно подражая бас-гитаристу Жан-Жаку Бернелу с плаката группы «Стрэнглерз» у нее за спиной.— Надеюсь, чаю со мной выпьешь?
Не такой уж это гастрономический подарок, как она воображает.
— А из еды?
— Колбаски.
Ах, держите меня пять человек!
— Свиные или говяжьи?
Старушка смахивает с лица очки — на переносице остаются углубления винного цвета — и пытается сфокусировать взгляд, как будто спросонья.
— Ты остаешься на чай или нет?— Она возит очками по блузке, протирая стекла.
— Н-ну… Остаюсь.
— Только не делай мне одолжений, Дэнни!
Она дышит на очки, снова протирает. Водружает на нос. Разворачивается, уходит на кухню, начинает возиться в холодильнике.
Я тоже встаю, перемещаюсь на кухню, облокачиваюсь на разделочную стойку.
— Может, мне отнести деньги на товарную биржу? Вложиться во что-нибудь популярное, долговечное.— Я дотрагиваюсь до ее татуировки.— Например, в индейские чернила.
Она отдергивает руку, сверкает глазами сквозь очки.
— Нечего шутить! И нечего думать, что будешь всю жизнь из меня соки тянуть. У тебя хорошая работа, вполне можешь расплатиться с долгами.
Ну вот, каждый раз она сует мне в лицо гребаные долги! Старушка до сих пор считает себя королевой панков, а по сути она бизнесвумэн до мозга костей.
|
|
